Город на передовой. Луганск-2014

Дорогие друзья, на Ридеро вышла моя новая книга "Город на передовой. Луганск-2014". Это текст, созданный на основе "Луганских записок", переработанный и дополненный. По прошествии шести лет после событий мне хотелось поставить их в какой-то контекст, дать более широкую панораму того, что происходило в Луганске осенью 2014-го и чему я была свидетелем. Теперь это текст окончательный, и в таком виде я предлагаю его читателям.

Аннотация: в основу книги известного в Луганске культуролога, кандидата философских наук, легли дневниковые записи, которые автор делала осенью и зимой 2014-го года в Луганске. Автор была свидетелем и участником возрождения Луганска после полномасштабных военных действий и гуманитарной катастрофы лета 2014-го.

Цитата из книги: «Я старалась рассказывать не о своих трудностях и проблемах, а о городе, который пережил войну и который возвращался к жизни. Это было удивительное и волнующее переживание: город, который убивали, не погиб, он оживал, постепенно восстанавливался, наполнялся людьми, машинами, светом. Это было обыкновенное чудо – победа над смертью. Это было самое невероятное и прекрасное, что я видела в своей жизни.
Время отдаляет от нас события тех страшных дней. Людям свойственно забывать о плохом, отодвигать мрачные мысли и жить дальше. В Луганск возвратились люди, которые пережили военные месяцы в России или на Украине, не знают и не помнят, что было в городе в том судьбоносном 2014-м году. Но город живет во многом благодаря тем, кто остался, выстоял, кто охранял рубежи, поднимал этот город в тяжелое время в 2014 – 2015 гг. В память об этом подвиге и написана моя небольшая книжка – с надеждой сохранить и передать другим все то, что было пережито военным летом и осенью здесь, на западной границе русского мира».

Скачать бесплатно по ссылке: ridero.ru/books/gorod_na_peredovoi_lugansk-2014...

@темы: война, Луганск, Донбасс

---

Рутина жизни как поток

Книга Фолкнера «Когда я умирала» лучше всего передает ощущение жизненных неурядиц как потока, против которого непрерывно нужно бороться. Это впечатление Алисы, что нужно бежать изо всех сил, чтобы только остаться на месте, только усиленное и данное в трагическом аспекте, потому что нищета и тяжелый труд превращают каждое движение в напряжение всех сил, требуют энергетических и эмоциональных затрат, которых достаточно, чтобы продержаться в доме Павлова, а на выходе получается всё то же всё там же.

Сюжетно книга представляет собой историю похорон крестьянки, матери пятерых детей, в округе Йокнапатофа. Этот округ Фолкнер придумал сам и описывал всю свою писательскую жизнь. В студенческие годы я увлекалась его творчеством и прочитала о Йокнапатофе всё, до чего могла дотянуться, так что топографию и хронологию я представляю, и общий фон повествования мне знаком.

На этом фоне, в глубинке американского Юга, разворачиваются эти поххороны, которые один из персонажей описывает так: «"Мы стараемся как можем, – сказал отец. И начал длинную историю о том, как им пришлось ждать, когда вернется повозка, как смыло мост, и они поехали за восемь миль к другому мосту, но его тоже залило, и тогда они вернулись, пошли вброд, и как там утонули их мулы, и как они раздобыли новую упряжку, но оказалось, что дорога под водой, и пришлось ехать аж через Моттсон, – но тут пришел сын с цементом и велел отцу замолчать».

И такая дребедень целый день, целых девять дней, с гробом на повозке на пути в Джефферсон, где покойная просила ее похоронить. Даются все эти события в максимально импрессионистической манере – как поток сознания разных персонажей, этого большого семейства и тех, кто встречается им по пути. Конструктивно так же написано, например, и «Особняк», но там рассказчиков всего четверо, и трое из них – люди, владеющие словом, которые именно рассказывают историю, связывают факты, объясняют значение событий. В этой же книге большинство персонажей – фермеры, которые говорят мало и редко, приближаясь в этом смысле к Герасиму, когда бурные страсти внутри внешне почти никак не выражаются. Их впечатления и размышления Фолкнер реконструирует максимально достоверно, то есть дает настоящий поток, где местоимение «он», три раза встречаясь в одном предложении, означает трех разных человек, отображая присущую нам всем нечеткость мысли, если мы не стараемся выражаться ясно.

Для читателя такой стиль крайне затрудняет восприятие, заставляя буквально разгадывать шифр, и в то же время показывает, каким на самом деле хаотичным является мир, на который человек не набросил еще сеть понятий и категорий культуры.

@темы: Фолкнер, книги

---

Юбилей Веры Инбер

Вместе с Еленой Заславской приняли участие в мероприятии, посвященном советской поэтессе Вере Инбер. Ее ранние стихи для меня - яркая иллюстрации песни "Декаданс" группы "Серебряная свадьба", а "Пулковский меридиан" - серьезная вещь, особенно близкая Донбассу сейчас. Больше по ссылке:
www.днесь.рф/Луганская-Горьковка-отметила-юбиле...

@темы: Горьковка, Луганск, Елена Заславская, Вера Инбер

---

Вольтер, Задиг и старая Франция

Сегодня хочу напомнить о повести Вольтера «Задиг». Несмотря на то, что автор был сторонником теории универсального разума, перед которым должны исчезнуть все культурные различия, у него получилась книга, впитавшая воздух французской культуры эпохи Просвещения и старого режима как мы его понимаем сейчас.

Эпоха Просвещения во Франции – время формирования и первой обкатки всех тех разрушительных идей, которые привели к постмодерну, либерализму, глобализации и прочим приметам антропологического кризиса нашего времени. Автор был одним из тех, кто ковал и выстраивал ту тоталитарную схему действий малого народа, которую так прекрасно описал Огюстен Кошен и которая работает до сих пор: с публичным покаянием за неправильные взгляды, с бойкотом и травлей инакомыслящих, с постепенным и неуклонным захватом публичного пространства и узловых точек в социальной иерархии. Я также совершенно согласна с тем, что Вольтер более злой и жестокий, чем маркиз де Сад, его книги – серьёзная, без иллюзий, разрушительная работа разума, без которой не было бы известных нам форм современной культуры. И всё же, держа это в уме, повесть «Задиг» стоит прочитать.

В этой легкой повести идеи Просвещения не достигают пугающей концентрации «Кандида», здесь нет библейской критики в таких количествах, как в «Царевне вавилонской», и близко нет той полной деструкции национальной идентичности, которой наполнена «Орлеанская девственница», и не так много социальной сатиры, как в «Простодушном». Здесь всего в меру, и книга представляет собой образец того самого острого галльского смысла, о котором писал Пушкин. К тому же в повести «Задиг» есть как минимум три замечательных момента, на которых стоит остановиться подробней.

