Двадцатого июля был всемирный день шахмат. Не зная этого, именно двадцатого июля я решила перечитать «Защиту Лужина», причем художественные книги Набокова я не открывала лет двадцать. Что ж, как говорит собкор «Одуванчика» в Индии Ольга Бодрухина, этим летом все планеты в ретрограде, то есть будут возвращаться старые знакомые, идеи, мысли. Так внезапно и очень символично вернулся Набоков.

В студенческие годы я много читала Набокова. Читала, испытывая на себе его неприятную магию. Мне сразу было понятно, что это Мастер, способный росчерком пера творить миры, что его легендарная заносчивость более чем оправдана его несомненным талантом. Но в то же время его книги вызывали у меня столь же сильные и неприятные эмоции, как картины Люсьена Фрейда. Это был данный изнутри настолько чуждый взгляд на мир, что какой-то эмоциональный контакт полностью исключался. Сильная и опасная тварь, Чужой и Хищник в одном лице. Дай Бог, чтоб не заметил.

Проверка впечатления через двадцать лет полностью подтвердила старое восприятие. Насколько возрос интеллектуальный восторг перед тем, что автор может, настолько усилилось ощущение чужеродности и невозможности существовать в одном пространстве. Набоков пишет, что по единогласному мнению критиков и читателей, Лужин – самый симпатичный его герой, и отлично, что в набоковский мир я снова вошла именно с этой стороны. Так еще можно выжить.

Замечание кстати. Лужин воспринимает жизнь на языке шахмат. Он не может разговаривать с людьми, почти ничего не читал, не знает музыки и искусства. Получается очень странное и редкое мировосприятие, которое показано мастерски. Подобного персонажа изобразил Анатолий Ким в книге «Сбор грибов под музыку Баха», где главный герой не научился говорить, что познает мир и общается с людьми, играя Баха. Попытка создать инопланетный мир нашими земными средствами. У Набокова получается безупречно.

@темы: книги, Набоков

Второй пик охоты на ведьм начался в обстановке религиозных войн во Франции. Самое известное литературное произведение того периода – «Опыты» Мишеля Монтеня, эпонима луганского Философского монтеневского общества. Мюшембле упоминает его в связи со своей темой:

«Если не принимать во внимание сомнения, высказанные в конце XV в. Молитором, усомнившемся в реальности действий ведунов, то Вир [в основном известен своим выступлением против охоты на ведьм в книге «De praestigiis daemonum» (первый том в 1563 году), где утверждается, что обвиняемые в религиозных процессах женщины являются только жертвами дьявола, который сам и внушает людям выдумки о ведьмах, и сами по себе не заслуживают сурового наказания – Википедия] вполне может считаться первым, кто предложил относиться к ведьмам как к больным, требующим лечения. Однако труд его на целый век опередил свое время: даже Монтень высказался о нем скептически» (с. 114).

@темы: история, Монтень, охота на ведьм, Мюшембле

Мюшембле отмечает удивительное затишье по своей теме в середине XVI века. Практически пятьдесят лет, в течение жизни двух поколений, процессы над ведьмами были чрезвычайно редки и достать «Молот ведьм» было практически невозможно. Второй пик охоты на ведьм начался в 1580-е гг. и длился более ста лет, набирая обороты.

«Однако нельзя считать, что вся Европа была в равной степени одержима охотой на ведьм. Эпицентром дьявольского подземного толчка всегда оставался тот широкий коридор, по которому шло движение из Италии к побережью Северного моря. В конце XVI века именно здесь прошли самые большие кампании по борьбе с ведьмами, прежде чем волна захлестнула всю Германию, и, практически не задев Средиземноморье, с большим опозданием докатилась до центральной и восточной Европы».

В этом широком коридоре охотятся на ведьм и католики, и протестанты. Рвение преследователей в тот период практически не зависит от конфессии.

@темы: история, охота на ведьм, Мюшембле

Феномен охоты на ведьм тоже давно, хоть и ненавязчиво, привлекает внимание, не только мое, но и нашей небольшой компании еще со времен жж. В наших текстах разного времени можно найти разоблачение некоторых стандартных мифов на эту тему. Так, мои друзья писали, что ведьма на костре – это Ренессанс, а не Средневековье; протестанты отличились в охоте на ведьм не меньше, чем католики; наука и магия – родные сестры, и родство это осознавалось в длинном XVI веке, который начался буллой папы Иннокентия VIII о ведовстве, а закончился рационализмом Декарта. Кому интересно:
edelberte.livejournal.com/20590.html
schwalbeman.livejournal.com/152616.html

В книге французского историка Робера Мюшебмле «Очерки по истории дьявола: XII-XX вв.» затрагивается и тема охоты на ведьм. Там есть пара штрихов к портрету того времени.

Так, Мюшембле пишет, что первый пик охоты на ведьм, когда был создан «Молот ведьм» (то есть период с последней четверти XV века и вплоть до Лютера), был вызван не поголовным массовым увлечением ведовской темой, а интеллектуальным течением среди культурной элиты:
«Мир клириков постепенно проникался идеей дьявольской угрозы, однако редкие изображения сборищ секты поклонников дьяволы свидетельствует о том, что широкие слои общества не спешили принимать эту идею. Латинский язык объединял религиозное видение служителей Церкви и одновременно возводил настоящую дамбу против того, что некоторые авторы с изрядным преувеличением называют волной сатанизма» (с. 89).

