О вечной земной жизни

[ninaofterdingen]

Автор schwalbeman, статья 2007-го года. Примечания курсивом мои, Н. фон О.

Несколько дней назад виртуальная блогореальность, подкидывающая время от времени забавные совпадения, разродилась очередной флуктуацией: я обнаружил, что ivanov_petrov и zhelanny, не сговариваясь, обратились к проблематике вечной жизни на этом свете (1 и 2 соответственно). Причем не в смысле, как ее, этой вечной жизни, добиться, а в смысле, что делать, если она уже есть: как будет выглядеть семейная, общественная и политическая жизнь бессмертных, какие формы приобретет социум. А. Желанного на эту тему естественным образом вывел его цикл приятных алармистских футурологических зарисовок (прихотливо сочетающих оруэловщину с маниловщиной). Иванова-Петрова, идущего, очевидно, по стопам Зиммеля, интересовало, как возможна социология эльфов. Участники обеих бесед с самого начала сошлись на том, что вечная (или очень-очень продолжительная) жизнь представляет собой большую проблему; что-то вроде обширного социального геморроя с многочисленными осложнениями. Основываясь на этой предпосылке, мыслители (среди которых, кроме уже названных ivanov_petrov и zhelanny, следует упомянуть философа К. Крылова krylov) сконцентрировали свои усилия исключительно на проблеме преодоления негативных последствий долголетия; за редким исключением я не заметил в комментариях никаких предположений относительно возможного облегчения различных индивидуальных и коллективных проблем, приносимого неограниченной во времени жизнью. Напротив, общий ход мысли удивил своим стремлением объяснить, каким именно образом бессмертные смогут-таки, несмотря на свой чудовищный изъян, жить более-менее по-людски, как мы, человеки. Главными бедами долгожителей признаны были перенаселенность и скука; соответственно, г-да блоггеры размышляли главным образом над тем, какие меры помогут справиться с рождаемостью и сплином (здесь и здесь).

Должен признаться, что морок этой первоначальной посылки был столь силен, что я поначалу влился в общую струю и тоже сделал предположение в стиле «как несчастным чахликам нєвмєрущим обустроить свое тридесятое царство до уровня хотя бы Зимбабве» (здесь). И лишь с изрядным запозданием мне пришло в голову, что, не изучив сначала грандиозных преимуществ бессмертия, даже не стоит приниматься анализ его недостатков. К сожалению, высшее образование и причастность к европейской культуре иногда лишают человека способности делать выводы, легко дающиеся средневзвешенному азербайджанцу с Северного рынка. Впрочем, участников обеих дискуссий оправдывает тот факт, что недостатки бессмертия несравнимо легче поддаются анализу, чем достоинства. К тому же нельзя сказать, что взгляд на бессмертие, как на болезнь, нов: его разрабатывал еще Дж. Свифт, живописавший отвратительных не способных к смерти струльдбругов. Правда, хитрый британец сжульничал, не дав своим бессмертным подходящего их статусу здоровья. Не удивительно, что в описанной Свифтом утопии никто не хотел поменяться со струльдбругом местами.

Между тем, мнения наших диспутантов разделились: если одни допускали, что определенные особенности культуры, психологии, или даже физиологии могут позволить условным эльфам создать устойчивое не слишком атомизированное общество и влачить сносное существование, то другие с категоричностью приравнивали бессмертие к адским мукам, делающим жизнь разумного существа невыносимой, а общество – невозможным. К первым относится, например, философ К. Крылов, полагающий, что запаздывающая по времени с определенным сдвигом потеря памяти (видимо, аналогичная свойственной всем людям инфантильной амнезии) спасет гипотетических эльфов от специфически эльфийских проблем. Здесь следует заметить, что, согласно точке зрения на бессмертие, как на психологическую непрерывность сознания, Крылов делает попытку, если можно так выразиться, «уменьшить степень бессмертия». Если эльфы помнят лишь последние сто лет своей жизни, то один тысячелетний эльф, взятый сегодня и в 1812 году, ничем не отличается от, скажем, двух трехсотлетних эльфов в те же самые моменты времени.

zhelanny занял еще более категоричную позицию: «…человеческий ум просто не в состоянии представить себе такую жизнь в вечности, которая не будет дурной бесконечностью. Если есть сознание и память - с одной стороны, и есть безбрежное время - с другой стороны, то бытие рано или поздно становится… ну хорошо, пусть не адом в христианском смысле, но адскими мучениями – точно». И там же: «когда люди после относительно короткого периода наиграются друг другом, шахматами, математическими теоремами и философскими доктринами – наступит бесконечная, адская скука». zhelanny не согласен с тем, что неспособность многих пожилых людей к развитию и новым идеям связана с такими физиологическими факторами, как изменение гормонального фона или старение нервных клеток, напротив, беды старости связаны, по его мнению, с грузом привычек и опыта: «бессмертному никакой гормон не поможет, хоть он им залейся». Вслед за Екклесиастом, zhelanny находит во многой мудрости многия печали, умножающий же познания, с его точки зрения, умножает скорбь. Вот именно эту точку зрения я и хотел бы разобрать поподробнее, ибо проблемы демографии и взаимоотношения поколений у бессмертных эльфов не кажутся мне по-настоящему неразрешимыми.