Во-первых, именно в этой повести Вольтер впервые употребил выражение «медовый месяц», о значимости которого вплоть до наших дней нет нужды распространяться. Для любого другого автора одного этого было бы достаточно, чтобы обеспечить ему бессмертие, но для Вольтера это далеко не самый яркий алмаз в короне.

Во-вторых, в этой повести, в главе «Собака и лошадь» Вольтер приводит одно из первых в европейской литературе дедуктивных рассуждений в стиле Шерлока Холмса. Итальянский культуролог Карло Гинзбург определенно называет эти два листа текста в числе самых значимых корней уликовой парадигмы, в которой так блестяще работал Конан Дойль через полтораста лет после Вольтера. В книге «Имя розы» любимого нашего Умберто Эко первая демонстрация Вильгельмом Баскервильским своих способностей также явно списана с этого эпизода – Вильгельм, как и Задиг, описывает лошадь, которой не видел, вызывая изумление окружающих.

И наконец, в этой повести есть мой любимый пример того, как меняется смысл слов, вырванных из контекста:

«Он [Задиг] разломал на две части дощечку, на которой написаны были стихи, и бросил обе половинки в розовый куст, где друзья тщетно искали их. Пошел дождик, и общество возвратилось в дом. Завистник, оставшись в саду, долго искал и наконец нашел часть дощечки, надломленной таким образом, что половина каждой строчки стихов имела определенный смысл и сама составляла стих более короткого размера; но что было еще более странно – в этих коротеньких стишках заключались самые страшные оскорбления особы царя. Вот они:

Исчадье ада злое,
На троне наш властитель,
И мира и покоя
Единственный губитель.

Завистник впервые в жизни почувствовал себя счастливым: в его руках было средство погубить добродетельного и любезного человека. Полный злобной радости, он отправил царю эту сатиру, написанную рукой Задига; последнего вместе с его друзьями посадили в тюрьму. Дело немедленно рассмотрели в суде, причем даже не стали слушать оправданий Задига…
В то время, как Задиг готовился к смерти, попугай царя улетел с дворцового балкона и опустился в саду Задига на розовый куст. Под этим кустом лежала вторая половина записной дощечки, к которой прилепился персик, снесенный ветром с соседнего дерева. Птица схватила персик вместе с дощечкою и принесла их на колени монарха. Государь с любопытством прочел на дощечке слова, которые сами по себе не имели никакого смысла, но были, по-видимому, окончаниями каких-то стихов. Он любил поэзию, а от монархов, любящих стихи, можно многого ждать: находка попугая заставила царя призадуматься. Царица, вспомнив о том, что было написано на обломке дощечки Задига, приказала ее принести. Когда сложили обе части, они совершенно пришлись одна к другой, и все прочли стихи Задига в том виде, в каком они были написаны:

Исчадье ада злое, крамола присмирела.
На троне наш властитель восстановил закон.
И мира и покоя пора теперь приспела.
Единственный губитель остался – Купидон».

Итак, эту чудесную книгу стоит прочитать. Это отличный способ окунуться в атмосферу Века Просвещения даже в том случае, если для вас еще не настало время отпусков – в повести всего шестьдесят бумажных страниц.

@темы: Вольтер

---

Философия веданты как естественно-научный взгляд на мир

В книге «Мой взгляд на мир» один из создателей квантовой механики венский физик Эрвин Шрёдингер рассказывает о философских основаниях своего мировоззрения. Мировоззрение это представляет собой философию веданты или имманентизм, и оно явно сформировано в том же локусе культурного пространства, который дал нам Кафку, Малера, Майринка, Гёделя и Витгенштейна, не говоря уже о Поппере и Хайеке.

Шрёдингер предложил свою интерпретацию волновой функции как плотности электрического заряда в 1920-е гг., в 1933 году получил Нобелевскую премию по физике и еще тридцать лет после этого занимался целым рядом проблем самого широкого спектра, от электродинамики и космологии до генетики и этики. Взгляды такого разностороннего ученого, творца современной физики, несомненно, интересны читающей публике.

Мировоззрение Шрёдингера просто, доступно и без единой формулы изложено в короткой, на 150 страниц, книжке. Книга разбита на два части, между которыми пролегает сорок лет размышлений и поисков. К чему же пришел великий ученый в конце своего творческого пути?
Философская основа мировоззрения Шрёдингера не поменялась на сорок лет, и составляет она философию веданты, как ее излагает Артур Шопенгауэр и любят персонажи Германа Гессе. Любое обобщение на каком-то уровне оказывается неточным и может вызвать негодование знатоков, но в первом приближении можно считать, что философия веданты – это буддизм, хотя бы потому, что сами Веды – религиозное произведение, а не философское. Во всяком случае, такое понимание древней индийской мудрости бытовало в Европе сто лет назад, когда Шрёдингер формировался как мыслитель и знакомился с философией веданты.

Центральное положение этой философии – отсутствие субъекта в мироздании. Шрёдингер пишет, что реальное бытие объективного мира вне нас ничем не обосновано и не может быть обосновано, а совпадение ощущений, впечатлений и мыслей разных людей от одних и тех же предметов базируется на том, что все люди представляют собой разные грани одного и того же сверхличного сверхсубъекта (Атман), иллюзорная множественность которого разворачивается во времени и пространстве. Атман есть Брахман, то есть субъект есть мир.
Это учение в конце XIX веке получило название имманентной философии или имманентизма, в котором факты познаваемой реальности отождествлялись с содержанием сознания (имманентны содержанию сознания). Основателем имманентной философии является Вильгельм Шуппе (1836 – 1913), который был профессором философии в университете Грайфсвальда. Имманентная философия, сформировавшаяся в конце XIX века как синтез неокантианства и эмпирического подхода, стала одним из источников феноменологии Гуссерля, которую развивал в своих в работах любимый нами всеми Хайдеггер.