Более того, эта волна не выплёскивалась за пределы Германии и северной Италии:
«Ответственной за религиозно-культурный процесс, подготовивший ужасные гонения на ведьм, начавшиеся в конце XV в. и продолжившиеся с наступлением нового века, лежит прежде всего на людях, населявших Священную Римскую империю. За пределами Империи Европа практически не была затронута ведьмоманией» (с. 103).

Хотелось бы понять, насколько это верно для первого этапа.

@темы: история, мысли друзей, охота на ведьм, Мюшембле

Заодно и стиль автора. Король предложил Жанне любую награду за освобождение Ордеана, и Жанна попросила отменить налоги с её родной деревни Домреми. Вот как описывает Марк Твен исполнение этого желания:

"Да, Карл VII навсегда отменил подати. Часто благодарность королей и народов остывает, их обещания забываются или преднамеренно нарушаются. Но вы, как сыны Франции, должны вспоминать с гордостью, что Франция осталась верна хоть одному этому обещанию. С того дня прошло целых шестьдесят три года. Шестьдесят три раза с тех пор взыскивались налоги в той местности, где лежит Домреми, и все деревни этой области должны были платить, кроме одной, – Домреми. Сборщик податей никогда не заглядывает в Домреми. В Домреми все давно забыли, каков с виду этот страшный, зловещий гость. За это время внесены записи в шестьдесят три податных книги; книги эти хранятся с остальными архивными отчетами, и всякий желающий может их просмотреть. В этих шестидесяти трех книгах в заголовке каждой страницы стоит название деревни, а под ним следует перечень тяжкого бремени налогов; на всех страницах, кроме одной. Я говорю вам истинную правду. В каждой из шестидесяти трех книг есть страница, озаглавленная «Домреми»; и под этим названием вы не найдете ни одной цифры. Вместо цифр вписаны три слова; и в течение всех этих лет слова эти вписывались неизменно, из года в год. Да, всякий раз перед вами пустая страница, где выведены эти благодарственные слова – трогательное напоминание. Вот оно:
DOMREMI
RIEN – LA PUCELLE
«Домреми. Ничего – Орлеанская Дева». Как кратко – и в то же время значительно! Это голос народа. Воображению рисуется величественная сцена. Правительство благоговейно преклоняется перед этим именем и говорит своему служителю: «Обнажи голову и пройди мимо, так повелела Франция». Да, обещание было соблюдено; оно будет соблюдаться вечно; король сказал: навсегда".

Привилегия была отменена в 1789 году.

@темы: книги, Жанна Орлеанская

Книгу Марк Твена о Жанне д’Арк я прочитала из-за давнего, хоть и не очень сильного интереса к истории Орлеанской Девы. Жанна – один из противоречивых исторических персонажей, к её истории обращаются довольно часто, и всегда есть что почитать и посмотреть на эту тему.

Шекспир сохраняет английскую традицию рецепции и пишет о ней, как о ведьме и шлюхе. Вольтер был гораздо более философ Просвещения и разрушитель традиций, чем француз, и его поэма «Орлеанская девственница», которая писалась сорок лет и стала главным произведением XVIII века, создана, чтобы разрушить поклонение местночтимой святой и французской героине. Что написал Шиллер, я боюсь даже вспоминать. Брехт написал о Жанне отличную пьесу, в которой реализовал свой подход, а именно, показал историю с точки зрения маленького человека, тех простых французских парней, которые сражались под знамёнами Жанны. Это замечательный текст, только художественная правда требовала, чтобы Жанну освободили. Почему этого не произошло, из текста пьесы непонятно.

Для оценки этих художественных произвдений я, как советский человек, опираюсь на биографию пера Левандовского в серии ЖЗЛ. Нечего удивляться, что моя Жанна – это Инна Чурикова из фильма «Начало».

Марк Твен для меня в первую очередь автор «Янки из Коннектикута», и как он там раскрывает рыцарскую тему, хорошо известно. Чего-то подобного я ожидала и от романа «Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря» (1896). Это последний завершённый роман Твена, опубликованный, когда писателю был 61 год, и он представляет собой попытку подойти к теме максимально серьёзно. Ни капли юмора, попытка эпоса. Возвышенный стиль в соответствии с возвышенным предметом.
Книга в целом получилась рядовая. Никаких особых находок нет, есть несколько занимательных эпизодов, но в целом написано всё очень размеренно, однотонно и даже затянуто. Автор постоянно объясняет, почему Жанна так важна, но читателю приходится верить на слово, проникнуться этим чувством из текста невозможно, нужно уже быть французским патриотом. И снова непонятно, как при таком всенародном обожании Жанна не была освобождена до казни.

Самое главное впечатление от книги – медленно текущее действие, постоянно обрастающее деталями. Автор, конечно же, следовал сохранившимся документам, он указывает даты всех боёв, происшествий, заседаний суда. Оформлять материал художественно значило для него отклониться от исторической правды. В результате получилось произведение, которое Жанна должна спасать силой своей личности и того интереса, который читатель уже к ней испытывает. Что ж, спасать безнадёжное дело – это в её стиле.

