Заботы

Заботы, как болезни, — их так и следует принимать: самое скверное, что можно сделать, это — сопротивляться им.
Они наваливаются на нас приступами, вызываемыми внутренними или внешними поводами. И тогда следует сказать себе: «Опять приступ».
Людвиг Витгенштейн

@темы: афоризмы

---

Витгенштейн: философия, информатика и афоризмы

Людвиг Витгенштейн (1889 – 1951) – один из самых влиятельных философов ХХ века. Он принадлежит к поколению современников Ленина, которые родились в девятнадцатом веке, но сформировали двадцатый.

Философию Витгенштейн понимал как критику языка. Он считал, что мы не можем знать, стоит ли какая-то реальность за метафизическими категориями типа бытия, существования, единого, причины и так далее. Мы можем только изучить, кем, когда и в каком контексте употребляются соответствующие слова. Это направление стало центральным в аналитической философии ХХ века.

Витгенштейн ввел понятия языковой игры. Языковая игра – это несколько слов, к которым добавлены правила их употребления. Простейшая языковая игра включает два слова, например, выше-ниже на стройке, и принимаемый всеми участниками набор действий, которые задаются этими словами. Бывают и очень сложные языковые игры, которые выражаются в виде философских систем, идеологий, математических концепций. Методология их изучения остается прежней – наряду с термином нужно задавать сферу его употребления и правила его применения.

Витгенштейн изложил свою теорию языковых игр в работе «Философские исследования» в 1953 году (эту книгу я читала на бумаге благодаря Владимиру Яковлевичу Карбаню, который предоставил мне возможность пользоваться своей превосходной библиотекой). В философском подходе Витгенштейна легко опознаются принципы компьютерного программирования, первые подходы к которому делались как раз в это время. Витгенштейн был современником Норберта Винера, основоположника кибернетики, Клода Шэннона, который ввел понятие «информация», Джона фон Неймана, создателя архитектуры современного компьютера. Общий дух времени заметен в работах всех этих авторов, трудившихся в разных отраслях науки.

Как я недавно узнала, Витгенштейн еще и мастер афоризма, стоящий в одном ряду (правда, не на одном уровне) с Ларошфуко, Шопенгауэром и Ницше. После смерти Витгенштейна были изданы его замечания о культуре и о себе, выбранные из разных его философских трудов. Работа эта озаглавлена «Культура и ценность», занимает менее ста страниц и не потеряла интереса до сих пор. Я решила черпать оттуда понемногу для развлечения читателей и собственного. Это как раз формат блога. Один афоризм – один пост.

Составитель распределил материал хронологически, но там можно выделить несколько тем: философия, музыка, Шекспир, жизненное. По этим категориям и будут распределяться афоризмы.

Постскриптум: приятный бонус – Николаус о Витгенштейне: schwalbeman.livejournal.com/51524.html

@темы: афоризмы, Витгенштейн, философия, мысли друзей

---

Конфликт автора и персонажа

Лето, отпуск, полная возможность поддаться искушению Джона Боулнойза – почитать в охотку дурацкий детектив.
«Афинские убийства», или «Пещера идей» (исп. La caverna de las ideas) – детективный роман 2000 года испанского писателя Хосе Карлоса Сомоса. В 2002 году роман переведен и издан на английском языке, в 2005 – на русском. За «Афинские убийства» в 2002 году Хосе Карлос Сомоса получил Золотую Даггеровскую премию.

Совершенно случайно залетел он ко мне в ленту и столь же случайно попал в читалку, потеснив там Фреге, Набокова и Витгенштейна. Чистая инъекция хаоса в структуры порядка.

Действие детектива разворачивается в Афинах после Пелопонесской войны и даже в Академии Платона. Оригинальное название – «Пещера идей» отсылает к образу Платона, который считал, что наше человеческое познание подобно разглядыванию теней на стене пещеры. Чтобы увидеть вещи, а тем более солнце, нужно отвернуться от привычного, выйти из пещеры, а это, как правило, в одиночку не под силу простым смертным.

Уже эти отсылки задают такую образовательную планку, которую под силу взять разве что Роману Шмаракову, и я заранее знала, что здесь этого не будет, и в этом смысле не разочаровалась, детектив действительно дурацкий. Но кроме того, он с претензией. Он представляет собой такой постмодерн для широкой публики.

Мне уже приходилось писать в статье «Как Борхес убил автора», что проблема автора является центральной в литературе ХХ века. Не так уж важно, что происходит между персонажами, гораздо важней, какая интрига разворачивается между автором и читателем или между автором и персонажем.

Вспомните с этой точки зрения «Бесконечную историю» Михаэля Энде. Я принадлежу тому поколению, которое посмотрело в детстве этот фильм в жанре фэнтези и прониклось. Герои там претерпевают разные приключения и рискуют жизнью, чтобы читатель, Бастиан, включился в сюжет и назвал заветное имя, которое всех спасёт.

Проблема персонажа, который осознаёт, что он придуманный персонаж, раскрывается также в фильме «Идентификация». Попытка персонажа общаться с автором реализована в стихотворении Быкова «Баллада о кустах» – единственное у поэта, которое я воспринимаю. Персонаж встречается с автором у Курта Воннегута и Стивена Кинга, у того же Шмаракова и Умберто Эко, а встреча персонажа с читателем лучше всех получается у Павича – в его книге «Пейзаж, нарисованный чаем», убийцей оказывается читатель.

Одним словом, это сейчас в моде, как говорила Эсме Скволор, техникой автор владеет, действие разворачивается в примечаниях так же, как и в основном тексте, но попытки соединить этот сюжет с проблемой рациональности истины выглядят довольно искусственно. С другой стороны, все нити собраны, распутаны и показаны, а что не происходит катарсис, для этого у нас есть сам Платон.

@темы: книги, Афинские убийства, детектив

---

Как Сократ любил врагов

Известна идея о том, что все религии и философии в некой сокровенной глубине учат об одном и том же. Эту идею критиковал Честертон, и недавно в этом блоге я об этом вспоминала, когда писала о философии веданты в работах Шрёдингера.
Идею эту разделял и Франк, который писал, что ещё Сократ за несколько столетий до Христа призыва любить своих врагов. Так вот, Сократ к этому не призывал. Сократ призывал делать для своих врагов то, что другие считают нужным делать только для своих друзей, и здесь есть тонкая разница.

