Система Жозефа Жакото и теория Жака Раньсера о том, что учителю не нужно знать предмет, а нужно замотивировать ученика самому разобраться, приводит к выводу, что и для проверки знаний не нужно знать предмет. Вот как это происходит:
«Искусство невежественного экзаменатора состоит в том, чтобы «препроводить экзаменуемого к материальным предметам, к фразам, к написанным в книге словам, к вещи, которую он может проверить своими чувствами». Экзаменуемый всегда подлежит проверке в открытой книге, в материальности каждого слова, изгибе каждого знака. Вещь, книга, одновременно исключает и жульничество неспособности, и жульничество знания. Вот почему невежественный учитель сможет при случае распространить свою компетенцию на проверку уже не знаний маленького образованного господина, а внимания, которое тот уделяет тому, что говорит и делает.
«Даже такими средствами вы можете оказать услугу одному из ваших соседей, который в силу независимых от его воли обстоятельств оказался вынужден послать своего сына в коллеж. Если сосед этот попросит вас проверить познания юного школяра, вам не стоит смущаться порученным заданием, хотя вы ничего и не изучали.
– Что вы учите, дружок? – скажете вы ребенку.
– Греческий.
– Что именно?
– Эзопа.
– Что именно?
– Басни.
– Какую из них вы знаете?
– Первую.
– Где ее первое слово?
– Вот оно.
– Дайте мне вашу книгу. Прочтите мне четвертое слово. Напишите его. То, что вы написали, не похоже на четвертое слово книги. Сосед, малыш не знает того, что, по его словам, он знает. Это доказывает, что он не уделил должного внимания изучению или изложению того, что он якобы знает. Посоветуйте ему подучиться, я вернусь и скажу вам, учит ли он греческий, которого я не знаю, который даже не знаю, как прочесть» (Ж. Рансьер, «Невежественный учитель», с. 37–38).
Похоже, по этой схеме работают системы тестирования от министерства.
«Искусство невежественного экзаменатора состоит в том, чтобы «препроводить экзаменуемого к материальным предметам, к фразам, к написанным в книге словам, к вещи, которую он может проверить своими чувствами». Экзаменуемый всегда подлежит проверке в открытой книге, в материальности каждого слова, изгибе каждого знака. Вещь, книга, одновременно исключает и жульничество неспособности, и жульничество знания. Вот почему невежественный учитель сможет при случае распространить свою компетенцию на проверку уже не знаний маленького образованного господина, а внимания, которое тот уделяет тому, что говорит и делает.
«Даже такими средствами вы можете оказать услугу одному из ваших соседей, который в силу независимых от его воли обстоятельств оказался вынужден послать своего сына в коллеж. Если сосед этот попросит вас проверить познания юного школяра, вам не стоит смущаться порученным заданием, хотя вы ничего и не изучали.
– Что вы учите, дружок? – скажете вы ребенку.
– Греческий.
– Что именно?
– Эзопа.
– Что именно?
– Басни.
– Какую из них вы знаете?
– Первую.
– Где ее первое слово?
– Вот оно.
– Дайте мне вашу книгу. Прочтите мне четвертое слово. Напишите его. То, что вы написали, не похоже на четвертое слово книги. Сосед, малыш не знает того, что, по его словам, он знает. Это доказывает, что он не уделил должного внимания изучению или изложению того, что он якобы знает. Посоветуйте ему подучиться, я вернусь и скажу вам, учит ли он греческий, которого я не знаю, который даже не знаю, как прочесть» (Ж. Рансьер, «Невежественный учитель», с. 37–38).
Похоже, по этой схеме работают системы тестирования от министерства.