@темы: книги, Жанна Орлеанская

10:12

Заботы

Заботы, как болезни, — их так и следует принимать: самое скверное, что можно сделать, это — сопротивляться им.
Они наваливаются на нас приступами, вызываемыми внутренними или внешними поводами. И тогда следует сказать себе: «Опять приступ».
Людвиг Витгенштейн

@темы: афоризмы

Людвиг Витгенштейн (1889 – 1951) – один из самых влиятельных философов ХХ века. Он принадлежит к поколению современников Ленина, которые родились в девятнадцатом веке, но сформировали двадцатый.

Философию Витгенштейн понимал как критику языка. Он считал, что мы не можем знать, стоит ли какая-то реальность за метафизическими категориями типа бытия, существования, единого, причины и так далее. Мы можем только изучить, кем, когда и в каком контексте употребляются соответствующие слова. Это направление стало центральным в аналитической философии ХХ века.

Витгенштейн ввел понятия языковой игры. Языковая игра – это несколько слов, к которым добавлены правила их употребления. Простейшая языковая игра включает два слова, например, выше-ниже на стройке, и принимаемый всеми участниками набор действий, которые задаются этими словами. Бывают и очень сложные языковые игры, которые выражаются в виде философских систем, идеологий, математических концепций. Методология их изучения остается прежней – наряду с термином нужно задавать сферу его употребления и правила его применения.

Витгенштейн изложил свою теорию языковых игр в работе «Философские исследования» в 1953 году (эту книгу я читала на бумаге благодаря Владимиру Яковлевичу Карбаню, который предоставил мне возможность пользоваться своей превосходной библиотекой). В философском подходе Витгенштейна легко опознаются принципы компьютерного программирования, первые подходы к которому делались как раз в это время. Витгенштейн был современником Норберта Винера, основоположника кибернетики, Клода Шэннона, который ввел понятие «информация», Джона фон Неймана, создателя архитектуры современного компьютера. Общий дух времени заметен в работах всех этих авторов, трудившихся в разных отраслях науки.

Как я недавно узнала, Витгенштейн еще и мастер афоризма, стоящий в одном ряду (правда, не на одном уровне) с Ларошфуко, Шопенгауэром и Ницше. После смерти Витгенштейна были изданы его замечания о культуре и о себе, выбранные из разных его философских трудов. Работа эта озаглавлена «Культура и ценность», занимает менее ста страниц и не потеряла интереса до сих пор. Я решила черпать оттуда понемногу для развлечения читателей и собственного. Это как раз формат блога. Один афоризм – один пост.

Составитель распределил материал хронологически, но там можно выделить несколько тем: философия, музыка, Шекспир, жизненное. По этим категориям и будут распределяться афоризмы.

Постскриптум: приятный бонус – Николаус о Витгенштейне: schwalbeman.livejournal.com/51524.html

@темы: афоризмы, Витгенштейн, философия, мысли друзей

Лето, отпуск, полная возможность поддаться искушению Джона Боулнойза – почитать в охотку дурацкий детектив.
«Афинские убийства», или «Пещера идей» (исп. La caverna de las ideas) – детективный роман 2000 года испанского писателя Хосе Карлоса Сомоса. В 2002 году роман переведен и издан на английском языке, в 2005 – на русском. За «Афинские убийства» в 2002 году Хосе Карлос Сомоса получил Золотую Даггеровскую премию.

Совершенно случайно залетел он ко мне в ленту и столь же случайно попал в читалку, потеснив там Фреге, Набокова и Витгенштейна. Чистая инъекция хаоса в структуры порядка.

Действие детектива разворачивается в Афинах после Пелопонесской войны и даже в Академии Платона. Оригинальное название – «Пещера идей» отсылает к образу Платона, который считал, что наше человеческое познание подобно разглядыванию теней на стене пещеры. Чтобы увидеть вещи, а тем более солнце, нужно отвернуться от привычного, выйти из пещеры, а это, как правило, в одиночку не под силу простым смертным.

Уже эти отсылки задают такую образовательную планку, которую под силу взять разве что Роману Шмаракову, и я заранее знала, что здесь этого не будет, и в этом смысле не разочаровалась, детектив действительно дурацкий. Но кроме того, он с претензией. Он представляет собой такой постмодерн для широкой публики.

Мне уже приходилось писать в статье «Как Борхес убил автора», что проблема автора является центральной в литературе ХХ века. Не так уж важно, что происходит между персонажами, гораздо важней, какая интрига разворачивается между автором и читателем или между автором и персонажем.

Вспомните с этой точки зрения «Бесконечную историю» Михаэля Энде. Я принадлежу тому поколению, которое посмотрело в детстве этот фильм в жанре фэнтези и прониклось. Герои там претерпевают разные приключения и рискуют жизнью, чтобы читатель, Бастиан, включился в сюжет и назвал заветное имя, которое всех спасёт.

Проблема персонажа, который осознаёт, что он придуманный персонаж, раскрывается также в фильме «Идентификация». Попытка персонажа общаться с автором реализована в стихотворении Быкова «Баллада о кустах» – единственное у поэта, которое я воспринимаю. Персонаж встречается с автором у Курта Воннегута и Стивена Кинга, у того же Шмаракова и Умберто Эко, а встреча персонажа с читателем лучше всех получается у Павича – в его книге «Пейзаж, нарисованный чаем», убийцей оказывается читатель.

Одним словом, это сейчас в моде, как говорила Эсме Скволор, техникой автор владеет, действие разворачивается в примечаниях так же, как и в основном тексте, но попытки соединить этот сюжет с проблемой рациональности истины выглядят довольно искусственно. С другой стороны, все нити собраны, распутаны и показаны, а что не происходит катарсис, для этого у нас есть сам Платон.