В диалоге «Горгий» Сократ обсуждает с молодыми людьми, учениками Горгия, вопросы о том, кто и каким образом может убедить афинян, что он разбирается в государственных делах. Отсюда собеседники переходят к справедливости добродетели, которым должен обладать государственный деятель и каждый человек вообще. Сократ развивает свою любимую мысль о том, что добродетель сама себе награда, потому что делает человека лучше, а причиняя кому-либо зло, человек разрушает свою душу и вредит себе гораздо больше, чем своему врагу. Наказание за преступление – это справедливость, а соприкосновение со справедливостью целебно само по себе, его нужно желать ради своей души и к нему стремиться. Испытать наказание за преступление значит исцелить свою пораженную злом душу и сохранить ее для вечности. Уйти же от наказания значит погубить свою душу, самую ценную часть себя. Слово самому философу:

«Сократ. А с другой стороны, если надо поступить наоборот, – причинить кому-то зло, врагу или кому-нибудь еще, — главное, чтобы не в ответ на обиду, которую сам потерпел от врага (ведь этого следует остерегаться), но если твой враг несправедливо обидел другого человека, – нужно всеми средствами, и словом, и делом, добиваться, чтобы он остался безнаказанным и к судье не попал. Если же все-таки попадет, надо подстроить так, чтобы враг твой благополучно избегнул наказания, и если награбил много золота, ничего бы не возвратил, а несправедливо, нечестиво растратил на себя и на своих, а если совершил преступление, заслуживающее смертной казни, то чтобы не умер, лучше всего — никогда (пусть живет вечно, оставаясь негодяем!) или во всяком случае прожил как можно дольше, ни в чем не изменившись.
Вот для таких целей, Пол, красноречие, на мой взгляд, полезно, хотя для того, кто не собирается поступать несправедливо, польза от него, мне кажется, невелика, если, разумеется, вообще от него может быть какая-то польза: по крайней мере до сих пор наша беседа ее не обнаружила».

Многие читатели тут воскликнут вместе с Калликлом: «Скажи мне, пожалуйста, Херефонт, это Сократ всерьез говорит или шутит?»
Сократ не шутит, но и прощения врагов не проповедует.

@темы: философия, Франк, Сократ, Платон

---

Биология сверхчеловека

Jбраз сверхчеловека, введённый в философию Ницше, до сих пор привлекает внимание читателей, философов и идеологов. Существует два способа понимать, что это такое. Один способ принадлежит самому Ницше и формирует взгляды тех, кто его любит, а второй способ сформулировал русский религиозный философ Франк в начале ХХ века. Эту последнюю теорию сверхчеловека я не встречала больше нигде, поэтому уделю ей несколько строк.

Нишце писал неоднократно, что человек его времени измельчал, выродился, не стоит на высоте задач истории, не умеет творить ценности и должен быть превзойдён. Его место должен занять сверхчеловек. Человек – это только стрела, летящая к сверхчеловеку, и канат над пропастью, который ведёт к сверхчеловеку.

Сверхчеловек в философии Ницше, как мы видим, определяется через человека как его отрицание. Сверхчеловек – это не человек, и понять что-то определенное о сверхчеловеке можно только разобравшись, каков тот человек, который должен быть превзойден.
Для Ницше человек – это испорченный христианством европеец, а сверхчеловек – это в ключевых вопросах антихристианин. Ницше высказывался по этому поводу неоднократно, но поэтический язык философа позволил всё же Франку понять его иначе, и пронести это понимание сквозь всю свою жизнь и две мировые войны.

Франк пишет, что человек, который должен быть превзойдён, представляет собой человека биологического, человека позитивной науки, потомка обезьяны, который жёстко определяется рефлексами, инстинктами и не имеет никакой свободы от биологической и физической сферы.

Такой человек, человек-животное, по Франку, и должен быть превзойдён, и именно в том, что Ницше призывал отказаться от этих взглядов, и заключается его величие.

Массового распространения эта концепция не имеет. Место Ницше в культурном пространстве определяется его антихристанской позицией. Немалую роль в образе сверхчеловека играет именно его биология – белокурая бестия, особая порода, воспитавшая путем отбора такие инстинкты, позволяющие в любой ситуации утверждать собственную силу невзирая ни на что и ни на кого. Этот образ воплощен в сериале «Андромеда», где существует народ ницшеанцев, с культом силы, здоровья и родоплеменным строем. Не только жизнь сильнее любимых наших концепций, но и культура тоже.

@темы: Франк, сверхчеловек, Ницше

---

Город на передовой. Луганск-2014

Дорогие друзья, на Ридеро вышла моя новая книга "Город на передовой. Луганск-2014". Это текст, созданный на основе "Луганских записок", переработанный и дополненный. По прошествии шести лет после событий мне хотелось поставить их в какой-то контекст, дать более широкую панораму того, что происходило в Луганске осенью 2014-го и чему я была свидетелем. Теперь это текст окончательный, и в таком виде я предлагаю его читателям.

Аннотация: в основу книги известного в Луганске культуролога, кандидата философских наук, легли дневниковые записи, которые автор делала осенью и зимой 2014-го года в Луганске. Автор была свидетелем и участником возрождения Луганска после полномасштабных военных действий и гуманитарной катастрофы лета 2014-го.

Цитата из книги: «Я старалась рассказывать не о своих трудностях и проблемах, а о городе, который пережил войну и который возвращался к жизни. Это было удивительное и волнующее переживание: город, который убивали, не погиб, он оживал, постепенно восстанавливался, наполнялся людьми, машинами, светом. Это было обыкновенное чудо – победа над смертью. Это было самое невероятное и прекрасное, что я видела в своей жизни.
Время отдаляет от нас события тех страшных дней. Людям свойственно забывать о плохом, отодвигать мрачные мысли и жить дальше. В Луганск возвратились люди, которые пережили военные месяцы в России или на Украине, не знают и не помнят, что было в городе в том судьбоносном 2014-м году. Но город живет во многом благодаря тем, кто остался, выстоял, кто охранял рубежи, поднимал этот город в тяжелое время в 2014 – 2015 гг. В память об этом подвиге и написана моя небольшая книжка – с надеждой сохранить и передать другим все то, что было пережито военным летом и осенью здесь, на западной границе русского мира».

Скачать бесплатно по ссылке: ridero.ru/books/gorod_na_peredovoi_lugansk-2014...

@темы: война, Луганск, Донбасс

---

Рутина жизни как поток

Книга Фолкнера «Когда я умирала» лучше всего передает ощущение жизненных неурядиц как потока, против которого непрерывно нужно бороться. Это впечатление Алисы, что нужно бежать изо всех сил, чтобы только остаться на месте, только усиленное и данное в трагическом аспекте, потому что нищета и тяжелый труд превращают каждое движение в напряжение всех сил, требуют энергетических и эмоциональных затрат, которых достаточно, чтобы продержаться в доме Павлова, а на выходе получается всё то же всё там же.

