Навсикая Хаяо Миядзаки

[ninaofterdingen]

Автор schwalbeman

Знатный японский мультипликатор Х. Миядзаки заново отретушировал свой давний фильм о девочке-принцессе Навсикае. Героиня живет в мире, которому угрожает смертельная опасность, творит добро, препятствует торжеству зла, помогает друзьям, милует врагов, проявляет чудеса гуманизма и героизма, летает на разнообразной крылатой технике над отравленными лесами, и к финальным титрам, если и не успевает окончательно спасти мир и наладить личную жизнь, то вселяет в зрителя уверенность в том, что и то и другое не за горами. Короче говоря, Миядзаки.

Поскольку патриарх полнометражного аниме сам оценил сценарий своего шедевра на нетвердую троечку, я не опасаюсь отравить читателям радость просмотра, пересказав в двух словах сюжет картины. Навсикая (мне досталась версия перевода, создатели которой, видимо, вследствие экономии на консультанте-историке, называли героиню Наусикой[1]) – наследная принцесса в небольшом полисного типа государстве, расположенном в Долине Ветров, зажатой между двумя скальными стенами и продуваемой нескончаемым воздушным потоком с моря. Управляет полисом отец Навсикаи (зовут его, насколько я понял, отнюдь не Алкиноем). Долина совершенно сухая: видимо, вода предпочитает добираться до моря с гор каким-то другим путем; впрочем, мультипликация и не обязана быть наусьной. Мир Навсикаи-Наусики с трудом восстанавливается после давней милитаристическо-экологической катастрофы, отравившей его, отбросившей человечество на столетия назад и, видимо, раздробившей его политически. Люди ютятся на узкой полоске земель со сравнительно нормальной экологией, остальную часть суши занимают Плохие Земли. Это тропического типа леса гигантских грибов и неземного вида деревьев, населенные насекомыми-переростками, среди которых особо выделяются т.н. Ому – огромные мокрицы, исполненные очей по самое не балуйся. Вся эта мерзость выделяет смертельно опасные для человеческих легких миазмы, что делает невозможным пребывание в Плохих Землях без кислородных масок. Насекомые не проявляют особой агрессии в отношении человека, однако, их легко разозлить, и тогда они могут напасть, причинив немалые убытки. Этим пользуются некоторые безответственные вояки, наусикивая легко свирепеющих Ому на враждебные полисы. Ко всему прочему, Плохие Земли неуклонно расширяются, поглощая Хорошие Земли и живущих на них людей. Такая вот непростая ситуация.

Навсикая, по доброте душевной, очень привязалась к замечательным насекомым из отравленных лесов. Никакого разума в европейском смысле этого слова в мире гигантских букашек нет, но это не остановит нарисованную японскую девочку с широченными глазами и древнегреческим именем. Был у Миядзаки мультик про сестричек, подружившихся с местным языческим божком, genius loci, sui generis. Так этот божок ни слова за весь фильм не промолвил – к чему? Общение японских девочек с персонажами их политеистического мира ставит целью не передачу информации, а восстановление некоего разрушенного техническим прогрессом единства, а посему осуществляется без посредства слов. Вот так и Навсикая: она часто бродит по тараканьим джунглям, вслушивается в ритм их чуждой и странной жизни, мотает на усик. Иногда ей приходится самой себя одергивать и напоминать себе, что Плохие Земли – враждебный мир с ядовитым воздухом и недоброжелательными обитателями. Навсикая любит все, что живет и шевелится; для нее одинаково ценны жизни людей и гигантских мокриц, вот такая она гуманная, не от слова homo, разумеется, потому что это наоборот отвратительный шовинизм: просто гуманная и все. Не удивительно, что когда в Долине появляются вооруженные люди, стремящиеся к уничтожению смрадных зарослей (и попутно к объединению человечества под своей властью), Навсикая оказывается в глубокой непримиримой оппозиции. Своему безвольного вида учителю, странствующему конфуисту и авторитетному моралисту, девочка раскрывает страшную тайну: экосистема Плохих Земель очищает землю от стародавних промышленных ядов. При этом растительность фильтрует и разлагает отраву, а насекомые защищают растения от посягательств, именно поэтому они такие забияки и выглядят так страхолюдно. Будучи высажены в чистый грунт, лишайники уже не выделяют миазмов и не опасны. Стратегия, предлагаемая Навсикаей, состоит в том, чтобы не препятствовать Плохим Землям распространяться; через некоторое время (видимо, тысячу-другую лет) вся земля будет очищена. Принцессу не слишком заботит вопрос о том, чем будет дышать человечество в течение этого «некоторого времени», она мыслит слишком глобально и прогрессивно, чтобы забивать себе голову ерундой. У Навсикаи и без того хватает забот: ей надо что-то делать с отмороженной на всю голову военщиной, которая уже почти расконсервировала антикварное супер-оружие массового уничтожения и намерено заняться истреблением насекомых (вкупе с кое-какими недостаточно лояльными людишками). Разумеется, все у принцессы сложится: злые военные будут разоружены и замирены, букашек-переростков никто не тронет. Зрителю, правда, не очень понятно, как будет решаться проблема экспансии Плохих Земель, но всеобщая атмосфера радости в финале как-то не располагает к тому, чтобы задавать неудобные вопросы. Finis coronat opus.