Мотивация А. Желанного в высшей степени благородная. Он клонит к тому, что для вечной жизни необходим Бог, в противном случае она становится мукой свыше человеческих сил. Это христианская точка зрения, причем находящаяся ближе к католицизму, чем к Православию. Вечная жизнь без Бога есть ад. Ограниченная по времени жизнь без Бога адом не является, ее логичнее сравнить с чистилищем. С Богом же и дурная бесконечность не кажется страшной. Сколько людей, столько и способов задуматься о религии. Кто-то разочаровался в опаринском бульоне. Кто-то уверовал сначала в Диавола, а потом вынужден был принять и Божие бытие. Кому-то требуется персонифицированное абсолютное начало. А кто-то боится жить вечно и нуждается в сильном и доброжелательном помощнике. Нередкое явление: помнится, Борхес в своей молитве просит Бога, в том случае, если Он, несмотря на неверие Борхеса, все-таки существует, не давать Своему рабу вечной жизни, а даровать заслуженное атеистическое небытие.


Я, пожалуй, поддался бы искушению согласиться с А. Желанным в этом вопросе, если бы не одно «но». Дело в том, что я, в отличие от моего уважаемого оппонента, знаю примеры вполне успешной вечной земной жизни. Читатели, не встрепенувшиеся на этих словах, видимо заснули, читая. Повторю специально для них: благополучная и хорошо организованная вечная жизнь на этом свете возможна; и у меня есть соответствующие примеры.


II

Наш мир, к добру ли, к худу ли, в самом деле не вмещает актуальной (названной Гегелем «дурной») бесконечности. Да если бы и вмещал, все равно, насколько мне известно, эльфов в природе не существует. Но я могу привести примеры социальных групп, которые, с моей точки зрения, не претерпят значительных изменений, даже если полностью выключить в организмах их членов механизмы старения, а сопротивляемость внешним факторам увеличить на много порядков. По указанным в начале этого абзаца причинам, эти построения не могут не носить чисто теоретический характер, что потребует от читателя некоторого минимума снисходительности. Я приведу три примера; при внешнем различии, одна их общая черта бросится в глаза незамедлительно. Собственно, именно эта черта и дает ответ на вопрос о том, как именно возможна вечная жизнь.

1. Монастырь. Знаете ли вы, как живет монах? Сейчас даже не важно, какой религии: буддистский подойдет наравне с христианским. Его жизнь составляют духовные упражнения, перемежающиеся с монотонным трудом. Я, разумеется, имею в виду не высшее духовенство или разъезжающих по международным конференциям живчиков наподобие раскольничьего иеромонаха Григория Лурье, а скорее классических русских схимников или афонских священнобезмолствующих. Обитатель монастыря считается (считает себя) уже умершим для мира. Каждый день монаха размерен и распланирован; один год отличается от другого не более, чем друг от друга разнятся волны на озере или листья на дереве. Иноки часто живут больше ста лет именно потому, что их образ жизни подходит для того, чтобы жить больше тысячи. Законсервируйте монаха, дайте ему вечную жизнь: что изменится в монастыре? Перестанут отпевать. И все. Более никакой разницы.

2. Деревня. Аграрное общество, ныне практически не сохранившееся в своем подлинном виде, подарило образ человека с сохой, крестьянина. Этот характерный типаж варьируется в зависимости от климата и местных особенностей, но во всех вариациях проглядывает один и тот же вечный архетип. В чем-то пейзанин схож с монахом: тоже довольствуется скромной пищей, его жизнь почти так же размерена. Важное социологическое отличие заключается в фертильности крестьянина и актуальности для него мальтузианской демографической проблемы. Если мы желаем представить себе вечного крестьянина, то придется либо предположить наличие неограниченных земельных угодий, на которых могли бы хозяйничать его сыновья, либо запретить бедняге размножаться. Других допущений не требуется: законсервированный в возрасте сорока пяти лет мужик будет вечно встречать и провожать посевную наедине со своим наделом, и, возможно, даже не заметит, что сделался эльфом. Более того, обычный, реально существующий (или существовавший) труженик поля очень похож на страдающего амнезией бессмертного в исполнении философа К. Крылова. Многие авторы не сговариваясь, описывают один и тот же сюжет: возвращение в родные края, сгорбленную фигуру за плугом, и свою неспособность определить, к какому поколению она относится. Общий вывод: отец, сын, да какая разница! Этот мужик и через триста лет будет все тем же самым пахарем.

3. Казарма. Наемный солдат живет, как правило, гораздо меньше монаха или крестьянина. Однако ничего не стоит вообразить вечного наемника. Собственно, многие фантасты уже и вообразили. Морда в шрамах, счет битвам потерян. Полной амнезии нет, но нет и большого желания копаться в прошлом. О фертильности говорить не приходится, хотя мужская сила присутствует. Жизнь представляет собой бесконечную цепь сражений, перемежающихся попойками. И, заметьте, никакой адской скуки.

