Проявления русской модели управления в Донбассе в 2014 – 2015 гг.

[ninaofterdingen]

Нина Ищенко

Война в Донбассе, начавшаяся в 2014 году, показала, как до тех пор обычный провинциальный регион справляется с решением сложных задач, поставленных военным временем: создание и удержание фронта, создание новой государственности, поддержание работающей инфраструктуры. Эти процессы проходили в 2014 – 2015 гг. в отсутствие в ряде районов централизованного управления и при минимуме снабжения. В указанный период жители Донбасса смогли мобилизовать и перераспределить имеющиеся у них ресурсы для решения поставленных самою жизнью задач. Это произошло благодаря переходу в нестабильную фазу управления, которая в русской модели управления А. Прохорова считается одним из двух основных режимов существования общества русской культуры. Рассмотрим русскую модель управления А. Прохорова и ее проявления в военном Донбассе.

До середины ХХ века в науке господствовала теория линейного прогресса, которая исходила из того, что разные общества развиваются по одним и тем же законам. Продвижение общества по линейной шкале развития является прогрессом и характеризуется объективными параметрами: рост рациональности, научных подход, создание демократических или социалистических общественных институтов и так далее. Прогрессивные страны Европы создали у себя общества модерна помогают другим социумам продвинуться по общему пути модернизации. Однако после двух мировых войн, в которые были вовлечены в первую очередь самые прогрессивные общества мира, а также многочисленных срывов модернизации в неевропейских странах модель линейного прогресса оказалась дискредитирована, и в научном сообществе начались поиски альтернативы.

Немалое место в социальных науках занимает теория управления, и поиски альтернативы классическим концепциям менеджмента стали искать и в сфере управления. В середине ХХ века в разных странах, начиная с Японии, разрабатываются национальные модели управления. В России русскую модель управления разработал Александр Прохоров, кандидат экономических наук, доцент Ярославского государственного университета. Книга «Русская модель управления» была издана в 2002 году, и сразу привлекла внимание научной общественности [2]. К 2020 году вышло шесть изданий этого произведения. Рассмотрим режимы функционирования русской системы управления, как они изложены в книге А. Прохорова.

Основным двигателем развития автор считает конкуренцию, которая стимулирует людей к вырабатыванию различных культурных форм, социальных норм и правил поведения на разных уровнях социума. Автор выделяет два режима функционирования русского общества в течение его многовековой истории: кризисных и стабильный. Главным принципом русской модели управления автор считает устранение конкуренции в стабильном режиме функционирования общества и поощрение конкуренции только в кризисном режиме. Это возможно за счет кластерной структуры российского общества.

Российская система управления работает не с индивидом, а с кластером: семьей, общиной, бригадой, педагогическим коллективом и так далее. В стабильном режиме управления кластер работает для того, чтобы выжить и сэкономить собственные ресурсы. Индивид работает для своего кластера и получает выгоду не индивидуально, а вместе с коллективом. Стандарты поведения и культурные формы задаются кластером, и нарушение их, которое приводит к ухудшению положения всего кластера в целом, карается снизу, другими членами кластерной ячейки. Как показывает А. Прохоров, положение кластера как целого может ухудшиться при повышении доходов или индивидуальном выдвижении одного из членов кластера. Такая ситуация вызывает жесткую реакцию, немедленно включает механизмы социального самосохранения и купируется самыми решительными средствами, как будет показано ниже. Стабильный режим управления сохраняется рядом мер, самой действенной из которых является уравниловка [5, 291 – 321].

В нестабильном режиме управления кластер работает на внешнюю задачу, поставленную обществом или государством. В этот период вводится жесткая конкуренция между кластерами. Цель должна достигаться любыми средствами. Цена проигрыша зачастую жизнь. Ресурсы, сэкономленные в стабильном режиме, используются в полной мере, и поставленные обществом цели достигаются. В нестабильном режиме кластеры трансформируются или разрушаются. Для человека оказывается возможным выдвинуться и добиться каких-то выгод индивидуально, а не вместе со своей группой. Нестабильная фаза – время невиданных свершений и блестящих карьер, эпоха тридцатилетних генералов и министров.

