Женством не вожделеют женства —
Ни дама не пара даме,
Ни агница агнице, ни лани лань.

Ариосто

Можно сколько угодно открещиваться от массовых настроений, связанных с рождественскими распродажами или закупкой куличей, можно улечься спать в новогоднюю ночь, – дело молодое (пожилые люди на такие демонстрации по очевидным причинам не идут). Можно игнорировать медийную среду и офисные ритуалы с «нашими защитниками» и «дорогими женщинами», но от себя никуда не денешься, февраль напомнит о главном: о любви и о войне.
Небо вечерами сладостно-светлое, а мороз просит не спрятаться и чаю, а распахнуть куртку и алкогольного из горла, глядя на снег вдоль трасс, на невский лёд, на московские пригородные эстакады в огнях.

*Это камерный материал, сюда не включаются виды пейзажей после битвы.**

И любая специфическая дискуссия о мужском и женском, начатая в области фельетона, уводит в область сердца.
В споре о сексуальных свободах и ЛГБТ-толерантности товарищу моему припомнили грехи молодости вроде раскрашивания себя в пух и перья (с кем не бывало). Знакомая учёная дама в очередной раз выдвинула тезис о полной и окончательной победе социального над физиологическим. То бишь гендер – дело социально обусловленное.

Кто ж спорит, почти всё в человеке социально обусловлено.
Но надстройка-то без базиса как же?

Проблема в том, что в праволиберальной ЛГБТ/феминистической системе представлений базис отменяется. Вернее, своеобразно редуцируется.
Импортная идея свободы выбора состоит отнюдь не в том, что для любой человеческой особи существует не предопределённая биологическим полом модель поведения. (Хотя широкой публике идея эта преподносится именно так).
Скрытое же сообщение ЛГБТ-идеологии состоит в уничтожении одной из моделей, традиционно обозначаемой как мужская.

На одной из своих лекций специалист по теории информации К. описала Зинаиду Гиппиус как «женщину с неженским умом». Я внутренне посмеялась тому, что этот вполне нейтральный для русского уха комплимент мог бы вызвать бурю возмущения среди американских образованных дам. Принцип самоценности именно женского ума в стране победившей политкорректности возведён в абсолют.
И причиной как раз тот факт, что американцы, в отличие от русских, прекрасно себе представляют, что такое «настоящая женщина» (особенно среди цветных). Ведь в США и странах третьего мира женщины бедных сословий от мужчин отличаются в силу социально-исторических причин как обезьяны от человека.
Там не было юридического равноправия с 1917 года, всеобуча и женских снайперских школ.
Отсюда параноидально-лицемерное почтение к самости женщины – как к попыткам инвалида-паралитика идти на своих двоих: аплодировать можно, подать костыли нельзя.

Примеры женского мужества в нашей культуре никого не удивляют, не вызывают диссонанса на уровне восприятия: советские пока люди не вымерли, оторванное от желёз внутренней секреции дистиллированное мужество смотрит с миллионов портретов.

Наша реакция возмущения на пропаганду гомосексуальной/ЛГБТ культуры – на самом деле реакция отторжения на попытку навязывания слабости, покорности, позиции жертвы.
Мужественные бритые лесбиянки флагманом ЛГБТ движения отнюдь не являются, да и ассоциаций с силой и целеустремлённостью не вызывают. Так уж повелось, что мужеподобная женщина воспринимается в рамках визуального ряда садомазохистских отношений – уязвимый фрик, а не спартанец.
Среднестатистическая советская женщина, которая как раз спартанец и есть и у которой платонические любовные отношения только с подружками по танковому заводу или бухгалтерии в этот пантеон вписаться шансов не имеет.

Стоит ли говорить, что эталонный гомосексуальный тип мужчины – не воин-эфебофил, а женоподобно-слабый эфеб. Если же демонстрируется этакая крупная мясистая особь, то ей приписывают нарочито миролюбивое и при этом несколько истеричное поведение.

Налицо не демократический обмен ролями, а полное стирание одной из ролей, традиционно обозначенной как мужская.

Идеологи «равенства и разнообразия» делают вид, что наш базис (мужское или женское тело) на выходе даёт ограниченный спектр моделей личности. Строго игнорируется огромный разброс в физическом потенциале между расами, этническими группами и шире –мужчинами и женщинами.
Отказываемся от образцов героизма, который опирается не только на тренированную волю, но и на тренированное тело: а дальше вслед за телом к чертям отправляется и тренированная воля.
Для тинейджеров остаётся Супермен: он настолько нелеп и предсказуем, что выглядит аттракционом, а не человеком — армии нужно мясо, упакованное в технологичные доспехи, сами едут, сами правят, — вот им и образчик.

Всё то же самое, что с биологизаторством, наросшим на эволюционной модели: Дарвин хочет возвесть нас от скотов до людской средины, а добрые толерантные дяди – в скотин. Но на этот раз в скотин, скроенных на основе одного-единственного фенотипа и одной-единственной социально-психологической модели. Той самой, раскрашенной, с пухом и перьями.

Классовая центрифуга загоняет в самые тёмные пещеры и норы чернорабочих-рабов: их лишит мужества элементарное недоедание и болезни.
Те, кто стоит чуть выше на социальной лестнице, получают в качестве постоянно зудящей над ухом мухи гей-парады и курсы толерантности. А женщин, которые привыкли собирать калашниковы из швейных машинок, обучат на кулинарных и сексуальных курсах.

Обыватель мучительно тянется к суррогатам мужества: одежде «милитари», инсигниям предков и покатушкам на джипах, истерически отмечает 23 февраля как «день мужчин» (в стране, где в действующей армии воевало больше женщин, чем во всём западном блоке работало на производстве во время военной нехватки кадров).
Жизнь не забывает лишний раз напомнить, что армия наша давно не армия, а ЧВК на побегушках у «партнёров», а защита честного имени и standing one’s ground здесь и там – хоть мордобоем, хоть судом, хоть бульдозером – дело смертное и подсудное.
Оборотная сторона пуха и перьев – охранник московского супермаркета, одетый в хаки.

И является небольшой частный побочный эффект. Ты, хрупкий наблюдатель суррогатов гражданского и военного мужества, отучаешься воспринимать всерьёз любые проявления мужской природы – от физического превосходства в силе и размерах до объективно присутствующих более высоких морально-волевых качеств. Качеств, воспитанных, так сказать, на иной почве, на почве физической стойкости, отсутствия страха перед конфликтом.
Мужчина не упадёт от удара, который вырубит женщину, может и сдачи даст – он выше, весит больше. Не сбросит твою сонную голову с плеча – там где у тебя ключицы под кожей, у него мышечный каркас, ему может и неудобно, но не больно.
Он может и не трус. Он может и пробивает себе дорогу как может. Он может и пример к подражанию для тебя же.

А ты смотришь со стороны и воспринимаешь как картонную фигуру, которую лучше не трогать.
В среднем это верно: классовая теория нам прямо говорит, что мужество и уважение к себе — привилегия имущих. Великая Хартия вольностей под «свободным человеком» подразумевала ни больше ни меньше барона.

*Что это там у вас из ладони выпало, мисс Стоу?*

В спин-оффах «Терминатора», снятых уже не Кэмероном (который почти в каждом крупном фильме умудряется о многих запретных на Западе предметах высказываться вполне честно) из Сары Коннор попытались сделать своего рода lesbian icon.
Потому что нельзя же просто так носить в себе столько мужества: за себя и за него.
Неразбавленного нынче не подают.

*А я пожалуй подберу.*

oduvan.org/chtivo/esse/14-23