II

Япония часто выступает в роли учителя. Одна категория учеников перенимает в стране Восходящего солнца тысячелетнюю буддийскую мудрость: не только американцы и европейцы, даже позднесоветский андеграунд просто-таки болел дзен, разумеется, в пределах, дозволяемых ситуацией. Другие учатся организации производства и экономическим кунстштюкам. А есть еще неподражаемая живопись, поэзия и литература; кому и этого мало, может наслаждаться специфической, не укладывающейся в европейскую гамму, музыкой. Молодежи предлагаются комиксы и мультфильмы, включая того же Миядзаки. Культурный экспорт Японских островов, чуть ли не превосходя их промышленный экспорт, делает японцев, наравне с американцами, европейцами и кое-кем еще, нацией вселенских учителей. Не будучи в силах противиться столь мощному тренду, попробую и я поделиться своим опытом ученичества.

Нам, западным варварам, следует внимательно присматриваться к Японии. Разумеется, не с целью скопировать японское промышленное чудо; это едва ли возможно в российских условиях. Я имею в виду нечто другое: Япония, так же как и Россия, относится к числу стран, потерпевших фиаско в глобальном вооруженном противостоянии, и пораженных в правах победителями. Россия, впрочем, окончательно проиграла англо-саксонскому Западу лишь недавно (в III-й, а не во II-й Мировой); и как раз это запаздывание дает нам возможность изучить опыт своих предшественников. Опыт, так выпукло, и так неожиданно проявившийся в мультфильме про принцессу Навсикаю.

Помните старый советский штамп «великая победа советского народа над германским фашизмом и японским милитаризмом»? По-видимому, милитаризм инкриминировали Японии не только советские, но и американские идеологи (вот уж чья бы корова молчала). Именно поэтому борьба за мир и обоснование собственной разоруженности (официально последняя называется «добровольными конституционными ограничениями на некоторые виды вооружений») стала одной из задач японской культурной промышленности XX века. Немецкие кинематографисты знают прекрасный способ спасти от нападок критиков слабый фильм: нужно вывести в качестве второстепенного положительного героя турка, страдающего от притеснений со стороны какой-нибудь белокурой бестии. Хорошая пресса такому фильму, может быть, и не обеспечена, но плохой точно не будет. В Японии, похоже, имеет место нечто подобное (с точностью до наоборот) в отношении военных: один-два отрицательных и желательно клинически тупых генерала идут произведению решительно на пользу. «Навсикая» здесь не исключение.

Тем не менее, творение Миядзаки можно особо отметить как энциклопедию оккупации и одновременно как наиболее откровенную апологию коллаборационизма. Это фильм о старых, почти забытых грехах, за которые приходится расплачиваться нашествием чуждой, диковинной и необоримой силы. Сила эта источает яд, но пятая колонна навсикай старается убедить японцев в том, что источник яда – в них самих, в их прошлом. Орда интервентов своей явной отравой очищает страну от прикровенного яда национальной истории. Сопротивляться нашествию вредно: нужно покориться и всенародно покаяться. К тому же захватчики, несмотря на свою непривычную внешность, тоже люди. Нужно научиться симпатизировать им, полюбить их, как родных. Быть добрыми, гуманными и, как бы это выразиться, open-minded, как простая принцесса с широченными глазами и древнегреческим именем, не делающая различия между мутировавшей сороконожкой и собственным подданным.