Нестабильный режим управления А. Прохоров называет еще мобилизационным, потому что в этом режиме не создаются новые ресурсы, а мобилизуются и перераспределяются уже имеющиеся [5, с. 67]. В этот период культурные формы и нормы социального взаимодействия жестко конкурируют между собой, и побеждает тот стиль жизни, который приносит успех – решение поставленной задачи. Мобилизационный период – время культурного разнообразия. Прохоров показывает, что если в западных странах конкуренция создает новые формы постоянно, то в России это происходит только в мобилизационный период. Победившая в конкуренции культурная или социальная форма становится доминирующей в течение следующего периода стабильности, который наступает после перенапряжения сил общества в фазе мобилизации.

Автор показывает, что если в западной модели управления рынок ставит задачи перед конкретным индивидом или группой индивидов, объединенных общими интересами, то в русской модели управления задача ставится не перед индивидом, а перед кластером. Задачи могут быть самыми разными – от выживания до успехов в какой-то сфере деятельности. Задачу решает кластер, а не индивид, поэтому конкуренция между индивидами внутри кластера гасится любыми способами, включая самые жесткие. Кластер должен выжить и преуспеть как целое, в этом залог выживания и успеха всех его участников. Вклад индивида в решение поставленной перед кластером задачи зависит от ресурсов, которыми он лично располагает, то есть его умений, здоровья, времени, материальных ценностей. Выгода же, которую получает индивид, от этого не зависит. Кластер должен выживать как целое, поэтому люди своего коллектива, которые по любым причинам работали меньше и хуже, также получают свою долю прибыли, зависящую не от их вклада в общее дело, а от других факторов.

Так, в крестьянских общинах оброк раскладывался на всех. Но если в Европе тот, кто не мог заплатить налог, разорялся и полностью деклассировался, в России община тянула всех своих участников. Платили налог те, кто мог заплатить, причем не только за себя, но и за других [5, с. 301]. Те, с кого нечего взять, всё равно оставались в общине, которая их поддерживала: «с миру по нитке – голому рубашка». Аналогично на заводах в период индустриализации в СССР за счет тех, кто работал и двигал производство, создавались различные системы социального обеспечения, которыми пользовались все члены коллектива: заводская больница, столовая, детские сады и школы, система путевок в санатории. Квартиры получали в первую очередь не те, кто больше работал, а те, кому нужнее, например, многодетные семьи или сироты [5, с. 92]. Такая уравнительная система распределения дохода является механизмом сохранения социальной структуры в стабильном режиме управления.

Попытки прорвать эту уравнительную систему изнутри приводят к ухудшению положения всего кластера в целом, и в период стабильности жестко караются снизу, самим кластером. Прохоров показывает это на примере работы заводов в советский период. Негласно существует норма переработки, которая обеспечивает стабильную премию бригаде, как правило это 120 – 130%. Бригада может работать и лучше, однако если переработка выше, то через два-три месяца руководство это замечает и снижает расценки, то есть повышает план. За ту же зарплату теперь нужно работать больше. Сотрудник, который перевыполняет план на большой процент, в течение двух-трех месяцев получит гораздо больше остальных в бригаде, однако после этого план повысят, и станет хуже как ему самому, так и всей бригаде. Поэтому за переработками и их размерами строго следит сам коллектив на своем уровне. Может ли руководство не повышать план? Не может, потому что оно ограничено фондом заработной платы, который утверждается заранее, и если все начнут перерабатывать, предприятие не сможет выплачивать деньги, и в той или иной форме будет закрыто. Это значит, что пострадает кластер более высокого уровня – завод, за который и борется руководство [5, с. 312 – 315]. Аналогичная система сдержек и противовесов возникает в русской истории на всех уровнях во все стабильные периоды.

В нестабильной фазе управления личная инициатива находит себе поддержку на более высоком уровне, чем все кластеры – на уровне государства. Прохоров приводит в пример стахановское движение и внедрение киновиальных (общежитийных) монастырей Сергием Радонежским. В обоих случаях государству требовалось мобилизовать ресурс, который до тех пор не был задействован.

В случае Стаханова это был человеческий ресурс, который тратился на выживание кластеров в стабильной фазе. Стахановский почин, поддержанный государством, позволил повысить нормы выработки на всех шахтах и предприятиях, и в короткие сроки провести индустриализацию [5, с. 193 – 194].