@темы: книги, Афинские убийства, детектив

Известна идея о том, что все религии и философии в некой сокровенной глубине учат об одном и том же. Эту идею критиковал Честертон, и недавно в этом блоге я об этом вспоминала, когда писала о философии веданты в работах Шрёдингера.
Идею эту разделял и Франк, который писал, что ещё Сократ за несколько столетий до Христа призыва любить своих врагов. Так вот, Сократ к этому не призывал. Сократ призывал делать для своих врагов то, что другие считают нужным делать только для своих друзей, и здесь есть тонкая разница.

В диалоге «Горгий» Сократ обсуждает с молодыми людьми, учениками Горгия, вопросы о том, кто и каким образом может убедить афинян, что он разбирается в государственных делах. Отсюда собеседники переходят к справедливости добродетели, которым должен обладать государственный деятель и каждый человек вообще. Сократ развивает свою любимую мысль о том, что добродетель сама себе награда, потому что делает человека лучше, а причиняя кому-либо зло, человек разрушает свою душу и вредит себе гораздо больше, чем своему врагу. Наказание за преступление – это справедливость, а соприкосновение со справедливостью целебно само по себе, его нужно желать ради своей души и к нему стремиться. Испытать наказание за преступление значит исцелить свою пораженную злом душу и сохранить ее для вечности. Уйти же от наказания значит погубить свою душу, самую ценную часть себя. Слово самому философу:

«Сократ. А с другой стороны, если надо поступить наоборот, – причинить кому-то зло, врагу или кому-нибудь еще, — главное, чтобы не в ответ на обиду, которую сам потерпел от врага (ведь этого следует остерегаться), но если твой враг несправедливо обидел другого человека, – нужно всеми средствами, и словом, и делом, добиваться, чтобы он остался безнаказанным и к судье не попал. Если же все-таки попадет, надо подстроить так, чтобы враг твой благополучно избегнул наказания, и если награбил много золота, ничего бы не возвратил, а несправедливо, нечестиво растратил на себя и на своих, а если совершил преступление, заслуживающее смертной казни, то чтобы не умер, лучше всего — никогда (пусть живет вечно, оставаясь негодяем!) или во всяком случае прожил как можно дольше, ни в чем не изменившись.
Вот для таких целей, Пол, красноречие, на мой взгляд, полезно, хотя для того, кто не собирается поступать несправедливо, польза от него, мне кажется, невелика, если, разумеется, вообще от него может быть какая-то польза: по крайней мере до сих пор наша беседа ее не обнаружила».

Многие читатели тут воскликнут вместе с Калликлом: «Скажи мне, пожалуйста, Херефонт, это Сократ всерьез говорит или шутит?»
Сократ не шутит, но и прощения врагов не проповедует.

@темы: философия, Франк, Сократ, Платон

Jбраз сверхчеловека, введённый в философию Ницше, до сих пор привлекает внимание читателей, философов и идеологов. Существует два способа понимать, что это такое. Один способ принадлежит самому Ницше и формирует взгляды тех, кто его любит, а второй способ сформулировал русский религиозный философ Франк в начале ХХ века. Эту последнюю теорию сверхчеловека я не встречала больше нигде, поэтому уделю ей несколько строк.

Нишце писал неоднократно, что человек его времени измельчал, выродился, не стоит на высоте задач истории, не умеет творить ценности и должен быть превзойдён. Его место должен занять сверхчеловек. Человек – это только стрела, летящая к сверхчеловеку, и канат над пропастью, который ведёт к сверхчеловеку.

Сверхчеловек в философии Ницше, как мы видим, определяется через человека как его отрицание. Сверхчеловек – это не человек, и понять что-то определенное о сверхчеловеке можно только разобравшись, каков тот человек, который должен быть превзойден.
Для Ницше человек – это испорченный христианством европеец, а сверхчеловек – это в ключевых вопросах антихристианин. Ницше высказывался по этому поводу неоднократно, но поэтический язык философа позволил всё же Франку понять его иначе, и пронести это понимание сквозь всю свою жизнь и две мировые войны.

Франк пишет, что человек, который должен быть превзойдён, представляет собой человека биологического, человека позитивной науки, потомка обезьяны, который жёстко определяется рефлексами, инстинктами и не имеет никакой свободы от биологической и физической сферы.

Такой человек, человек-животное, по Франку, и должен быть превзойдён, и именно в том, что Ницше призывал отказаться от этих взглядов, и заключается его величие.

Массового распространения эта концепция не имеет. Место Ницше в культурном пространстве определяется его антихристанской позицией. Немалую роль в образе сверхчеловека играет именно его биология – белокурая бестия, особая порода, воспитавшая путем отбора такие инстинкты, позволяющие в любой ситуации утверждать собственную силу невзирая ни на что и ни на кого. Этот образ воплощен в сериале «Андромеда», где существует народ ницшеанцев, с культом силы, здоровья и родоплеменным строем. Не только жизнь сильнее любимых наших концепций, но и культура тоже.

@темы: Франк, сверхчеловек, Ницше

Дорогие друзья, на Ридеро вышла моя новая книга "Город на передовой. Луганск-2014". Это текст, созданный на основе "Луганских записок", переработанный и дополненный. По прошествии шести лет после событий мне хотелось поставить их в какой-то контекст, дать более широкую панораму того, что происходило в Луганске осенью 2014-го и чему я была свидетелем. Теперь это текст окончательный, и в таком виде я предлагаю его читателям.