И тогда, через тысячу-другую лет, яд рассосется, и те, кто доживут до этого времени, смогут наконец вдохнуть полной грудью. При условии, разумеется, что они сами этого захотят, не отвыкнут от чистого воздуха свободы и не предпочтут раздолью Долины Ветров клоаку смрадных джунглей.

III

На первый взгляд, трудно не позавидовать японцам и немцам. В мире англосаксонских ценностей, где успех измеряется капитализацией, они стали чуть ли не англосаксонистее самих англосаксов: и Германия, и Япония уже полвека являются экономическими флагманами в своих регионах. В век, когда главной свободой считается рыночная, эти страны ни от кого экономически не зависят; напротив, они сами диктуют условия на мировых рынках. Победители проявили неслыханную милость, уступив побежденным блага, находящиеся на самом верху их шкалы ценностей. Дали самое дорогое, потребовав за бесценный подарок символический пустячок: национальную душу, культурную самобытность, вещь, обладающую ничтожной ценой в условиях глобального экономического пространства[2].

Как объяснить такую удивительную доброту? Можно ли считать совпадением, что именно своих главных противников американцы собственным деятельным участием превратили в экономических гигантов? Почему рекомендации международных экономических организаций, базирующихся на Манхеттене никому не принесли пользы, кроме бывших фашистов и милитаристов?

Когда спекулянт хочет купить какое-нибудь предприятие, он старается как можно сильнее сбить цену. Это называется предпродажной подготовкой. Не может ли быть, что древний Спекулянт и Отец спекуляции, намеренно сыграл на понижение, чтобы стала возможным покупка того самого пустячка, хотя бы и по самой высокой цене? Шкала ценностей, по которой душа ценится дешевле устойчивого экономического роста – единственная ли это шкала, или есть и другая, не выставляемая напоказ, настоящая?[3]

Нельзя не согласиться, что нынешняя российская экономика, существующая главным образом за счет распродажи природных ресурсов, выглядит отвратительно. Роковой вопрос, однако, состоит в том, следует ли менять ее на тысячекратно более мерзкую экономику, богатеющую благодаря продаже коллективной души? И важным доводом против подобной сделки может стать то, что продажа души никогда не является однократным актом, который можно совершить и забыть о нем. Нет, это долгий и малоприятный процесс, чем-то напоминающий кровопускание (или возвращение ипотечного кредита). Доказательством может служить мультфильм о ксенофильствующей принцессе, снятый через сорок лет после поражения, и трудолюбиво обновленный еще через двадцать. Экономическое чудо реально, и это не может не внушать серьезные опасения.


[1] Миядзаки, разумеется, обучался по западным книжкам, и обречен видеть греческие мифы через призму латинской культуры. Между европейцем и гомеровским Одиссеем находится Рим с его Улиссом, а для японца дистанция возрастает еще на один порядок. Русские благодаря своим культурно-историческим особенностям имеют счастливую возможность захаживать на Пелопоннес запросто, как в собственный огород, и надо быть последним глупцом, чтобы не пользоваться этой возможностью и дурить себе голову разнообразными наусиками.

[2] Ценность для победителей «пустячка» в германском случае блестяще, хотя и чрезвычайно эмоционально обрисована в книге армянина-германофила (бывает и такое!) К. А. Свасьяна «Европа. Два некролога». См., главным образом, первую главу и предисловие к русскому изданию. Книга доступна для скачивания в сети.

[3] История послевоенного японского бума выглядит настолько удивительно, что даже самые здравомыслящие люди невольно усматривают в ней конспирологический подтекст. Я имею в виду, прежде всего, работу К. Еськова «Японский оксюморон». Еськов, впрочем, удивляется величию и подозрительной европейскости средневековой Японии; в то время, как удивления скорее заслуживает не столько высокий уровень довоенной японской культуры, сколько его резкое падение после войны.
2007