Сюжетно книга представляет собой историю похорон крестьянки, матери пятерых детей, в округе Йокнапатофа. Этот округ Фолкнер придумал сам и описывал всю свою писательскую жизнь. В студенческие годы я увлекалась его творчеством и прочитала о Йокнапатофе всё, до чего могла дотянуться, так что топографию и хронологию я представляю, и общий фон повествования мне знаком.

На этом фоне, в глубинке американского Юга, разворачиваются эти поххороны, которые один из персонажей описывает так: «"Мы стараемся как можем, – сказал отец. И начал длинную историю о том, как им пришлось ждать, когда вернется повозка, как смыло мост, и они поехали за восемь миль к другому мосту, но его тоже залило, и тогда они вернулись, пошли вброд, и как там утонули их мулы, и как они раздобыли новую упряжку, но оказалось, что дорога под водой, и пришлось ехать аж через Моттсон, – но тут пришел сын с цементом и велел отцу замолчать».

И такая дребедень целый день, целых девять дней, с гробом на повозке на пути в Джефферсон, где покойная просила ее похоронить. Даются все эти события в максимально импрессионистической манере – как поток сознания разных персонажей, этого большого семейства и тех, кто встречается им по пути. Конструктивно так же написано, например, и «Особняк», но там рассказчиков всего четверо, и трое из них – люди, владеющие словом, которые именно рассказывают историю, связывают факты, объясняют значение событий. В этой же книге большинство персонажей – фермеры, которые говорят мало и редко, приближаясь в этом смысле к Герасиму, когда бурные страсти внутри внешне почти никак не выражаются. Их впечатления и размышления Фолкнер реконструирует максимально достоверно, то есть дает настоящий поток, где местоимение «он», три раза встречаясь в одном предложении, означает трех разных человек, отображая присущую нам всем нечеткость мысли, если мы не стараемся выражаться ясно.

Для читателя такой стиль крайне затрудняет восприятие, заставляя буквально разгадывать шифр, и в то же время показывает, каким на самом деле хаотичным является мир, на который человек не набросил еще сеть понятий и категорий культуры.

@темы: Фолкнер, книги

---

Юбилей Веры Инбер

Вместе с Еленой Заславской приняли участие в мероприятии, посвященном советской поэтессе Вере Инбер. Ее ранние стихи для меня - яркая иллюстрации песни "Декаданс" группы "Серебряная свадьба", а "Пулковский меридиан" - серьезная вещь, особенно близкая Донбассу сейчас. Больше по ссылке:
www.днесь.рф/Луганская-Горьковка-отметила-юбиле...

@темы: Горьковка, Луганск, Елена Заславская, Вера Инбер

---

Вольтер, Задиг и старая Франция

Сегодня хочу напомнить о повести Вольтера «Задиг». Несмотря на то, что автор был сторонником теории универсального разума, перед которым должны исчезнуть все культурные различия, у него получилась книга, впитавшая воздух французской культуры эпохи Просвещения и старого режима как мы его понимаем сейчас.

Эпоха Просвещения во Франции – время формирования и первой обкатки всех тех разрушительных идей, которые привели к постмодерну, либерализму, глобализации и прочим приметам антропологического кризиса нашего времени. Автор был одним из тех, кто ковал и выстраивал ту тоталитарную схему действий малого народа, которую так прекрасно описал Огюстен Кошен и которая работает до сих пор: с публичным покаянием за неправильные взгляды, с бойкотом и травлей инакомыслящих, с постепенным и неуклонным захватом публичного пространства и узловых точек в социальной иерархии. Я также совершенно согласна с тем, что Вольтер более злой и жестокий, чем маркиз де Сад, его книги – серьёзная, без иллюзий, разрушительная работа разума, без которой не было бы известных нам форм современной культуры. И всё же, держа это в уме, повесть «Задиг» стоит прочитать.

В этой легкой повести идеи Просвещения не достигают пугающей концентрации «Кандида», здесь нет библейской критики в таких количествах, как в «Царевне вавилонской», и близко нет той полной деструкции национальной идентичности, которой наполнена «Орлеанская девственница», и не так много социальной сатиры, как в «Простодушном». Здесь всего в меру, и книга представляет собой образец того самого острого галльского смысла, о котором писал Пушкин. К тому же в повести «Задиг» есть как минимум три замечательных момента, на которых стоит остановиться подробней.

Во-первых, именно в этой повести Вольтер впервые употребил выражение «медовый месяц», о значимости которого вплоть до наших дней нет нужды распространяться. Для любого другого автора одного этого было бы достаточно, чтобы обеспечить ему бессмертие, но для Вольтера это далеко не самый яркий алмаз в короне.

Во-вторых, в этой повести, в главе «Собака и лошадь» Вольтер приводит одно из первых в европейской литературе дедуктивных рассуждений в стиле Шерлока Холмса. Итальянский культуролог Карло Гинзбург определенно называет эти два листа текста в числе самых значимых корней уликовой парадигмы, в которой так блестяще работал Конан Дойль через полтораста лет после Вольтера. В книге «Имя розы» любимого нашего Умберто Эко первая демонстрация Вильгельмом Баскервильским своих способностей также явно списана с этого эпизода – Вильгельм, как и Задиг, описывает лошадь, которой не видел, вызывая изумление окружающих.

И наконец, в этой повести есть мой любимый пример того, как меняется смысл слов, вырванных из контекста:

«Он [Задиг] разломал на две части дощечку, на которой написаны были стихи, и бросил обе половинки в розовый куст, где друзья тщетно искали их. Пошел дождик, и общество возвратилось в дом. Завистник, оставшись в саду, долго искал и наконец нашел часть дощечки, надломленной таким образом, что половина каждой строчки стихов имела определенный смысл и сама составляла стих более короткого размера; но что было еще более странно – в этих коротеньких стишках заключались самые страшные оскорбления особы царя. Вот они:

Исчадье ада злое,
На троне наш властитель,
И мира и покоя
Единственный губитель.

Завистник впервые в жизни почувствовал себя счастливым: в его руках было средство погубить добродетельного и любезного человека. Полный злобной радости, он отправил царю эту сатиру, написанную рукой Задига; последнего вместе с его друзьями посадили в тюрьму. Дело немедленно рассмотрели в суде, причем даже не стали слушать оправданий Задига…
В то время, как Задиг готовился к смерти, попугай царя улетел с дворцового балкона и опустился в саду Задига на розовый куст. Под этим кустом лежала вторая половина записной дощечки, к которой прилепился персик, снесенный ветром с соседнего дерева. Птица схватила персик вместе с дощечкою и принесла их на колени монарха. Государь с любопытством прочел на дощечке слова, которые сами по себе не имели никакого смысла, но были, по-видимому, окончаниями каких-то стихов. Он любил поэзию, а от монархов, любящих стихи, можно многого ждать: находка попугая заставила царя призадуматься. Царица, вспомнив о том, что было написано на обломке дощечки Задига, приказала ее принести. Когда сложили обе части, они совершенно пришлись одна к другой, и все прочли стихи Задига в том виде, в каком они были написаны:

Исчадье ада злое, крамола присмирела.
На троне наш властитель восстановил закон.
И мира и покоя пора теперь приспела.
Единственный губитель остался – Купидон».