Имманентную философию равно яростно критиковали такие разные современники как Владимир Ильич Ленин, Алексей Лосев и Гилберт Кийт Честертон. Книгу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (последнее слово и означает имманентную философию) я пока не читала, собираюсь с силами, о Лосеве я написала доклад на Лосевские чтения в сентябре, так что публикация будет позже, а вот прекрасного ГКЧ всегда можно процитировать:

«Следующий пример можно найти в пантеизме, в том современном подходе, который часто называют имманентизмом, и который часто оказывается буддизмом… Замечательный пример мнимой схожести – духовное единство буддизма и христианства…

Представители популярной науки, вроде Блэтчфорда, настаивают, что христианство и буддизм очень похожи, особенно буддизм. Все верят этому, и я сам верил, пока не прочел их аргументы… Буддизм одобряет милосердие и самоограничение – в этом буддизм не совпадает с христианством, а попросту не слишком расходится с общечеловеческим чувством. Буддисты в принципе осуждают насилие и излишества, поскольку их осуждает любой нормальный человек. Но ложно утверждение, будто буддизм и христианство одинаково их понимают. Все люди чувствуют, что мы в сетях греха. Почти все думают, что должен быть какой-то выход. Но что до того, каков этот выход, – нет в мире религий, противоречащих друг другу больше, чем христианство и буддизм.

Даже когда я с вместе с прочими хорошо осведомленными, хотя и не слишком педантичными людьми верил, что буддизм и христианство похожи, меня удивляла потрясающая разница в их искусстве. Я говорю не о технике изображения, но о том, что хотят изобразить. Никакие два идеала не противоречат друг другу так, как святой готической церкви и святой китайского храма. Они противоречат друг другу во всем, но самое главное – глаза буддиста всегда закрыты, глаза христианина широко распахнуты.

Тело буддийского святого плавно и гармонично, веки отяжелели и сомкнуты сном. От тела средневекового святого остался шаткий скелет, но у него пугающие живые глаза. Не может быть родства между духовными силами, чьи символы столь различны. Даже если эти образы – крайности, отклонения от основной веры, такие крайности может породить лишь подлинное различие. Буддист пристально глядит внутрь себя. Христианин пристально смотрит наружу. Если мы пойдем по этому следу, мы обнаружим интересные вещи.

Недавно миссис Безант в увлекательном очерке объявила, что есть только одна подлинная религия, все остальные – ее отражения или искажения. Единая вера миссис Безант – это доктрина единой личности: все мы – один человек, и нет стен, ограждающих индивидуальность. Безант не учит нас любить своих близких – она хочет, чтобы мы стали своими ближними. Такова глубокая и многообещающая религия, которая должна примирить всех. Никакая теория не вызывает у меня более яростного протеста, чем эта.

Я хочу любить ближнего не потому, что он – я, а именно потому, что он – не я. Я хочу любить мир не как зеркало, в котором мне нравится мое отражение, а как женщину, потому что она совсем другая. Если души отделены друг от друга – любовь возможна. Если они едины – любви нет. Человек любит себя, но он не может в себя влюбиться, а если б смог – занудный вышел бы роман. В мире подлинных личностей «я» может быть неэгоистично, но мир миссис Безант – это всего лишь одно, неестественно эгоистичное «я».

Именно в этом вопросе буддизм на стороне современного пантеизма и имманентизма, а христианство стоит за человечность, свободу, любовь. Любви нужна личность, поэтому любовь жаждет различия. Христианин рад, что Бог разбил мир на кусочки, раз эти кусочки живые. Христианство велит детям любить друг друга, а не взрослому любить самого себя. Вот пропасть между буддизмом и христианством: буддисты и теософы считают, что личность недостойна человека, христианин видит в личности высший замысел Бога. Мировая душа теософии требует любви от человека, растворенного в ней. Но божественное средоточие христианской веры выбрасывает человека вовне, чтобы он мог любить Бога».
(ГКЧ, «Ортодоксия» www.chesterton.ru/orthodoxy/chapter08.html)

Итак, этическая и религиозная критика имманентизма есть у Честертона, материалистическая – у Ленина, диалектическая – у Лосева, а положительное утверждение этой философии читатель найдет у Эрвина Шрёдингера, предтечи всех тех естественников, которые начинают заниматься философией и естественным образом приходят к восточной мудрости. Этот архетип лучше проследить по первоисточнику, особенно если вы не любите его так же, как и я.

@темы: философия, Шрёдингер, буддизм, Честертон, имманентизм

---

Живая теология

Важная книга, которую я хотела бы порекомендовать читателям, это работа Ф. Н. Козырева «Искушение и победа святого Иова». Раздумывая, как бы получше ее представить, я решила, что та рекомендация, которая была хороша для меня, будет хороша и для читателя. Так что я нашла тот текст Николая Ласточкина, который заставил меня обратить внимание на эту книгу, и советую его всем, кому интересны мистика и предельные вопросы. Текст этот имеет нестандартное название, и в журнале автора по ссылке внизу можно найти больше сопутствующих материалов. Итак.

Десять в пятой

Николай Ласточкин

Вроде бы именно в пятой, сто тысяч (по другой версии - десять в двенадцатой). Это я к тому, что я посмотрел фильм "Легион", относящийся к жанру "американцы снимают киношку, вдохновляясь чем-то неамериканским" (в данном случае книгой с рабочим названием "Это было у Красного моря" или, как напоминает тоже не могущий пройти мимо синематографического шедевра Р. Шмараков, Мильтоном). Картина, если вкратце, о том, что Господь Бог сотворил архангелов, а мистер Кольт сделал их равными (даже тех, которые наказаны). Эпизод, в котором архистратиг Михаил чувствует необходимость как-то объяснить свои невероятно отточенные навыки обращения с огнестрельным оружием словами "в Раю я был военачальником" исторг у меня возглас восхищения. До сих пор я лишь однажды испытывал это чувство, а именно, наблюдая за двумя дачными мальчишками: у одного из них был "американский истребитель эф-девятнадцать" мэйд ин чайна, а у другого вырезанный из какого-то журнала и наклеенный на картон "ваще настоящий архангел". Молодые люди имитировали воздушный бой с возгласами "дыщ! дыщ!" и натужным воем турбин (самолёта и архангела). Я, помню, задержался рядом с ними нарочно, сел на брёвнышко, стараясь не привлекать внимание. Очень было интересно, с каким результатом закончится сражение - но победила, вроде бы, дружба, а точнее, позвавшие ужинать мамаши. Вот и в киношке про Легион было что-то подобное.