Еще раз повторю исходный тезис: монастырь, деревня и казарма практически никак не изменятся оттого, что их обитатели станут бессмертными. Это три примера социума, который могли бы построить бессмертные эльфы. Монах, крестьянин и наемник живут так, как будто смерти не существует. В отличие от… правильно! В отличие от «творческого человека», судьба которого так беспокоит А. Желанного. Действительно, трудно представить себе крестьян, наигравшихся «друг другом, шахматами, математическими теоремами и философскими доктринами». Да они и играть-то не начнут. Шестьдесят лет живут без философских доктрин – и миллион лет проживут. И попробуйте только сказать, что это какие-то неполноценные, ненастоящие люди. Это, господа снобы, ваши девичьи мечты. И развеять их нетрудно: поживите с годочек в монастыре, или послужите в воюющей армии.

Вечная жизнь – страшная вещь. Но страшна она не для всех. Для интеллигента, для художника или ученого это синоним самого Ада. По-видимому, zhelanny, когда пишет в комментариях «Только с Ним она (вечная жизнь – Н.Л.) и не страшна» , полагает, что Господь будет для него своего рода массовиком-затейником, союзником против «наигранности шахматами». Напрасная надежда. Подозреваю, что те, кто не видит в жизни совсем никакого смысла, кроме Forschung’а, творческого исследовательского движения вперед, вообще не наследуют Царствия Небесного. Их место занято там солдатами и крестьянами, которых хоть не нужно каждый день развлекать новенькой теоремой.

Вечная жизнь возможна и представима. В отличие от вечного прогресса.

III

Вернемся к эльфийской социологии. С учетом сделанного выше замечания, она представляется весьма примитивной: бессмертные не способны к творчеству, стало быть, прощай наука, искусство, прогресс etc. Все эти радости цивилизации перечеркнуты приговором zhelanny, подчеркивающим «важнейшую роль, которую в развитии культуры играет смена поколений. Она делает то, что невозможно осуществить в рамках одной личности: найденные ответы становятся вопросами. Сыны подвергают наследство отцов безжалостной критике. Именно приток интеллектуальной и творческой энергии, которая еще не обрела форму, дает возможность культуре двигаться вперед. И именно в этом – слабое место общества бессмертных. Даже если предположить, что личность способна вырваться за пределы собственного мышления, установленной некогда парадигмы – это точно невозможно делать снова и снова, бесконечное число раз».

На самом деле, не все так печально в кощеевом царстве. Слышали ли вы, мои дамы и господа, биографическую притчу о философе Людвиге Витгенштейне? Этот человек предвосхитил новейшие разработки в области шампуней: содержал аж двух философов в одном, так сказать, флаконе. Начал он с того, что, преподавая Кембридже, разработал абсолютно истинную философскую систему Всего (изложенную в «Логико-философском трактате»). Так зародился логический позитивизм, в который тут же вгрызлась Венская школа и принялась почем зря разрабатывать. Сам же Витгенштейн удалился работать садовником школьным учителем, будучи уверенным, что завершил философию как таковую. Лет приблизительно через десять Витгенштейн вдруг понял, что был неправ, и что его абсолютно истинная философская система Всего, основанная на тождестве структур языка и онтологии, содержит кое-какие неприятные изъяны. Тогда он бросил свою среднюю школу (где ему уже хотели было повысить жалование), и, уже Поздним Витгенштейном, вернулся назад в Кембридж, создавать свою вторую абсолютно истинную философскую систему Всего. Преуспев в этом, он удалился на покой уже окончательно.

Эта забавная история (надеюсь, мне простят допущенные при ее изложении некоторые несущественные неточности) показывает, что личность способна-таки «вырваться за пределы собственного мышления, установленной некогда парадигмы». Причем способна даже за счет своих внутренних ресурсов. Не думаю, что Витгенштейн, подобно Августину, встретил мальчика, вычерпывающего речку ложечкой, или стряслось еще что-либо в этом роде. Но даже если самостоятельное преодоление парадигм нельзя повторять бесконечно, могут подсобить внешние обстоятельства. Легко можно представить струльдбругов, начальный этап жизни которых проходит в творческом поиске. За это (весьма долгое) время решаются все насущные проблемы, ставящиеся перед человеком объективной действительностью. После чего бессмертный отправляется в монастырь, деревню или казарму с полным осознанием завершенной науки, философии и искусства. Если реальность не подкинет неприятных сюрпризов, то на этом все и закончится. Если же произойдет природная катастрофа, нашествие надоедливых иноплеменников, подорожает коньяк, или случится еще какая-либо неприятность, то творческий потенциал эльфа получит очередной толчок. К примеру, возросшие цены на выпивку могут потребовать пересмотра метафизической парадигмы. Глобально похолодание приведет к раздумьям о содержимом земных недр. Исчерпание земных недр – к интересу в области физики атомного ядра. Если же во внешнем мире не будет происходить ничего заслуживающего внимания, то к чему суетиться? Впереди целая вечность.