Итак, эту чудесную книгу стоит прочитать. Это отличный способ окунуться в атмосферу Века Просвещения даже в том случае, если для вас еще не настало время отпусков – в повести всего шестьдесят бумажных страниц.

@темы: Вольтер

---

Философия веданты как естественно-научный взгляд на мир

В книге «Мой взгляд на мир» один из создателей квантовой механики венский физик Эрвин Шрёдингер рассказывает о философских основаниях своего мировоззрения. Мировоззрение это представляет собой философию веданты или имманентизм, и оно явно сформировано в том же локусе культурного пространства, который дал нам Кафку, Малера, Майринка, Гёделя и Витгенштейна, не говоря уже о Поппере и Хайеке.

Шрёдингер предложил свою интерпретацию волновой функции как плотности электрического заряда в 1920-е гг., в 1933 году получил Нобелевскую премию по физике и еще тридцать лет после этого занимался целым рядом проблем самого широкого спектра, от электродинамики и космологии до генетики и этики. Взгляды такого разностороннего ученого, творца современной физики, несомненно, интересны читающей публике.

Мировоззрение Шрёдингера просто, доступно и без единой формулы изложено в короткой, на 150 страниц, книжке. Книга разбита на два части, между которыми пролегает сорок лет размышлений и поисков. К чему же пришел великий ученый в конце своего творческого пути?
Философская основа мировоззрения Шрёдингера не поменялась на сорок лет, и составляет она философию веданты, как ее излагает Артур Шопенгауэр и любят персонажи Германа Гессе. Любое обобщение на каком-то уровне оказывается неточным и может вызвать негодование знатоков, но в первом приближении можно считать, что философия веданты – это буддизм, хотя бы потому, что сами Веды – религиозное произведение, а не философское. Во всяком случае, такое понимание древней индийской мудрости бытовало в Европе сто лет назад, когда Шрёдингер формировался как мыслитель и знакомился с философией веданты.

Центральное положение этой философии – отсутствие субъекта в мироздании. Шрёдингер пишет, что реальное бытие объективного мира вне нас ничем не обосновано и не может быть обосновано, а совпадение ощущений, впечатлений и мыслей разных людей от одних и тех же предметов базируется на том, что все люди представляют собой разные грани одного и того же сверхличного сверхсубъекта (Атман), иллюзорная множественность которого разворачивается во времени и пространстве. Атман есть Брахман, то есть субъект есть мир.
Это учение в конце XIX веке получило название имманентной философии или имманентизма, в котором факты познаваемой реальности отождествлялись с содержанием сознания (имманентны содержанию сознания). Основателем имманентной философии является Вильгельм Шуппе (1836 – 1913), который был профессором философии в университете Грайфсвальда. Имманентная философия, сформировавшаяся в конце XIX века как синтез неокантианства и эмпирического подхода, стала одним из источников феноменологии Гуссерля, которую развивал в своих в работах любимый нами всеми Хайдеггер.

Имманентную философию равно яростно критиковали такие разные современники как Владимир Ильич Ленин, Алексей Лосев и Гилберт Кийт Честертон. Книгу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (последнее слово и означает имманентную философию) я пока не читала, собираюсь с силами, о Лосеве я написала доклад на Лосевские чтения в сентябре, так что публикация будет позже, а вот прекрасного ГКЧ всегда можно процитировать:

«Следующий пример можно найти в пантеизме, в том современном подходе, который часто называют имманентизмом, и который часто оказывается буддизмом… Замечательный пример мнимой схожести – духовное единство буддизма и христианства…

Представители популярной науки, вроде Блэтчфорда, настаивают, что христианство и буддизм очень похожи, особенно буддизм. Все верят этому, и я сам верил, пока не прочел их аргументы… Буддизм одобряет милосердие и самоограничение – в этом буддизм не совпадает с христианством, а попросту не слишком расходится с общечеловеческим чувством. Буддисты в принципе осуждают насилие и излишества, поскольку их осуждает любой нормальный человек. Но ложно утверждение, будто буддизм и христианство одинаково их понимают. Все люди чувствуют, что мы в сетях греха. Почти все думают, что должен быть какой-то выход. Но что до того, каков этот выход, – нет в мире религий, противоречащих друг другу больше, чем христианство и буддизм.

Даже когда я с вместе с прочими хорошо осведомленными, хотя и не слишком педантичными людьми верил, что буддизм и христианство похожи, меня удивляла потрясающая разница в их искусстве. Я говорю не о технике изображения, но о том, что хотят изобразить. Никакие два идеала не противоречат друг другу так, как святой готической церкви и святой китайского храма. Они противоречат друг другу во всем, но самое главное – глаза буддиста всегда закрыты, глаза христианина широко распахнуты.

Тело буддийского святого плавно и гармонично, веки отяжелели и сомкнуты сном. От тела средневекового святого остался шаткий скелет, но у него пугающие живые глаза. Не может быть родства между духовными силами, чьи символы столь различны. Даже если эти образы – крайности, отклонения от основной веры, такие крайности может породить лишь подлинное различие. Буддист пристально глядит внутрь себя. Христианин пристально смотрит наружу. Если мы пойдем по этому следу, мы обнаружим интересные вещи.

Недавно миссис Безант в увлекательном очерке объявила, что есть только одна подлинная религия, все остальные – ее отражения или искажения. Единая вера миссис Безант – это доктрина единой личности: все мы – один человек, и нет стен, ограждающих индивидуальность. Безант не учит нас любить своих близких – она хочет, чтобы мы стали своими ближними. Такова глубокая и многообещающая религия, которая должна примирить всех. Никакая теория не вызывает у меня более яростного протеста, чем эта.

Я хочу любить ближнего не потому, что он – я, а именно потому, что он – не я. Я хочу любить мир не как зеркало, в котором мне нравится мое отражение, а как женщину, потому что она совсем другая. Если души отделены друг от друга – любовь возможна. Если они едины – любви нет. Человек любит себя, но он не может в себя влюбиться, а если б смог – занудный вышел бы роман. В мире подлинных личностей «я» может быть неэгоистично, но мир миссис Безант – это всего лишь одно, неестественно эгоистичное «я».