Тем не менее, я бы предостерёг своих возлюбленных братьев во Христе от излишне агрессивной критики в адрес сюжета этого (во многих отношениях отвратительного и дурацкого) фильма. На курайнике и прочих форумах мои дорогие единоверцы, как я заметил, изрядно негодуют по поводу сюжета. А сюжет такой:
• Бог стал делать ужасные вещи;
• положительный и очень симпатичный герой пытается встать на Его пути;
• отрицательный и крайне несимпатичный герой не одобряет положительного и даже стреляет в него из разных страшных приспособлений;
• а Господь взял и положительного героя простил;
• а отрицательному накостылял и игрушки отобрал и в кровать раньше времени;
• хотя отрицательный был весь из себя такой набожный, а положительный был богоборец;
• и положительный, причмокивая дарёным леденцом, сказал хнычущему отрицательному в ответ на немой вопрос последнего: "ты сделал то, о чём Он просил, а я сделал то, чего Он хотел"

Я нарочно пересказал фабулу так, чтобы было видно, с какой именно книги Библии она нацело слизана. Это, разумеется, книга Иова, причем не в той сладенькой редакции, в которой её можно найти в катехизисах и копеечных учебниках Закона Божия, а увиденная через призму вдумчивого богословского анализа. Именно так она проинтерпретирована в блестящем труде Ф. Н. Козырева "Искушение и победа святого Иова" (filosofia.ru/70528/), являющим редкий в наши дни пример живой, но вполне ортодоксальной богословской мысли. Я очень благодарен этой книге: в своё, увы, слишком недавнее, время она спасла меня от плотно окопавшегося у меня в голове "Ответа Иову" ("Antwort auf Hiob") К. Г. Юнга. В вычурных юнгианских построениях была своя, совершенно железная, логика, которой я не мог ничего противопоставить (а очень хотелось). Я никогда не нашёл бы самостоятельно козыревских решений всех вопросов, которые ставит книга Иова (последнюю Честертон, коий всем нам батька, отказывался считать самой занимательной из древних книг на том основании, что почитал её занимательнейшей из книг современных). Моя мысленная полемика с Юнгом всегда заканчивалась его победой - пока я не прочитал Козырева. И уже прочитав, почувствовал себя в силах думать над текстом Иова самостоятельно - и в другом направлении, игнорируя уже разрешенные вопросы теодицеи (результат вылился два года назад в исследование, которому я тогда решил "дать вылежаться").

Резюмируя, книгу Козырева читать нужно обязательно (и вторую, про Иакова (filosofia.ru/70527/), тоже можно). Но кому скушно, так и быть, можно посмотреть неожиданно православный фильм про архангелов, сделанных - на радость американских зрителей - равными м-ром Кольтом.

schwalbeman.livejournal.com/196013.html

@темы: Козырев, мысли друзей, богословие

---

Китай понятный

Корейский роман XVII века «Сон в Нефритовом павильоне» принадлежит перу (или кисти) неизвестного автора. Действие происходит в легендарном мифологизированном Китае, который можно описать словами Михаила Успенского (описывающего совсем другую страну): «Молодые у нас все как один добрые, а девицы – красные, мужи – доблестные, жены – верные, старцы – премудрые, старушки – сердобольные, дали – неоглядные, леса – непроходимые, дороги – прямоезжие, города – неприступные, нивы – хлебородные, реки – плавные, озера – бездонные, моря – синие, рыбки – золотые, силы – могучие, брови – соболиные, шеи – лебединые, птицы – вольные, звери – хищные, кони – быстрые, бунтари – пламенные, жеребцы – племенные, зерна – семенные, власти – временные, дела – правые, доходы – левые, уста – сахарные, глаза – зоркие, волки – сытые, овцы – целые…»

В этом волшебном Китае и оказываются захмелевшие небожители, которые после веселой и изысканной пирушки заснули в Нефритовом тереме на Луне. В согласии с универсальным мироощущением китайско-индийского культурного региона, которое выражается словами «жизнь есть сон» (почему-то испанского автора Кальдерона), небесному князю и небесным девам снится их жизнь на земле. После множества приключений, любовных и политических интриг, детективов и военных действий все небесные красавицы благополучно выходят замуж на небесного князя, и живут дружной семьей, где нет места ревности и зависти. Устроив жизнь второго поколения семейства Ян, автор позволяет небожителям проснуться.

Книга переведена еще до того, как в фильмах и текстах на китайскую тему Троецарствие стали называть Историей трех королевств, князей – лордами, а барышень – мисс. Для тех, кто посмотрел и полюбил «Битву у Красной скалы», есть приятный момент – в романе действует Чжугэ Лян, но уже не как умелый полководец, а как бог войны, который вдохновляет на военные хитрости и подвиги главную героиню Хун, Красную Птицу.

Если сравнивать этот роман с другими известными текстами этого региона, в первую очередь с китайскими, такими как «Сон в Красном тереме», то эта книга гораздо более понятная. Мое впечатление от шедевров китайской классики адекватно передает Елена Хаецкая:

«В результате получился роман, очень динамичный и увлекательный, где все герои действовали, руководствуясь какими-то абсолютно несообразными мотивами.
Например, царевна, услышав признание в любви от военачальника, которого она и сама тайно любила, наутро покончила с собой при свете умирающей луны. Я совершенно не понял, для чего она это сделала. Или молодой принц, услыхав от своего отца решение передать ему корону, пронзил мечом грудь одного из царедворцев. Объяснения вроде: «Я избавил его от печали, которая туманила ему глаза» меня почему-то не устраивали».

«Сон в Нефритовом павильоне» выгодно отличается от признанных шедевров своей доступностью для человека нашей культуры. Стоит этим воспользоваться и получить неподдельное удовольствие.

@темы: книги, Сон в Нефритовом павильоне

---

Гимн нерешительности

Книгу «Крылья голубки» Генри Джеймса я прочитала по рекомендации нашего незабвенного друга Владимира Карбаня, который неоднократно ее рекомендовал как образец типично джеймсовской прозы. Эта проза великолепна, но она такого рода, что слишком часто в неё погружаться нельзя, это грозит полным отрывом от реальности. Уже после войны я читала «Женский портрет», и на несколько лет напиталась типичным джеймсовским стилем, так что за новую книгу взялась только этим летом.

Американский психиатр Гарри Гантрип приводит Джеймса как типичный пример шизоидного избегания, отраженный в литературных текстах. Это совершенно верно. Базовый конфликт шизоидной личности заключается в том, что человек разрываем одинаково сильным страхом и поддерживать отношения с другими людьми, и остаться в одиночестве. Поэтому для такого человека типично поведение «то внутрь, то наружу» – постоянные изматывающие колебания по любому поводу, которые завершаются как правило ничем, но приносят массу волнений и мучений. Именно так себя ведут главные герои романа, а разговаривают они все только так, под девизом «никакой определенности!». Типичный диалог:

«Тут, однако, снова раздалась музыка, веселая и громкая, и она не столько помешала им, сколько защитила и поддержала. Когда Деншер наконец заговорил, это было под прикрытием музыки.
– Я мог бы, знаешь ли, остаться, ничего не пытаясь сделать.
– Ну, остаться – значит попытаться.
– Ты хочешь сказать, просто сделать ради нее такой вид?
– Не вижу, какой еще вид, кроме того, что есть, тебе надо бы сделать.
Деншер помолчал.
– Так ты думаешь, она может сама предложить мне жениться?
– Да мне даже в голову не может прийти – если ты на самом деле хочешь знать, – чего она не способна предложить!
– Как принцесса, привыкшая совершать такие поступки?
– Да как кто угодно – какая тебе разница?! Так что будь готов.
Ну что ж, он выглядел так, словно был почти готов.
– Значит, мне остается это принять. Значит, так тому и быть.
Молчание Кейт было ему ответом».