В случае Сергия Радонежского московское правительство использовало ресурсы церкви, которые находились в распоряжении местных князей и бояр, а также шли на рост потребления в самих монастырях келейного типа, где каждый монах жил в своей келье и мог благоустраивать свою жизнь на любом уровне, который ему позволяли его доходы в миру. Киновиальные монастыри, как более автономные и самоокупаемые за счет слаженного коллективного труда братии, могли существовать в любых неблагоприятных условиях. Почин Сергия Радонежского был поддержан центральной властью. Рост количества киновиальных монастырей позволил вывести ресурсы из-под управления местной знати и мобилизовать их под руководством церковного управления для внутренней колонизации и освоения новых территорий [5, с. 195 – 197].

Кризисный режим позволяет быстро добиваться больших успехов, однако нагрузка на общество при этом настолько сильна, что постепенно формируются новые кластеры, которые позволяют своим участникам защищаться от мобилизации и утаивать ресурсы. Как показывает А. Прохоров, искусственно перевести структуру в мобилизационный режим очень тяжело, почти невозможно, на любом уровне система будет защищаться. Удержаться же в стабильном состоянии в обществе, которое находится в мобилизационном режиме, также невозможно, потому что в этом режиме утаивание ресурсов и неудачи наказываются быстро и жестоко.

Таким образом, как русское общество в целом, так и отдельные его кластеры разного уровня могут функционировать в двух режимах – стабильном и кризисном, он же мобилизационно-перераспределительный. В стабильном режиме инициатива наказуема, и индивид может реализоваться только в рамках коллектива. В мобилизационном режиме инициатива поощряема, и индивид может практиковать любые формы социального взаимодействия, если только они позволяют достичь результата. Нельзя сказать, что русская модель управления подавляет инициативу личности. Напротив, инициатива сохраняется, но в разных режимах проявляется по-разному: в стабильной фазе – в умении уклониться от бессмысленных распоряжений, а в нестабильной – в умении мобилизовать все ресурсы для решения стоящих перед обществом сверхзадач [5, с. 106 – 107].

А. Прохоров показывает, что кризисные периоды русской истории – источник инноваций, новых моделей поведения и культурных ценностей [5, с. 221]. Модели поведения могут как изобретаться самостоятельно, так и заимствоваться извне, и в этом аспекте очень важной представляется зона культурной границы.

Как показывает В. Б. Жадан, «тема границы довольно часто встречается в философском и культурологическом дискурсе ХХ века. Многообразны модели изучаемых границ: границы познания и свободы человека, человек как граница между мирами, бытием и ничем, границы в сознании человека, культурные границы и т. д.. В работах М. Хайдеггера, З. Фрейда, Н. А. Бердяева, К. Ясперса, Ж.-П. Сартра и многих других, рассматриваются и само понятие границы и коррелирующих с ним понятий… Проблема границ занимала важное место и в творчестве Юрия Михайловича Лотмана, одного из ведущих представителей семиотики, филолога, историка культуры и эстетика» [1, с. 157].

В своих многочисленных работах по семиосфере Ю. М. Лотман показал, что граница является неотъемлемой частью культуры и выявил ряд ее функций. Так, в статье «Понятие границы» Ю. М. Лотман показывает, что всякая культура начинается с границы, которая разделяет мир культуры на внутреннее свое и внешнее чужое [4]. Лотман показывает, что в пространстве культурной границы происходит культуротворческая деятельность, которая приводит к созданию новых идей, смыслов и языков, соединяющих элементы двух пограничных культур [3, с. 13].

Пограничный культурный слой должен обработать чуждые ценности так, чтобы все остальные люди своей культуры могли их воспринять. В этом слое гасятся вредные импульсы и усиливаются полезные (для данной культуры), в этом слое отрабатываются разные варианты жизнетворчества и разные жизненные стили. Благодаря механизмам культурной границы разные культурные общности могут сосуществовать в одном культурном пространстве, понимать и оценивать друг друга, находить общий язык в разных вопросах. Из пограничного слоя уже обработанные ценности и сформированные методики поступают во все остальные сферы жизни, ко всем остальным слоям. Наиболее активно процесс трансляции культурных образцов из пограничной слоя культуры происходит в нестабильной фазе управления.

Переход общества в нестабильную фазу управления происходит в период сильного кризиса. Крайним проявлением такого кризиса является война. В 2014 году Донбасс оказался в ситуации войны с Украиной, которая продолжается до сих пор. Эта ситуация запустила механизмы перехода в нестабильную фазу управления.