Именно в этом вопросе буддизм на стороне современного пантеизма и имманентизма, а христианство стоит за человечность, свободу, любовь. Любви нужна личность, поэтому любовь жаждет различия. Христианин рад, что Бог разбил мир на кусочки, раз эти кусочки живые. Христианство велит детям любить друг друга, а не взрослому любить самого себя. Вот пропасть между буддизмом и христианством: буддисты и теософы считают, что личность недостойна человека, христианин видит в личности высший замысел Бога. Мировая душа теософии требует любви от человека, растворенного в ней. Но божественное средоточие христианской веры выбрасывает человека вовне, чтобы он мог любить Бога».
(ГКЧ, «Ортодоксия» www.chesterton.ru/orthodoxy/chapter08.html)

Итак, этическая и религиозная критика имманентизма есть у Честертона, материалистическая – у Ленина, диалектическая – у Лосева, а положительное утверждение этой философии читатель найдет у Эрвина Шрёдингера, предтечи всех тех естественников, которые начинают заниматься философией и естественным образом приходят к восточной мудрости. Этот архетип лучше проследить по первоисточнику, особенно если вы не любите его так же, как и я.

@темы: философия, Шрёдингер, буддизм, Честертон, имманентизм

---

Живая теология

Важная книга, которую я хотела бы порекомендовать читателям, это работа Ф. Н. Козырева «Искушение и победа святого Иова». Раздумывая, как бы получше ее представить, я решила, что та рекомендация, которая была хороша для меня, будет хороша и для читателя. Так что я нашла тот текст Николая Ласточкина, который заставил меня обратить внимание на эту книгу, и советую его всем, кому интересны мистика и предельные вопросы. Текст этот имеет нестандартное название, и в журнале автора по ссылке внизу можно найти больше сопутствующих материалов. Итак.

Десять в пятой

Николай Ласточкин

Вроде бы именно в пятой, сто тысяч (по другой версии - десять в двенадцатой). Это я к тому, что я посмотрел фильм "Легион", относящийся к жанру "американцы снимают киношку, вдохновляясь чем-то неамериканским" (в данном случае книгой с рабочим названием "Это было у Красного моря" или, как напоминает тоже не могущий пройти мимо синематографического шедевра Р. Шмараков, Мильтоном). Картина, если вкратце, о том, что Господь Бог сотворил архангелов, а мистер Кольт сделал их равными (даже тех, которые наказаны). Эпизод, в котором архистратиг Михаил чувствует необходимость как-то объяснить свои невероятно отточенные навыки обращения с огнестрельным оружием словами "в Раю я был военачальником" исторг у меня возглас восхищения. До сих пор я лишь однажды испытывал это чувство, а именно, наблюдая за двумя дачными мальчишками: у одного из них был "американский истребитель эф-девятнадцать" мэйд ин чайна, а у другого вырезанный из какого-то журнала и наклеенный на картон "ваще настоящий архангел". Молодые люди имитировали воздушный бой с возгласами "дыщ! дыщ!" и натужным воем турбин (самолёта и архангела). Я, помню, задержался рядом с ними нарочно, сел на брёвнышко, стараясь не привлекать внимание. Очень было интересно, с каким результатом закончится сражение - но победила, вроде бы, дружба, а точнее, позвавшие ужинать мамаши. Вот и в киношке про Легион было что-то подобное.

Тем не менее, я бы предостерёг своих возлюбленных братьев во Христе от излишне агрессивной критики в адрес сюжета этого (во многих отношениях отвратительного и дурацкого) фильма. На курайнике и прочих форумах мои дорогие единоверцы, как я заметил, изрядно негодуют по поводу сюжета. А сюжет такой:
• Бог стал делать ужасные вещи;
• положительный и очень симпатичный герой пытается встать на Его пути;
• отрицательный и крайне несимпатичный герой не одобряет положительного и даже стреляет в него из разных страшных приспособлений;
• а Господь взял и положительного героя простил;
• а отрицательному накостылял и игрушки отобрал и в кровать раньше времени;
• хотя отрицательный был весь из себя такой набожный, а положительный был богоборец;
• и положительный, причмокивая дарёным леденцом, сказал хнычущему отрицательному в ответ на немой вопрос последнего: "ты сделал то, о чём Он просил, а я сделал то, чего Он хотел"

Я нарочно пересказал фабулу так, чтобы было видно, с какой именно книги Библии она нацело слизана. Это, разумеется, книга Иова, причем не в той сладенькой редакции, в которой её можно найти в катехизисах и копеечных учебниках Закона Божия, а увиденная через призму вдумчивого богословского анализа. Именно так она проинтерпретирована в блестящем труде Ф. Н. Козырева "Искушение и победа святого Иова" (filosofia.ru/70528/), являющим редкий в наши дни пример живой, но вполне ортодоксальной богословской мысли. Я очень благодарен этой книге: в своё, увы, слишком недавнее, время она спасла меня от плотно окопавшегося у меня в голове "Ответа Иову" ("Antwort auf Hiob") К. Г. Юнга. В вычурных юнгианских построениях была своя, совершенно железная, логика, которой я не мог ничего противопоставить (а очень хотелось). Я никогда не нашёл бы самостоятельно козыревских решений всех вопросов, которые ставит книга Иова (последнюю Честертон, коий всем нам батька, отказывался считать самой занимательной из древних книг на том основании, что почитал её занимательнейшей из книг современных). Моя мысленная полемика с Юнгом всегда заканчивалась его победой - пока я не прочитал Козырева. И уже прочитав, почувствовал себя в силах думать над текстом Иова самостоятельно - и в другом направлении, игнорируя уже разрешенные вопросы теодицеи (результат вылился два года назад в исследование, которому я тогда решил "дать вылежаться").