Молчание чаще всего бывает здесь всем ответом. Три недели гадать, что означает это молчание, вместо того чтобы спросить и узнать – это типичное поведение самых динамичных персонажей. Ходить вокруг да около, днями не распечатывать полученное письмо, прилагать все усилия, чтобы ситуация не сдвинулась с места – вот как ведут себя любимые герои Джеймса. Неудивительно, что ситуация хоть как-то развивается благодаря неустанным заботам героинь, которые двигают дело вперед посредством разговоров в этом же джеймсовском духе.

А вы говорите, Пруст. У Пруста есть связь времен, есть центральна тема – память – которая держит весь его цикл, есть разные речевые характеристики персонажей и даже какие-то законченные интересные эпизоды внутри повествования. Джеймс же убаюкивает до состояния полной автаркии. Самое приятное чтение в летний отпуск, для отключения от суеты XXI века.

@темы: книги, Джеймс

---

Первый Рим, отличная реконструкция

Сериал «Рим» (2005 – 2007) посвящен эпохе конца Республики и начала империи, то есть время от Юлия Цезаря до разгрома Антония и Клеопатры при Акции. Время яркое, легендарное, неоднократно отражённое в искусстве самых разных народов. Действуют в этом времени Помпей и Цезарь, Брут и Кассий, Цицерон и Октавиан Август, Антоний и Клеопатра, царь Ирод и Меценат (последние двое объединены по узнаваемости, и чтобы еще раз вспомнить – они были современниками). Мифологизация этих персонажей началась тогда же, когда они совершали свои подвиги, и со временем только возрастала. Кто только не писал об этом переломном времени, от Саллюстия, Плутарха и Аппиана до Шекспира и Маккалоу.

Даже эта спонтанная подборка показывает, что англоязычных авторов тема поздней республики не отпускает уже несколько столетий, и в этом сегменте литературного пространства рождены настоящие шедевры.

Вполне в традиции и на высочайшем уровне создан и сериал «Рим», который я посмотрела гораздо позже, чем всё остальное человечество. Сериал вызвал самые сильные впечатления, и что характерно, это те же самые впечатления, которые возникают от речей Цицерона, трактатов Саллюстия и записок Цезаря. Я вижу ряд неточностей, но они не портят общую картину. Дух того страшного времени передан изумительно точно. Атмосфера воссоздана идеально, насколько это в наших силах две тысячи лет спустя. Смотреть и радоваться (что современные авторы так могут и что мы не жили тогда).

@темы: кино, Рим

---

Связь времен

Борис Васильев, «В списках не значился». Книга о защитнике Брестской крепости, которого немцы смогли взять только в апреле 1942 года. Я видела экранизацию с Серебряковым, фильм 1995 года «Я – русский солдат», по тем мерзким временам вполне приличная экранизация. Книге, безусловно, производит огромное впечатление.

Вот как описывает воздействие книги блогер Артем Ермаков: «Советское архетипическое повествование о жизненном пути человека-героя. Как он проходит сквозь свою жизнь, как сквозь сражение, постепенно теряя людей вокруг. Как остается в итоге этого сражения в полном одиночестве. Даже хоронят его враги...

Что-то не просто красивое, а нечеловечески соблазнительное есть этом образе и в таком пути. Это путь настоящего воина, побеждающего любого врага. Но все-таки образ Плужникова слишком литературен. Таким мог бы стать, к примеру, правильно воспитанный Чацкий или Печорин. Но не его настоящий прообраз из 1941 года, нет!

Люди, сражавшиеся и умиравшие за нас в Брестской крепости, были другими, не книжными. Именно поэтому наша жизнь сегодня далеко не такая страшная, какой могла быть. Именно поэтому не нужно никого заставлять помнить об этом каждое утро. Достаточно вспомнить хотя бы раз в год».

Образ бойца, который стоит не сдаваясь, один и без связи, не зная даже, не сдана ли Москва, актуален и во время войн, идущих сейчас, я имею в виду Донбасс и Украину. Этот образ может быть воплощен и в гражданской жизни, и один из путей его реализации называется «стояние в культуре». Это выражение покойной Виктории Суханцевой, моего первого научного руководителя, которая после начала войны с Украиной выбрала Луганск, сознательно осталась жить и работать в нашем городе, понимая, какое значение имеет ее выбор для научной жизни новой Республики.

Я работала над темой межкультурного взаимодействия и конфликтов на культурной почве, в наших беседах мы касались и современной ситуации на Украине. В 2014 году жители Донбасса оказались на войне, украинская армия начала бомбить наши города. Наши бывшие сограждане разделились на две категории: одни требовали нашей крови за то что мы русские и осмелились пойти на референдум, а другие спокойно продолжали жить своей жизнью, не считая, что военные преступления на востоке их страны являются поводом что-то предпринять, изменить свою жизнь или мировоззрение. И в такой ситуации, говорила Суханцева, человеку остается только стоять в культуре. Делать то, что ты считаешь нужным, правильным, сохранять себя, не зная, есть ли где-то еще кто-то другой, делающий то же самое. Может быть, в тысяче километров найдется еще один такой, и еще, и еще. Возможно, вы никогда друг о друге не узнаете, вы просто должны стоять и делать. Только так.

С тех пор прошло три или четыре года. Война продолжается, ситуация на Украине не меняется. Те, кто там остался и не уехал, только так могут сохранить себя. Донбассу в этом плане легче. Нас таких много, мы видим друг друга не в тысяче километров, а рядом, по нашу и российскую сторону границы. Делаем, что можем, как герой Васильева в 1941-м. Связь не прервалась.

@темы: книги, Васильев, Луганск

---

Имениннику

Ко дню рождения Сент-Экзюпери. Из старого: ninaofterdingen.livejournal.com/762267.html

@темы: мысли друзей

---

Седьмой номер ФКИ: расширяем горизонты

Нина Ищенко

Опубликован новый, седьмой номер специализированного электронного научного издания «Философско-культурологические исследования», журнала, посвященного наиболее актуальным методологическим, теоретическим и практическим проблемам философии, эстетики, культурологии, теории и истории культуры.