Аннотация: в основу книги известного в Луганске культуролога, кандидата философских наук, легли дневниковые записи, которые автор делала осенью и зимой 2014-го года в Луганске. Автор была свидетелем и участником возрождения Луганска после полномасштабных военных действий и гуманитарной катастрофы лета 2014-го.

Цитата из книги: «Я старалась рассказывать не о своих трудностях и проблемах, а о городе, который пережил войну и который возвращался к жизни. Это было удивительное и волнующее переживание: город, который убивали, не погиб, он оживал, постепенно восстанавливался, наполнялся людьми, машинами, светом. Это было обыкновенное чудо – победа над смертью. Это было самое невероятное и прекрасное, что я видела в своей жизни.
Время отдаляет от нас события тех страшных дней. Людям свойственно забывать о плохом, отодвигать мрачные мысли и жить дальше. В Луганск возвратились люди, которые пережили военные месяцы в России или на Украине, не знают и не помнят, что было в городе в том судьбоносном 2014-м году. Но город живет во многом благодаря тем, кто остался, выстоял, кто охранял рубежи, поднимал этот город в тяжелое время в 2014 – 2015 гг. В память об этом подвиге и написана моя небольшая книжка – с надеждой сохранить и передать другим все то, что было пережито военным летом и осенью здесь, на западной границе русского мира».

Скачать бесплатно по ссылке: ridero.ru/books/gorod_na_peredovoi_lugansk-2014...

@темы: война, Луганск, Донбасс

Книга Фолкнера «Когда я умирала» лучше всего передает ощущение жизненных неурядиц как потока, против которого непрерывно нужно бороться. Это впечатление Алисы, что нужно бежать изо всех сил, чтобы только остаться на месте, только усиленное и данное в трагическом аспекте, потому что нищета и тяжелый труд превращают каждое движение в напряжение всех сил, требуют энергетических и эмоциональных затрат, которых достаточно, чтобы продержаться в доме Павлова, а на выходе получается всё то же всё там же.

Сюжетно книга представляет собой историю похорон крестьянки, матери пятерых детей, в округе Йокнапатофа. Этот округ Фолкнер придумал сам и описывал всю свою писательскую жизнь. В студенческие годы я увлекалась его творчеством и прочитала о Йокнапатофе всё, до чего могла дотянуться, так что топографию и хронологию я представляю, и общий фон повествования мне знаком.

На этом фоне, в глубинке американского Юга, разворачиваются эти поххороны, которые один из персонажей описывает так: «"Мы стараемся как можем, – сказал отец. И начал длинную историю о том, как им пришлось ждать, когда вернется повозка, как смыло мост, и они поехали за восемь миль к другому мосту, но его тоже залило, и тогда они вернулись, пошли вброд, и как там утонули их мулы, и как они раздобыли новую упряжку, но оказалось, что дорога под водой, и пришлось ехать аж через Моттсон, – но тут пришел сын с цементом и велел отцу замолчать».

И такая дребедень целый день, целых девять дней, с гробом на повозке на пути в Джефферсон, где покойная просила ее похоронить. Даются все эти события в максимально импрессионистической манере – как поток сознания разных персонажей, этого большого семейства и тех, кто встречается им по пути. Конструктивно так же написано, например, и «Особняк», но там рассказчиков всего четверо, и трое из них – люди, владеющие словом, которые именно рассказывают историю, связывают факты, объясняют значение событий. В этой же книге большинство персонажей – фермеры, которые говорят мало и редко, приближаясь в этом смысле к Герасиму, когда бурные страсти внутри внешне почти никак не выражаются. Их впечатления и размышления Фолкнер реконструирует максимально достоверно, то есть дает настоящий поток, где местоимение «он», три раза встречаясь в одном предложении, означает трех разных человек, отображая присущую нам всем нечеткость мысли, если мы не стараемся выражаться ясно.

Для читателя такой стиль крайне затрудняет восприятие, заставляя буквально разгадывать шифр, и в то же время показывает, каким на самом деле хаотичным является мир, на который человек не набросил еще сеть понятий и категорий культуры.

@темы: Фолкнер, книги

Вместе с Еленой Заславской приняли участие в мероприятии, посвященном советской поэтессе Вере Инбер. Ее ранние стихи для меня - яркая иллюстрации песни "Декаданс" группы "Серебряная свадьба", а "Пулковский меридиан" - серьезная вещь, особенно близкая Донбассу сейчас. Больше по ссылке:
www.днесь.рф/Луганская-Горьковка-отметила-юбиле...



@темы: Горьковка, Луганск, Елена Заславская, Вера Инбер

Сегодня хочу напомнить о повести Вольтера «Задиг». Несмотря на то, что автор был сторонником теории универсального разума, перед которым должны исчезнуть все культурные различия, у него получилась книга, впитавшая воздух французской культуры эпохи Просвещения и старого режима как мы его понимаем сейчас.