Резюмируя, книгу Козырева читать нужно обязательно (и вторую, про Иакова (filosofia.ru/70527/), тоже можно). Но кому скушно, так и быть, можно посмотреть неожиданно православный фильм про архангелов, сделанных - на радость американских зрителей - равными м-ром Кольтом.

schwalbeman.livejournal.com/196013.html

@темы: Козырев, мысли друзей, богословие

---

Китай понятный

Корейский роман XVII века «Сон в Нефритовом павильоне» принадлежит перу (или кисти) неизвестного автора. Действие происходит в легендарном мифологизированном Китае, который можно описать словами Михаила Успенского (описывающего совсем другую страну): «Молодые у нас все как один добрые, а девицы – красные, мужи – доблестные, жены – верные, старцы – премудрые, старушки – сердобольные, дали – неоглядные, леса – непроходимые, дороги – прямоезжие, города – неприступные, нивы – хлебородные, реки – плавные, озера – бездонные, моря – синие, рыбки – золотые, силы – могучие, брови – соболиные, шеи – лебединые, птицы – вольные, звери – хищные, кони – быстрые, бунтари – пламенные, жеребцы – племенные, зерна – семенные, власти – временные, дела – правые, доходы – левые, уста – сахарные, глаза – зоркие, волки – сытые, овцы – целые…»

В этом волшебном Китае и оказываются захмелевшие небожители, которые после веселой и изысканной пирушки заснули в Нефритовом тереме на Луне. В согласии с универсальным мироощущением китайско-индийского культурного региона, которое выражается словами «жизнь есть сон» (почему-то испанского автора Кальдерона), небесному князю и небесным девам снится их жизнь на земле. После множества приключений, любовных и политических интриг, детективов и военных действий все небесные красавицы благополучно выходят замуж на небесного князя, и живут дружной семьей, где нет места ревности и зависти. Устроив жизнь второго поколения семейства Ян, автор позволяет небожителям проснуться.

Книга переведена еще до того, как в фильмах и текстах на китайскую тему Троецарствие стали называть Историей трех королевств, князей – лордами, а барышень – мисс. Для тех, кто посмотрел и полюбил «Битву у Красной скалы», есть приятный момент – в романе действует Чжугэ Лян, но уже не как умелый полководец, а как бог войны, который вдохновляет на военные хитрости и подвиги главную героиню Хун, Красную Птицу.

Если сравнивать этот роман с другими известными текстами этого региона, в первую очередь с китайскими, такими как «Сон в Красном тереме», то эта книга гораздо более понятная. Мое впечатление от шедевров китайской классики адекватно передает Елена Хаецкая:

«В результате получился роман, очень динамичный и увлекательный, где все герои действовали, руководствуясь какими-то абсолютно несообразными мотивами.
Например, царевна, услышав признание в любви от военачальника, которого она и сама тайно любила, наутро покончила с собой при свете умирающей луны. Я совершенно не понял, для чего она это сделала. Или молодой принц, услыхав от своего отца решение передать ему корону, пронзил мечом грудь одного из царедворцев. Объяснения вроде: «Я избавил его от печали, которая туманила ему глаза» меня почему-то не устраивали».

«Сон в Нефритовом павильоне» выгодно отличается от признанных шедевров своей доступностью для человека нашей культуры. Стоит этим воспользоваться и получить неподдельное удовольствие.

@темы: книги, Сон в Нефритовом павильоне

---

Гимн нерешительности

Книгу «Крылья голубки» Генри Джеймса я прочитала по рекомендации нашего незабвенного друга Владимира Карбаня, который неоднократно ее рекомендовал как образец типично джеймсовской прозы. Эта проза великолепна, но она такого рода, что слишком часто в неё погружаться нельзя, это грозит полным отрывом от реальности. Уже после войны я читала «Женский портрет», и на несколько лет напиталась типичным джеймсовским стилем, так что за новую книгу взялась только этим летом.

Американский психиатр Гарри Гантрип приводит Джеймса как типичный пример шизоидного избегания, отраженный в литературных текстах. Это совершенно верно. Базовый конфликт шизоидной личности заключается в том, что человек разрываем одинаково сильным страхом и поддерживать отношения с другими людьми, и остаться в одиночестве. Поэтому для такого человека типично поведение «то внутрь, то наружу» – постоянные изматывающие колебания по любому поводу, которые завершаются как правило ничем, но приносят массу волнений и мучений. Именно так себя ведут главные герои романа, а разговаривают они все только так, под девизом «никакой определенности!». Типичный диалог:

«Тут, однако, снова раздалась музыка, веселая и громкая, и она не столько помешала им, сколько защитила и поддержала. Когда Деншер наконец заговорил, это было под прикрытием музыки.
– Я мог бы, знаешь ли, остаться, ничего не пытаясь сделать.
– Ну, остаться – значит попытаться.
– Ты хочешь сказать, просто сделать ради нее такой вид?
– Не вижу, какой еще вид, кроме того, что есть, тебе надо бы сделать.
Деншер помолчал.
– Так ты думаешь, она может сама предложить мне жениться?
– Да мне даже в голову не может прийти – если ты на самом деле хочешь знать, – чего она не способна предложить!
– Как принцесса, привыкшая совершать такие поступки?
– Да как кто угодно – какая тебе разница?! Так что будь готов.
Ну что ж, он выглядел так, словно был почти готов.
– Значит, мне остается это принять. Значит, так тому и быть.
Молчание Кейт было ему ответом».

Молчание чаще всего бывает здесь всем ответом. Три недели гадать, что означает это молчание, вместо того чтобы спросить и узнать – это типичное поведение самых динамичных персонажей. Ходить вокруг да около, днями не распечатывать полученное письмо, прилагать все усилия, чтобы ситуация не сдвинулась с места – вот как ведут себя любимые герои Джеймса. Неудивительно, что ситуация хоть как-то развивается благодаря неустанным заботам героинь, которые двигают дело вперед посредством разговоров в этом же джеймсовском духе.

А вы говорите, Пруст. У Пруста есть связь времен, есть центральна тема – память – которая держит весь его цикл, есть разные речевые характеристики персонажей и даже какие-то законченные интересные эпизоды внутри повествования. Джеймс же убаюкивает до состояния полной автаркии. Самое приятное чтение в летний отпуск, для отключения от суеты XXI века.

@темы: книги, Джеймс

---

Первый Рим, отличная реконструкция

Сериал «Рим» (2005 – 2007) посвящен эпохе конца Республики и начала империи, то есть время от Юлия Цезаря до разгрома Антония и Клеопатры при Акции. Время яркое, легендарное, неоднократно отражённое в искусстве самых разных народов. Действуют в этом времени Помпей и Цезарь, Брут и Кассий, Цицерон и Октавиан Август, Антоний и Клеопатра, царь Ирод и Меценат (последние двое объединены по узнаваемости, и чтобы еще раз вспомнить – они были современниками). Мифологизация этих персонажей началась тогда же, когда они совершали свои подвиги, и со временем только возрастала. Кто только не писал об этом переломном времени, от Саллюстия, Плутарха и Аппиана до Шекспира и Маккалоу.

Даже эта спонтанная подборка показывает, что англоязычных авторов тема поздней республики не отпускает уже несколько столетий, и в этом сегменте литературного пространства рождены настоящие шедевры.

Вполне в традиции и на высочайшем уровне создан и сериал «Рим», который я посмотрела гораздо позже, чем всё остальное человечество. Сериал вызвал самые сильные впечатления, и что характерно, это те же самые впечатления, которые возникают от речей Цицерона, трактатов Саллюстия и записок Цезаря. Я вижу ряд неточностей, но они не портят общую картину. Дух того страшного времени передан изумительно точно. Атмосфера воссоздана идеально, насколько это в наших силах две тысячи лет спустя. Смотреть и радоваться (что современные авторы так могут и что мы не жили тогда).