Сборник учрежден в 2016 году, выходит 2 раза в год. В 2018 году включен в Перечень рецензируемых научных изданий ВАК ЛНР и в РИНЦ. Публикация в сборнике ФКИ дают научную апробацию диссертационного исследования для аспирантов, докторантов и соискателей ученых степеней.

В свежем номере опубликованы статьи как преподавателей академии, ведущих научную работу, так и сотрудников других вузов республики. Темы номера разнообразны и интересны.

В разделе, посвященном философской антропологии и философии культуры, можно прочитать текст Виталия Даренского об онтологии диалогического сознания и статью А. Яковенко святоотеческой экспликации тринитарного догмата, эпистемологической эргономике. Евгения Сидоркина пишет о маркерах культурной идентичности жителей мегаполиса, в качестве которых выступают семиотические аспекты питания. С позиций философской антропологии исследуются произведения русских писателей: Нина Ищенко анализирует книгу луганской поэтессы Елены Заславской «Донбасский имажинэр» (2020) в контексте социологии воображения Жильбера Дюрана, в то время как Анна Ярошевская изучает экзистенциал «одиночество» в творчестве Федора Достоевского с позиций феноменологической философии.

Раздел сборника, посвященный философской эстетике, включает в себя статью Ларисы Мизиной о понятийно-категориальном аппарате истории и теории искусств, исследование Екатерины Ирдиненко об эстетике французского позитивизма, работу Оксаны Мазаненко о творческом сознании как экзистенциальной позиции субъекта. Значительное место в разделе занимают тексты о музыкальной эстетике. Так, Евгения Михалёва делится результатами исследования «Прекрасной Елены» Ж. Оффенбаха в контексте взаимодействия жанров оперы-буфф и оперетты, Вероника Кабанова излагает принципы гофманианы в русском искусстве ХХ века, И. Йовса изучает тематизм Гершвин-фантазии Ю. Тканова. Место автора в теориях Юрия Лотмана и Убмерто Эко сравнивает Константин Ретивов.

Раздел о теории и истории культуры включает в себя целый спектр интересных тем, от Крещения Руси, которое анализируется Верой Даренской как мировоззренческая трансформация, до историко-культурных аспектов работы библиотек Луганщины, которому посвятила свое исследование Ольга Лукьянченко. Специфика виртуального общения в Интернете рассматривается в работе Владислава Бурыма, социокультурный аспект театрального искусства изучает Екатерина Гребеник, конфликт ценностей в русской культуре ХХ века исследует Светлана Пиченикова. И в этом разделе по теории и истории культуры можно выделить своеобразный музыкальный подраздел, в котором Лилия Назаренко рассматривает джазовый вокал и его влияние на музыкальную культуру наших дней, а Наталья Тихомирова рассматривает вопросы диалогичности композиторского стиля.

Таким образом, статьи в седьмом номере сборника «Философско-культурологические исследования» охватывают широкий круг тем, от онтологических вопросов и специфике теоретико-понятийного аппарата современных гуманитарных наук до феноменологии творчества и роли автора в культуре постмодерна. В сборнике есть тексты, посвященные как творчеству классиков искусства и литературы, Оффенбаху, Гофману, Достоевскому, так и анализ произведений современных авторов русской культуры, Елены Заславской и Юрия Тканова. Хронологически тексты также охватывают весь период русской культуры – от Крещения Руси до общения в интернете и культуры еды в современном мегаполисе. Сборник будет интересе в первую очередь специалистам и научным работникам, и в то же время любой человек с широким кругозором может найти здесь для себя что-то новое, интересное, расширяющее горизонты. Сборник «Философско-культурологические исследования» – яркое свидетельство того, что научная жизнь в военном Луганске не прекращается, а луганские ученые вносят посильный вклад в осмысление важных вопросов философии и культуры нашего времени.
oduvan.org/chtivo/recenzii/sedmoy-nomer-fki-ras...

@темы: Луганск, Академия Матусовского, ФКИ

---

Невероятная миссис Мэйзел

Комедийный сериал о времени, которое уже становится легендарным – 1950-е годы, США. Первые две серии великолепны. В них разрабатывается тема, близкая каждой женщина, особенно женщине Донбасса – как много и постоянно нужно делать, чтобы всё вокруг двигалось легко и непринужденно, как бы само собой. Дальше пошла такая еврейская специфика, от которой я очень далека, и большая часть шуток пролетают мимо. Я понимаю, когда надо смеяться, но не смешно. Отдельный штрих хочу ещё добавить.

Две серии подряд еврейская семья отдыхает на курорте, куда они ездят тридцать лет, где все их знают, и где всё им нравится. Полное погружение в корпоративную жизнь на этом курорте – просто ужас для человека с моим темпераментом и воспитанием. Все персонажи в полном восторге от корпоративных увеселений, которые предлагает курорт, и два месяца с энтузиазмом разбиваются на отряды, скандируют речёвки, устраивают конкурсы самодеятельности, танцевальные вызовы, спортивные состязания в режиме нонстоп – это что-то невероятное. Тот энтузиазм, которого в своё время тщетно от меня добивались пионервожатые, взрослые люди демонстрируют совершенно серьёзно, с полным самозабвением и восторгом.

Боюсь, я здесь и застряла. Для меня это двухсерийный фильм, и не дальше.

@темы: кино

---

Три разговора и Последнее Царство

Книгу Владимира Соловьёва «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» я прочитала сравнительно поздно, но впечатление она произвела сильное.

Книга написана в последний год жизни Соловьёва, в 1900 году, и представляет собой три диалога на философские и религиозные темы. Диалогическую форму философы любят со времен Платона, она позволяет высказывать интересные идеи, не стесняя себя строгой формой. Это и делает Соловьёв: светское общество, куда входят дамы, дипломаты и военные, беседует на досуге о состоянии нравов в Европе и в России, о демократии и конце света. Воистину, за десять лет меняется всё, а за сто лет ничего.

Одна из тем этих бесед, которой суждена была большая жизнь, следующая: цивилизованные страны не воюют между собой, и с ростом демократии и цивилизованности на планете войны исчезнут, а армию нужно распустить уже сейчас. Через полтора десятилетия после смерти Соловьёва Первая мировая война нанесла сильнейший удар по этим взглядам, но не уничтожила их полностью. Эта идея даже оказалась верна, правда, таким образом, который Соловьёв вряд ли одобрил бы при всех своих диалектических способностях: современные цивилизованные государства и в самом деле не воюют, они проводят миротворческие операции. Объявление войны Германией Советскому Союзу в 1941 году было чуть ли не последним таким актом в новейшей истории.