Эпоха Просвещения во Франции – время формирования и первой обкатки всех тех разрушительных идей, которые привели к постмодерну, либерализму, глобализации и прочим приметам антропологического кризиса нашего времени. Автор был одним из тех, кто ковал и выстраивал ту тоталитарную схему действий малого народа, которую так прекрасно описал Огюстен Кошен и которая работает до сих пор: с публичным покаянием за неправильные взгляды, с бойкотом и травлей инакомыслящих, с постепенным и неуклонным захватом публичного пространства и узловых точек в социальной иерархии. Я также совершенно согласна с тем, что Вольтер более злой и жестокий, чем маркиз де Сад, его книги – серьёзная, без иллюзий, разрушительная работа разума, без которой не было бы известных нам форм современной культуры. И всё же, держа это в уме, повесть «Задиг» стоит прочитать.

В этой легкой повести идеи Просвещения не достигают пугающей концентрации «Кандида», здесь нет библейской критики в таких количествах, как в «Царевне вавилонской», и близко нет той полной деструкции национальной идентичности, которой наполнена «Орлеанская девственница», и не так много социальной сатиры, как в «Простодушном». Здесь всего в меру, и книга представляет собой образец того самого острого галльского смысла, о котором писал Пушкин. К тому же в повести «Задиг» есть как минимум три замечательных момента, на которых стоит остановиться подробней.

Во-первых, именно в этой повести Вольтер впервые употребил выражение «медовый месяц», о значимости которого вплоть до наших дней нет нужды распространяться. Для любого другого автора одного этого было бы достаточно, чтобы обеспечить ему бессмертие, но для Вольтера это далеко не самый яркий алмаз в короне.

Во-вторых, в этой повести, в главе «Собака и лошадь» Вольтер приводит одно из первых в европейской литературе дедуктивных рассуждений в стиле Шерлока Холмса. Итальянский культуролог Карло Гинзбург определенно называет эти два листа текста в числе самых значимых корней уликовой парадигмы, в которой так блестяще работал Конан Дойль через полтораста лет после Вольтера. В книге «Имя розы» любимого нашего Умберто Эко первая демонстрация Вильгельмом Баскервильским своих способностей также явно списана с этого эпизода – Вильгельм, как и Задиг, описывает лошадь, которой не видел, вызывая изумление окружающих.

И наконец, в этой повести есть мой любимый пример того, как меняется смысл слов, вырванных из контекста:

читать дальше

@темы: Вольтер

В книге «Мой взгляд на мир» один из создателей квантовой механики венский физик Эрвин Шрёдингер рассказывает о философских основаниях своего мировоззрения. Мировоззрение это представляет собой философию веданты или имманентизм, и оно явно сформировано в том же локусе культурного пространства, который дал нам Кафку, Малера, Майринка, Гёделя и Витгенштейна, не говоря уже о Поппере и Хайеке.

Шрёдингер предложил свою интерпретацию волновой функции как плотности электрического заряда в 1920-е гг., в 1933 году получил Нобелевскую премию по физике и еще тридцать лет после этого занимался целым рядом проблем самого широкого спектра, от электродинамики и космологии до генетики и этики. Взгляды такого разностороннего ученого, творца современной физики, несомненно, интересны читающей публике.

Мировоззрение Шрёдингера просто, доступно и без единой формулы изложено в короткой, на 150 страниц, книжке. Книга разбита на два части, между которыми пролегает сорок лет размышлений и поисков. К чему же пришел великий ученый в конце своего творческого пути?
Философская основа мировоззрения Шрёдингера не поменялась на сорок лет, и составляет она философию веданты, как ее излагает Артур Шопенгауэр и любят персонажи Германа Гессе. Любое обобщение на каком-то уровне оказывается неточным и может вызвать негодование знатоков, но в первом приближении можно считать, что философия веданты – это буддизм, хотя бы потому, что сами Веды – религиозное произведение, а не философское. Во всяком случае, такое понимание древней индийской мудрости бытовало в Европе сто лет назад, когда Шрёдингер формировался как мыслитель и знакомился с философией веданты.

читать дальше

@темы: философия, Шрёдингер, буддизм, Честертон, имманентизм

Важная книга, которую я хотела бы порекомендовать читателям, это работа Ф. Н. Козырева «Искушение и победа святого Иова». Раздумывая, как бы получше ее представить, я решила, что та рекомендация, которая была хороша для меня, будет хороша и для читателя. Так что я нашла тот текст Николая Ласточкина, который заставил меня обратить внимание на эту книгу, и советую его всем, кому интересны мистика и предельные вопросы. Текст этот имеет нестандартное название, и в журнале автора по ссылке внизу можно найти больше сопутствующих материалов. Итак.

Десять в пятой

Николай Ласточкин

Вроде бы именно в пятой, сто тысяч (по другой версии - десять в двенадцатой). Это я к тому, что я посмотрел фильм "Легион", относящийся к жанру "американцы снимают киношку, вдохновляясь чем-то неамериканским" (в данном случае книгой с рабочим названием "Это было у Красного моря" или, как напоминает тоже не могущий пройти мимо синематографического шедевра Р. Шмараков, Мильтоном). Картина, если вкратце, о том, что Господь Бог сотворил архангелов, а мистер Кольт сделал их равными (даже тех, которые наказаны). Эпизод, в котором архистратиг Михаил чувствует необходимость как-то объяснить свои невероятно отточенные навыки обращения с огнестрельным оружием словами "в Раю я был военачальником" исторг у меня возглас восхищения. До сих пор я лишь однажды испытывал это чувство, а именно, наблюдая за двумя дачными мальчишками: у одного из них был "американский истребитель эф-девятнадцать" мэйд ин чайна, а у другого вырезанный из какого-то журнала и наклеенный на картон "ваще настоящий архангел". Молодые люди имитировали воздушный бой с возгласами "дыщ! дыщ!" и натужным воем турбин (самолёта и архангела). Я, помню, задержался рядом с ними нарочно, сел на брёвнышко, стараясь не привлекать внимание. Очень было интересно, с каким результатом закончится сражение - но победила, вроде бы, дружба, а точнее, позвавшие ужинать мамаши. Вот и в киношке про Легион было что-то подобное.