@темы: кино, Рим

---

Связь времен

Борис Васильев, «В списках не значился». Книга о защитнике Брестской крепости, которого немцы смогли взять только в апреле 1942 года. Я видела экранизацию с Серебряковым, фильм 1995 года «Я – русский солдат», по тем мерзким временам вполне приличная экранизация. Книге, безусловно, производит огромное впечатление.

Вот как описывает воздействие книги блогер Артем Ермаков: «Советское архетипическое повествование о жизненном пути человека-героя. Как он проходит сквозь свою жизнь, как сквозь сражение, постепенно теряя людей вокруг. Как остается в итоге этого сражения в полном одиночестве. Даже хоронят его враги...

Что-то не просто красивое, а нечеловечески соблазнительное есть этом образе и в таком пути. Это путь настоящего воина, побеждающего любого врага. Но все-таки образ Плужникова слишком литературен. Таким мог бы стать, к примеру, правильно воспитанный Чацкий или Печорин. Но не его настоящий прообраз из 1941 года, нет!

Люди, сражавшиеся и умиравшие за нас в Брестской крепости, были другими, не книжными. Именно поэтому наша жизнь сегодня далеко не такая страшная, какой могла быть. Именно поэтому не нужно никого заставлять помнить об этом каждое утро. Достаточно вспомнить хотя бы раз в год».

Образ бойца, который стоит не сдаваясь, один и без связи, не зная даже, не сдана ли Москва, актуален и во время войн, идущих сейчас, я имею в виду Донбасс и Украину. Этот образ может быть воплощен и в гражданской жизни, и один из путей его реализации называется «стояние в культуре». Это выражение покойной Виктории Суханцевой, моего первого научного руководителя, которая после начала войны с Украиной выбрала Луганск, сознательно осталась жить и работать в нашем городе, понимая, какое значение имеет ее выбор для научной жизни новой Республики.

Я работала над темой межкультурного взаимодействия и конфликтов на культурной почве, в наших беседах мы касались и современной ситуации на Украине. В 2014 году жители Донбасса оказались на войне, украинская армия начала бомбить наши города. Наши бывшие сограждане разделились на две категории: одни требовали нашей крови за то что мы русские и осмелились пойти на референдум, а другие спокойно продолжали жить своей жизнью, не считая, что военные преступления на востоке их страны являются поводом что-то предпринять, изменить свою жизнь или мировоззрение. И в такой ситуации, говорила Суханцева, человеку остается только стоять в культуре. Делать то, что ты считаешь нужным, правильным, сохранять себя, не зная, есть ли где-то еще кто-то другой, делающий то же самое. Может быть, в тысяче километров найдется еще один такой, и еще, и еще. Возможно, вы никогда друг о друге не узнаете, вы просто должны стоять и делать. Только так.

С тех пор прошло три или четыре года. Война продолжается, ситуация на Украине не меняется. Те, кто там остался и не уехал, только так могут сохранить себя. Донбассу в этом плане легче. Нас таких много, мы видим друг друга не в тысяче километров, а рядом, по нашу и российскую сторону границы. Делаем, что можем, как герой Васильева в 1941-м. Связь не прервалась.

@темы: книги, Васильев, Луганск

---

Имениннику

Ко дню рождения Сент-Экзюпери. Из старого: ninaofterdingen.livejournal.com/762267.html

@темы: мысли друзей

---

Седьмой номер ФКИ: расширяем горизонты

Нина Ищенко

Опубликован новый, седьмой номер специализированного электронного научного издания «Философско-культурологические исследования», журнала, посвященного наиболее актуальным методологическим, теоретическим и практическим проблемам философии, эстетики, культурологии, теории и истории культуры.

Сборник учрежден в 2016 году, выходит 2 раза в год. В 2018 году включен в Перечень рецензируемых научных изданий ВАК ЛНР и в РИНЦ. Публикация в сборнике ФКИ дают научную апробацию диссертационного исследования для аспирантов, докторантов и соискателей ученых степеней.

В свежем номере опубликованы статьи как преподавателей академии, ведущих научную работу, так и сотрудников других вузов республики. Темы номера разнообразны и интересны.

В разделе, посвященном философской антропологии и философии культуры, можно прочитать текст Виталия Даренского об онтологии диалогического сознания и статью А. Яковенко святоотеческой экспликации тринитарного догмата, эпистемологической эргономике. Евгения Сидоркина пишет о маркерах культурной идентичности жителей мегаполиса, в качестве которых выступают семиотические аспекты питания. С позиций философской антропологии исследуются произведения русских писателей: Нина Ищенко анализирует книгу луганской поэтессы Елены Заславской «Донбасский имажинэр» (2020) в контексте социологии воображения Жильбера Дюрана, в то время как Анна Ярошевская изучает экзистенциал «одиночество» в творчестве Федора Достоевского с позиций феноменологической философии.

Раздел сборника, посвященный философской эстетике, включает в себя статью Ларисы Мизиной о понятийно-категориальном аппарате истории и теории искусств, исследование Екатерины Ирдиненко об эстетике французского позитивизма, работу Оксаны Мазаненко о творческом сознании как экзистенциальной позиции субъекта. Значительное место в разделе занимают тексты о музыкальной эстетике. Так, Евгения Михалёва делится результатами исследования «Прекрасной Елены» Ж. Оффенбаха в контексте взаимодействия жанров оперы-буфф и оперетты, Вероника Кабанова излагает принципы гофманианы в русском искусстве ХХ века, И. Йовса изучает тематизм Гершвин-фантазии Ю. Тканова. Место автора в теориях Юрия Лотмана и Убмерто Эко сравнивает Константин Ретивов.

Раздел о теории и истории культуры включает в себя целый спектр интересных тем, от Крещения Руси, которое анализируется Верой Даренской как мировоззренческая трансформация, до историко-культурных аспектов работы библиотек Луганщины, которому посвятила свое исследование Ольга Лукьянченко. Специфика виртуального общения в Интернете рассматривается в работе Владислава Бурыма, социокультурный аспект театрального искусства изучает Екатерина Гребеник, конфликт ценностей в русской культуре ХХ века исследует Светлана Пиченикова. И в этом разделе по теории и истории культуры можно выделить своеобразный музыкальный подраздел, в котором Лилия Назаренко рассматривает джазовый вокал и его влияние на музыкальную культуру наших дней, а Наталья Тихомирова рассматривает вопросы диалогичности композиторского стиля.