Ещё одна идея Соловьёва, которая не оправдалась, но где-то в недрах общественного подсознательного безусловно существует, эта страх монгольской угрозы, нового Чингисхана, который сметёт с лица земли дряхлую западную цивилизацию. При всём разнообразии кандидатов на роль азиатского владыки и при всех потрясениях последнего столетия в недрах самого западного культурного региона, дряхлость западной цивилизации явно преувеличена, что конечно только содействует популярности идеи.

Самой важной темой, ради которой и читают эту книгу, является описание царства Антихриста и последней битвы, после которой на земле наступает тысячелетнее Царство Христа. Как обращает наше внимание современный философ Фёдор Синельников, это описания является не преодолением ранних соловьевских идей о преобразовании общества в нашей земной жизни, а их пугающим развитием.
В самом деле, воцарение Христа после последней битвы наступает «на тысячу лет», то есть время не упразднилось, а существует по-прежнему. Кроме того, с Христом царствуют праведники, погибшие за него во время гонений последних дней, которые, по словам Соловьёва «ожили». Помимо того, что оживление и воскресение из мёртвых – принципиально разные вещи, надо заметить, что ожили-то далеко не все, вся двухтысячелетняя история Церкви стирается в этом финальном оживлении, большинство праведников, погибших за Христа со времён Воплощения, не наследуют этого Царства, которое Соловьёв ни разу не назвал Царством Божиим. Наряду с этим царством существует ад, куда отправляются все, кто боролся не на той стороне в последней битве, и кто ещё помимо этого – Соловьёв не уточняет. Христос выступает как земной владыка – Царь и Первосвященник, воплощающий в своей особе две важные для Соловьёва составные части власти земного государства. И если Антихрист, падение которого предшествует этому воцарению, не выглядит в книге как вселенское зло, то наступившее на тысячу лет царство такого рода оказывается поистине пугающим.

Нельзя не отметить, что эта история имеет много уровней толкования – Соловьёв приводит её не от своего имени, а как произведение одного из персонажей, так что нельзя достоверно сказать, что сам философ именно так и думал. Этот подход принёс много приятных трудностей исследователям философии Платона, и похоже, обеспечит работой ещё не одно поколение платоноведов. В случае Соловьёва концепция тоже не выглядит окончательной, тревожная недосказанность остаётся, и по-прежнему даже в наши дни привлекает читателей.

@темы: книги, философия, Соловьёв

---

Кэрролл на немецком

«Замок» Кафки – это австрийская «Алиса в стране чудес». Весь тот абсурдный сюрреализм нашей повседневной жизни, который Кэрролл подаёт весело, легко и наслаждаясь процессом, в «Замке» показан с трагической стороны. Бессмыслица жизни, убивающий абсурд рутины, безнадежность попыток вырваться из норы, простите, из деревни, как и безнадежность попыток добраться до замка – все эти темы раскрываются с поразительной ясностью и спокойствием. Как писал Кундера, Кафка – самый спокойный автор в мировой литературе, у него главный герой никогда не истерит, не срывается, не выплёскивает эмоции. Впечатление получается сильнейшее, несмотря на то что роман не закончен. Если Кафка хотел сжечь его, как недоделанную книгу, то его эстетический вкус и точность слова невероятны и за гранью человеческого.

Подобные произведения в англоязычной литературе – «Колыбельная для кошки» Курта Воннегута, «Твин Пикс» Дэвида Линча. В русской культуре – фильм «Сталкер», который испорчен как раз истерикой и надрывом. Для меня лично Кафка задает идеальное изображение жизненного абсурда, относительно которого я ранжирую всё остальное, вплоть до комедийных сериалов. Это безусловный эталон.

@темы: книги, Кафка

---

Классический научпоп

Книга, по которой сформировалось мое представление о старом режиме, дореволюционной Франции. Этот текст создал пространство, в которое вписались уже и Вольтер, и Руссо, и великолепный Шодерло де Лакло с его романом "Опасные связи", а также Гюго, Толстой и, прости Господи, Алданов. Научно-исторический подход к эпохе продолжили разные исследователи Французской революции - Карлейль, Манфред, Эйдельман. Люблю и помню.

@темы: книги, Цвейг

---

Античное благочестие

Отрывок из книги Кереньи об Элевсине:

"В 302 г. до н.э. в месяц мунихион, примерно соответствующий нашему апрелю, для посвящения в Малые и Великие мистерии прибыл македонский полководец Деметрий, известный как Полиоркет, "завоеватель городов", от которого сильно зависели афиняне. Малые мистерии проводились в Аграх в месяц анфестерион, наш февраль, и прежде устраивать их где-либо в ином месте было запрещено После их проведения прошедшие посвящение к эпоптее в текущем году не допускались, а только лишь в сентябре следующего года.
Деметрий пожелал пройти обе инициации в апреле Но представитель элевсинского жречества дадух Пифодор возражал, ибо был ненадлежащий месяц.
Поэтому афиняне решили переименовать текущий месяц апрель сначала в анфестерион, а затем, после инициации Деметрия в Аграх, — в боэдромион.
Таким образом, македонец принял участие в Великих мистериях, не нарушая священный закон — мы видим, насколько буквально он воспринимался". (С. 69-70).

@темы: Кереньи

---

Счастье есть. Оно называется "Мажор"

Фейсбук напоминает, что пять лет назад я ездила в Москву. Поездка в Москву была автобусом, а в автобусе показывали новый сериал "Мажор". И первые несколько серий я посмотрела в дороге, в летнем настроении, под властью музы дальних странствий. Это был эмоциональный подъём, который наступил после военного лета и трудной военной осени 2014-го, а также тяжёлой военной зимы 2015-го в Луганске. Город оживал постепенно, Новый год мы встречали без света, зарплату стали платить только в мае, и Москва, её проекция на идеальное пространство, сияла как отдых в конце пути, награда за труды и свобода от тревог. Вот это всё соединилось в сериале "Мажор", на экране в автобусе, в темноте, с плохим звуком.

Потом автобус приехал, и первый сезон остался недосмотренным. Вплоть до вчерашнего дня, когда внезапно стало ясно, что надо закрыть гештальт прямо сейчас. И что я скажу: если идти навстречу подсознанию, оно тебя радует - хорошим настроением, летним солнечным миром вокруг, чувством причастности и полноты жизни. Оказывается, нужно именно это к тому, что уже есть.

Правда, главную героиню постоянно хочется прибить или отвести к психоаналитику, но это я помню ещё с первой попытки. Хуже, что во втором сезоне главный герой задаёт тот самый вопрос, который я ненавижу больше всего: если я тебя попрошу, ты отменишь свадьбу с другим? Так попроси! И сразу всё узнаешь! Нужен сериал, где мужчина в такой ситуации говорит: прошу, отмени, хочу быть с тобой, могу и сделаю! Или такого приближения к идеалу косная материя не выдержит?