Тем не менее, я бы предостерёг своих возлюбленных братьев во Христе от излишне агрессивной критики в адрес сюжета этого (во многих отношениях отвратительного и дурацкого) фильма. На курайнике и прочих форумах мои дорогие единоверцы, как я заметил, изрядно негодуют по поводу сюжета. А сюжет такой:
• Бог стал делать ужасные вещи;
• положительный и очень симпатичный герой пытается встать на Его пути;
• отрицательный и крайне несимпатичный герой не одобряет положительного и даже стреляет в него из разных страшных приспособлений;
• а Господь взял и положительного героя простил;
• а отрицательному накостылял и игрушки отобрал и в кровать раньше времени;
• хотя отрицательный был весь из себя такой набожный, а положительный был богоборец;
• и положительный, причмокивая дарёным леденцом, сказал хнычущему отрицательному в ответ на немой вопрос последнего: "ты сделал то, о чём Он просил, а я сделал то, чего Он хотел"

Я нарочно пересказал фабулу так, чтобы было видно, с какой именно книги Библии она нацело слизана. Это, разумеется, книга Иова, причем не в той сладенькой редакции, в которой её можно найти в катехизисах и копеечных учебниках Закона Божия, а увиденная через призму вдумчивого богословского анализа. Именно так она проинтерпретирована в блестящем труде Ф. Н. Козырева "Искушение и победа святого Иова" (filosofia.ru/70528/), являющим редкий в наши дни пример живой, но вполне ортодоксальной богословской мысли. Я очень благодарен этой книге: в своё, увы, слишком недавнее, время она спасла меня от плотно окопавшегося у меня в голове "Ответа Иову" ("Antwort auf Hiob") К. Г. Юнга. В вычурных юнгианских построениях была своя, совершенно железная, логика, которой я не мог ничего противопоставить (а очень хотелось). Я никогда не нашёл бы самостоятельно козыревских решений всех вопросов, которые ставит книга Иова (последнюю Честертон, коий всем нам батька, отказывался считать самой занимательной из древних книг на том основании, что почитал её занимательнейшей из книг современных). Моя мысленная полемика с Юнгом всегда заканчивалась его победой - пока я не прочитал Козырева. И уже прочитав, почувствовал себя в силах думать над текстом Иова самостоятельно - и в другом направлении, игнорируя уже разрешенные вопросы теодицеи (результат вылился два года назад в исследование, которому я тогда решил "дать вылежаться").

Резюмируя, книгу Козырева читать нужно обязательно (и вторую, про Иакова (filosofia.ru/70527/), тоже можно). Но кому скушно, так и быть, можно посмотреть неожиданно православный фильм про архангелов, сделанных - на радость американских зрителей - равными м-ром Кольтом.

schwalbeman.livejournal.com/196013.html

@темы: Козырев, мысли друзей, богословие

Корейский роман XVII века «Сон в Нефритовом павильоне» принадлежит перу (или кисти) неизвестного автора. Действие происходит в легендарном мифологизированном Китае, который можно описать словами Михаила Успенского (описывающего совсем другую страну): «Молодые у нас все как один добрые, а девицы – красные, мужи – доблестные, жены – верные, старцы – премудрые, старушки – сердобольные, дали – неоглядные, леса – непроходимые, дороги – прямоезжие, города – неприступные, нивы – хлебородные, реки – плавные, озера – бездонные, моря – синие, рыбки – золотые, силы – могучие, брови – соболиные, шеи – лебединые, птицы – вольные, звери – хищные, кони – быстрые, бунтари – пламенные, жеребцы – племенные, зерна – семенные, власти – временные, дела – правые, доходы – левые, уста – сахарные, глаза – зоркие, волки – сытые, овцы – целые…»

В этом волшебном Китае и оказываются захмелевшие небожители, которые после веселой и изысканной пирушки заснули в Нефритовом тереме на Луне. В согласии с универсальным мироощущением китайско-индийского культурного региона, которое выражается словами «жизнь есть сон» (почему-то испанского автора Кальдерона), небесному князю и небесным девам снится их жизнь на земле. После множества приключений, любовных и политических интриг, детективов и военных действий все небесные красавицы благополучно выходят замуж на небесного князя, и живут дружной семьей, где нет места ревности и зависти. Устроив жизнь второго поколения семейства Ян, автор позволяет небожителям проснуться.

Книга переведена еще до того, как в фильмах и текстах на китайскую тему Троецарствие стали называть Историей трех королевств, князей – лордами, а барышень – мисс. Для тех, кто посмотрел и полюбил «Битву у Красной скалы», есть приятный момент – в романе действует Чжугэ Лян, но уже не как умелый полководец, а как бог войны, который вдохновляет на военные хитрости и подвиги главную героиню Хун, Красную Птицу.