Весной и летом 2014 года, в период, когда украинская государственность в Донбассе исчезла, а собственная еще не установилась, во многих сферах общественной жизни центральное управление прекратилось. Кластеры должны были выживать, используя собственный ресурс, и они это сделали.

Вчерашние шахтеры, отставные военные, заводские рабочие шли в ополчение, и благодаря своей инициативе выполняли поставленную перед ними самой жизнью военную задачу. Среди таких людей, которые в это переломное время сделали молниеносную военную карьеру, можно назвать Арсена Павлова (Моторолу), Михаила Товстоногова (Гиви), Алексея Мозгового, Евгения Ищенко.

Не только на фронте, но и в мирной жизни произошел переход в кризисный режим управления. Так, в Луганске службы жизнеобеспечения продолжали работать в 2014 году в условиях постоянных бомбежек, отсутствия электроснабжения, воды и газа. Врачи оперировали при свечах. Водители аварийно-спасательных машин за свой счет заправляли транспорт, чтобы вывозить людей из-под обстрелов и разгребать завалы. Неоднократно в этот период устраивались субботники по расчистке города от разрушений. Летом 2014 года, в период активных обстрелов Луганска со стороны ВСУ, актеры кукольного театра давали бесплатные представления для детей, выступая прямо на улицах. Работники системы образования, библиотекари, сотрудники школ эстетического воспитания Луганска и Луганщины продолжали свою работу с детьми в течение 2014-2015 учебного года, хотя первая зарплата в ЛНР была выдана в мае 2015 года.

Нельзя не отметить ту роль, которую в этот период сыграли казачьи отряды. Казачья культура пограничья имеет ряд особенностей: создание автономных кластерных единиц, военные традиции, патриотическое воспитание детей. Все эти особенности были использованы в кризисный период в Донбассе.

Таким образом, война с Украиной спровоцировала переход республик Донбасса в 2014 году в кризисную фазу управления. В этой фазе имеющиеся ресурсы были мобилизованы и перераспределены на решение задачи выживания общества в условиях военного времени. В тех сферах, где произошел переход к мобилизационной фазе, было сгенерировано множество культурных практик поведения, которые поощряли инициативу в решении сложных нестандартных задач, стоящих перед обществом. В военный период Донбасс проявил себя как культурная граница, существующая на пересечении русской и украинской культур, а также сохранившая элементы казачьей культуры. Сохраненные в стабильный период модели поведения были использованы в кризисный период в маленьких и больших городах Донбасса для мобилизации и перераспределения человеческих и материальных ресурсов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Жадан, В. Б. Проблема границы в семиотике культуры Ю. М. Лотмана / В. Б. Жадан // Вісник ХНУ ім. В.Н. Каразіна. Серія «Теорія культури і філософія науки». – №1029–I/2012. – С. 156 – 162.

2. Корытцев, М. А. Парадокс двойственности: книга о том, как устроена Россия (рецензия на книгу А. П. Прохорова «Русская модель управления». М.: ЗАО «Журнал Эксперт», 2002) / М. А. Корытцев // Экономический вестник Ростовского Государственного Университета. – 2004. – Т. 2. № 3. – С. 139 – 145.

3. Лотман, Ю.М. О семиосфере // Ю.М. Лотман. Статьи по семиотике и топологии культуры. – Таллинн: «Александра», 1992. – С. 11 – 24.

4. Лотман, Ю.М. Понятие границы // Внутри мыслящих миров // Ю.М. Лотман. Семиосфера. – СПб.: Искусство-СПб, 2000. – С. 257 – 267

5. Прохоров, А. П. Русская модель управления / А. П. Прохоров. – М. : Изд-во Студии Артемия Лебедева, 2011. – 472 с.



Ссылка:

Ищенко, Н. С. Проявления русской модели управления в Донбассе в 2014 – 2015 гг. / Н. С. Ищенко // Менеджмент социокультурной деятельности: состояние и перспективы: материалы VIІ Открытой научно-практической конференции (г. Луганск, 18 февраля 2021 г.). – Луганск: Изд-во ГОУК ЛНР «ЛГАКИ им. М. Матусовского», 2021. – С. 238–242.