Что ж, той доли, которую косная материя выдерживает, достаточно для счастья. Лето. Радуйте себя чем-то хорошим.

@темы: кино, путешествие, Моск

---

Тайна Элевсина, тайна бессмертия

В книге «Тезей» Мэри Рено в самом начале истории еще до Афин и встречи с отцом, Тезей убивает царя в ритуальном поединке и попадает в матриархат – становится мужем царицы в женском царстве, где женщины занимаются политикой и управлением, а мужчинам разрешается поохотиться, но запрещается что-либо решать. Это происходит в Элевсине. Почему автор описала Элевсин как архаичное царство женщин?

Городок Элевсин неподалёку от Афин существовал на самом деле, и именно там совершались уже в историческое время Элевсинские мистерии (таинства). Мистерии были посвящены двум женским богиням – Деметре и ее дочери Коре (кора означает просто девочка, девушка). Кору похитил Аид, брат Зевса, бог подземного царства. Деметра много месяцев искала свою дочь, и в это время на земле никакие растения не созревали и не приносили плодов. По преданию, похищение произошло на Сицилии, а окончание поисков Деметры имело место в Элевсине. Именно здесь Деметра нашла свою дочь и на радостях вернула растениям способность плодоносить. Часть года Кора находится со своей матерью, а часть года проводит под землей как царица мертвых, и в этой ипостаси она носит имя Персефона.

Раз в год в честь двух богинь происходили Элевсинские мистерии. Они справлялись регулярно в течение тысячи лет, и прекратились где-то во времена Алариха, если не позже. Мистерии были только для посвященных, и разглашение тайны каралось смертью. Зато пройти посвящение мог любой афинянин и любой эллин, но Сократ, например, посвящение не проходил.

Поскольку тайна сохранялась так строго, ученые сомневаются, что мы вообще можем узнать, что происходило в Элевсине. Карл Кереньи, участник семинара Эранос, написавший книгу об этих мистериях уже в XX веке, считает, что кое-что узнать всё-таки можно. Как минимум, можно точно узнать, чего там не происходило, действуя по принципу: раз нам известно о каком-то обряде Элевсина, он не входил в мистерии.

Нам известно, что в Элевсин направлялась процессия под руководством двух жрецов, что участники процессии должны были 9 дней поститься и пить специальный напиток из ячменя, что в этот праздник было запрещено пить вино, а из святилища исходил яркий свет. Предположение Фрэзера, что в святилище показывали проросшее зерно или колос, и это вызывало катарсис, Кереньи отбрасывает именно потому, что об этом кто-то сообщил, и значит, это неправда.
Используя факты такого рода, разбросанные в разных текстах и изображениях, не пренебрегая и археологическими данными, Кереньи пытается восстановить если не сам обряд, то его смысл. Мы не можем точно знать, что происходило в святилище, но можем понять, зачем.

В мифе о двух богинях соединено много важных тем, среди которых главными являются материнство и двойственность каждой женщины, которая является и матерью, и дочерью, а также смерть и воскресение как путь в царство мертвых и обратно. Согласно реконструкции Кереньи, таинство в Элевсине представляло собой теофанию Персефоны, явление собравшимся богини подземного царства, царицы мертвых, которая первой прошла по дороге смерти, чтобы все люди могли последовать за ней этим путём, с надеждой на жизнь в посмертии, как это случилось и с ней. Сократ не принял посвящения, потому что он разработал свою концепцию посмертного существования, где вечную жизнь получал не тот, кто совершил обряд, а тот, кто сберег свою душу незапятнанной злом. В теории Сократа важное место после смерти занимало воздаянием по справедливости для добрых и дурных людей, и этой своей теории Сократ без страха и следовал. Конечно, это более поздняя рациональная концепция. Кора/Персефона дает бессмертие всем, независимо от их моральных качеств.

Персефона оказывается одним из тех божеств, которые умерли ради людей, добыли своей смертью какие-то блага для всего людского рода. Персефона попадает в тот же ряд, что и Дионис, чья кровь – вино, дарующее людям радость, и Прометей, страдающий за то, что дал людям огонь.
В греческой культуре благодаря мистериям Элевсина идея о жизни после смерти была связана с женским началом. В таком контексте потом существует христианство, но это уже другая история. Мэри Рено не пишет о бессмертии, которое в Элевсине даруют Две Богини, и прорабатывает тему верховенства женщин в решающих вопросах. Но у нее и так получается хорошо, читать и радоваться.

@темы: Тезей, Кереньи, Элевсин

---

Жанна, средневековье и психоанализ

Фильм Люка Бессона о французской национальной героине я смотрела когда-то давно и не полностью. Сегодня закрыла гештальт. И при первом просмотре, и сейчас героиня мне показалась излишне экзальтированной. Если французы так видят свою историю, надо это учесть, но моя Жанна – Инна Чурикова.

Жанна была местночтимой святой в Орлеане с тех самых пор, как сняла с него осаду, с XV века. Каждый год епископ Орлеана на празднике, посвященном Жанне, говорил о ней речь, и традиция эта не прерывалась во время немецкой оккупации в ХХ веке, зато прерывалась на несколько лет во время Великой Французской революции – вот где на самом деле было потрясение основ. Канонизация Жанны была важным проектом французской церкви в XIX веке, но тогда продвинуть это дело в Риме не получилось. Получилось после Первой мировой войны, в ходе которой Жанна стала символом французской армии и лицом французских вооруженных сил. Победивший Париж сумел предпринять нужные шаги в Ватикане, и Жанну канонизировали.

В истории Жанны есть этот двойственный момент – святая, осужденная церковным судом, той самой церковью, которая ее потом беатизировала. Если воспринимать Жанну вне религиозного контекста, то ее деятельность – зарождение французского национального самосознания, французской идентичности, она национальная героиня.

В фильме предпочтение отдается религиозной трактовке ее фигуры, патриотический момент играет явно подчиненную роль. А религия подается очень просвещенно – как экзальтация и видения неграмотной крестьянки, психически неуравновешенной. В финале мы видим вообще психоанализ чистой воды – персонализация внутреннего голоса, объективация вины. Тема защиты родной земли не возникает в размышлениях Жанны о ее земной миссии, а жаль.

В финальной сцене крест над костром символизирует всё это тёмное средневековье с его религиозной экзальтацией, видениями и кровожадностью. После просмотра зритель радуется, что он-то живёт здесь и сейчас, а не там и тогда. Спасибо, что не Вольтера экранизировали.

@темы: кино, средневековье