Если сравнивать этот роман с другими известными текстами этого региона, в первую очередь с китайскими, такими как «Сон в Красном тереме», то эта книга гораздо более понятная. Мое впечатление от шедевров китайской классики адекватно передает Елена Хаецкая:

«В результате получился роман, очень динамичный и увлекательный, где все герои действовали, руководствуясь какими-то абсолютно несообразными мотивами.
Например, царевна, услышав признание в любви от военачальника, которого она и сама тайно любила, наутро покончила с собой при свете умирающей луны. Я совершенно не понял, для чего она это сделала. Или молодой принц, услыхав от своего отца решение передать ему корону, пронзил мечом грудь одного из царедворцев. Объяснения вроде: «Я избавил его от печали, которая туманила ему глаза» меня почему-то не устраивали».

«Сон в Нефритовом павильоне» выгодно отличается от признанных шедевров своей доступностью для человека нашей культуры. Стоит этим воспользоваться и получить неподдельное удовольствие.

@темы: книги, Сон в Нефритовом павильоне

Книгу «Крылья голубки» Генри Джеймса я прочитала по рекомендации нашего незабвенного друга Владимира Карбаня, который неоднократно ее рекомендовал как образец типично джеймсовской прозы. Эта проза великолепна, но она такого рода, что слишком часто в неё погружаться нельзя, это грозит полным отрывом от реальности. Уже после войны я читала «Женский портрет», и на несколько лет напиталась типичным джеймсовским стилем, так что за новую книгу взялась только этим летом.

Американский психиатр Гарри Гантрип приводит Джеймса как типичный пример шизоидного избегания, отраженный в литературных текстах. Это совершенно верно. Базовый конфликт шизоидной личности заключается в том, что человек разрываем одинаково сильным страхом и поддерживать отношения с другими людьми, и остаться в одиночестве. Поэтому для такого человека типично поведение «то внутрь, то наружу» – постоянные изматывающие колебания по любому поводу, которые завершаются как правило ничем, но приносят массу волнений и мучений. Именно так себя ведут главные герои романа, а разговаривают они все только так, под девизом «никакой определенности!». Типичный диалог:

«Тут, однако, снова раздалась музыка, веселая и громкая, и она не столько помешала им, сколько защитила и поддержала. Когда Деншер наконец заговорил, это было под прикрытием музыки.
– Я мог бы, знаешь ли, остаться, ничего не пытаясь сделать.
– Ну, остаться – значит попытаться.
– Ты хочешь сказать, просто сделать ради нее такой вид?
– Не вижу, какой еще вид, кроме того, что есть, тебе надо бы сделать.
Деншер помолчал.
– Так ты думаешь, она может сама предложить мне жениться?
– Да мне даже в голову не может прийти – если ты на самом деле хочешь знать, – чего она не способна предложить!
– Как принцесса, привыкшая совершать такие поступки?
– Да как кто угодно – какая тебе разница?! Так что будь готов.
Ну что ж, он выглядел так, словно был почти готов.
– Значит, мне остается это принять. Значит, так тому и быть.
Молчание Кейт было ему ответом».

Молчание чаще всего бывает здесь всем ответом. Три недели гадать, что означает это молчание, вместо того чтобы спросить и узнать – это типичное поведение самых динамичных персонажей. Ходить вокруг да около, днями не распечатывать полученное письмо, прилагать все усилия, чтобы ситуация не сдвинулась с места – вот как ведут себя любимые герои Джеймса. Неудивительно, что ситуация хоть как-то развивается благодаря неустанным заботам героинь, которые двигают дело вперед посредством разговоров в этом же джеймсовском духе.

А вы говорите, Пруст. У Пруста есть связь времен, есть центральна тема – память – которая держит весь его цикл, есть разные речевые характеристики персонажей и даже какие-то законченные интересные эпизоды внутри повествования. Джеймс же убаюкивает до состояния полной автаркии. Самое приятное чтение в летний отпуск, для отключения от суеты XXI века.

@темы: книги, Джеймс

Сериал «Рим» (2005 – 2007) посвящен эпохе конца Республики и начала империи, то есть время от Юлия Цезаря до разгрома Антония и Клеопатры при Акции. Время яркое, легендарное, неоднократно отражённое в искусстве самых разных народов. Действуют в этом времени Помпей и Цезарь, Брут и Кассий, Цицерон и Октавиан Август, Антоний и Клеопатра, царь Ирод и Меценат (последние двое объединены по узнаваемости, и чтобы еще раз вспомнить – они были современниками). Мифологизация этих персонажей началась тогда же, когда они совершали свои подвиги, и со временем только возрастала. Кто только не писал об этом переломном времени, от Саллюстия, Плутарха и Аппиана до Шекспира и Маккалоу.

Даже эта спонтанная подборка показывает, что англоязычных авторов тема поздней республики не отпускает уже несколько столетий, и в этом сегменте литературного пространства рождены настоящие шедевры.

Вполне в традиции и на высочайшем уровне создан и сериал «Рим», который я посмотрела гораздо позже, чем всё остальное человечество. Сериал вызвал самые сильные впечатления, и что характерно, это те же самые впечатления, которые возникают от речей Цицерона, трактатов Саллюстия и записок Цезаря. Я вижу ряд неточностей, но они не портят общую картину. Дух того страшного времени передан изумительно точно. Атмосфера воссоздана идеально, насколько это в наших силах две тысячи лет спустя. Смотреть и радоваться (что современные авторы так могут и что мы не жили тогда).

@темы: кино, Рим