Таким образом, статьи в седьмом номере сборника «Философско-культурологические исследования» охватывают широкий круг тем, от онтологических вопросов и специфике теоретико-понятийного аппарата современных гуманитарных наук до феноменологии творчества и роли автора в культуре постмодерна. В сборнике есть тексты, посвященные как творчеству классиков искусства и литературы, Оффенбаху, Гофману, Достоевскому, так и анализ произведений современных авторов русской культуры, Елены Заславской и Юрия Тканова. Хронологически тексты также охватывают весь период русской культуры – от Крещения Руси до общения в интернете и культуры еды в современном мегаполисе. Сборник будет интересе в первую очередь специалистам и научным работникам, и в то же время любой человек с широким кругозором может найти здесь для себя что-то новое, интересное, расширяющее горизонты. Сборник «Философско-культурологические исследования» – яркое свидетельство того, что научная жизнь в военном Луганске не прекращается, а луганские ученые вносят посильный вклад в осмысление важных вопросов философии и культуры нашего времени.
oduvan.org/chtivo/recenzii/sedmoy-nomer-fki-ras...

@темы: Луганск, Академия Матусовского, ФКИ

---

Невероятная миссис Мэйзел

Комедийный сериал о времени, которое уже становится легендарным – 1950-е годы, США. Первые две серии великолепны. В них разрабатывается тема, близкая каждой женщина, особенно женщине Донбасса – как много и постоянно нужно делать, чтобы всё вокруг двигалось легко и непринужденно, как бы само собой. Дальше пошла такая еврейская специфика, от которой я очень далека, и большая часть шуток пролетают мимо. Я понимаю, когда надо смеяться, но не смешно. Отдельный штрих хочу ещё добавить.

Две серии подряд еврейская семья отдыхает на курорте, куда они ездят тридцать лет, где все их знают, и где всё им нравится. Полное погружение в корпоративную жизнь на этом курорте – просто ужас для человека с моим темпераментом и воспитанием. Все персонажи в полном восторге от корпоративных увеселений, которые предлагает курорт, и два месяца с энтузиазмом разбиваются на отряды, скандируют речёвки, устраивают конкурсы самодеятельности, танцевальные вызовы, спортивные состязания в режиме нонстоп – это что-то невероятное. Тот энтузиазм, которого в своё время тщетно от меня добивались пионервожатые, взрослые люди демонстрируют совершенно серьёзно, с полным самозабвением и восторгом.

Боюсь, я здесь и застряла. Для меня это двухсерийный фильм, и не дальше.

@темы: кино

---

Три разговора и Последнее Царство

Книгу Владимира Соловьёва «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» я прочитала сравнительно поздно, но впечатление она произвела сильное.

Книга написана в последний год жизни Соловьёва, в 1900 году, и представляет собой три диалога на философские и религиозные темы. Диалогическую форму философы любят со времен Платона, она позволяет высказывать интересные идеи, не стесняя себя строгой формой. Это и делает Соловьёв: светское общество, куда входят дамы, дипломаты и военные, беседует на досуге о состоянии нравов в Европе и в России, о демократии и конце света. Воистину, за десять лет меняется всё, а за сто лет ничего.

Одна из тем этих бесед, которой суждена была большая жизнь, следующая: цивилизованные страны не воюют между собой, и с ростом демократии и цивилизованности на планете войны исчезнут, а армию нужно распустить уже сейчас. Через полтора десятилетия после смерти Соловьёва Первая мировая война нанесла сильнейший удар по этим взглядам, но не уничтожила их полностью. Эта идея даже оказалась верна, правда, таким образом, который Соловьёв вряд ли одобрил бы при всех своих диалектических способностях: современные цивилизованные государства и в самом деле не воюют, они проводят миротворческие операции. Объявление войны Германией Советскому Союзу в 1941 году было чуть ли не последним таким актом в новейшей истории.

Ещё одна идея Соловьёва, которая не оправдалась, но где-то в недрах общественного подсознательного безусловно существует, эта страх монгольской угрозы, нового Чингисхана, который сметёт с лица земли дряхлую западную цивилизацию. При всём разнообразии кандидатов на роль азиатского владыки и при всех потрясениях последнего столетия в недрах самого западного культурного региона, дряхлость западной цивилизации явно преувеличена, что конечно только содействует популярности идеи.

Самой важной темой, ради которой и читают эту книгу, является описание царства Антихриста и последней битвы, после которой на земле наступает тысячелетнее Царство Христа. Как обращает наше внимание современный философ Фёдор Синельников, это описания является не преодолением ранних соловьевских идей о преобразовании общества в нашей земной жизни, а их пугающим развитием.
В самом деле, воцарение Христа после последней битвы наступает «на тысячу лет», то есть время не упразднилось, а существует по-прежнему. Кроме того, с Христом царствуют праведники, погибшие за него во время гонений последних дней, которые, по словам Соловьёва «ожили». Помимо того, что оживление и воскресение из мёртвых – принципиально разные вещи, надо заметить, что ожили-то далеко не все, вся двухтысячелетняя история Церкви стирается в этом финальном оживлении, большинство праведников, погибших за Христа со времён Воплощения, не наследуют этого Царства, которое Соловьёв ни разу не назвал Царством Божиим. Наряду с этим царством существует ад, куда отправляются все, кто боролся не на той стороне в последней битве, и кто ещё помимо этого – Соловьёв не уточняет. Христос выступает как земной владыка – Царь и Первосвященник, воплощающий в своей особе две важные для Соловьёва составные части власти земного государства. И если Антихрист, падение которого предшествует этому воцарению, не выглядит в книге как вселенское зло, то наступившее на тысячу лет царство такого рода оказывается поистине пугающим.

Нельзя не отметить, что эта история имеет много уровней толкования – Соловьёв приводит её не от своего имени, а как произведение одного из персонажей, так что нельзя достоверно сказать, что сам философ именно так и думал. Этот подход принёс много приятных трудностей исследователям философии Платона, и похоже, обеспечит работой ещё не одно поколение платоноведов. В случае Соловьёва концепция тоже не выглядит окончательной, тревожная недосказанность остаётся, и по-прежнему даже в наши дни привлекает читателей.

@темы: книги, философия, Соловьёв

---

Кэрролл на немецком

«Замок» Кафки – это австрийская «Алиса в стране чудес». Весь тот абсурдный сюрреализм нашей повседневной жизни, который Кэрролл подаёт весело, легко и наслаждаясь процессом, в «Замке» показан с трагической стороны. Бессмыслица жизни, убивающий абсурд рутины, безнадежность попыток вырваться из норы, простите, из деревни, как и безнадежность попыток добраться до замка – все эти темы раскрываются с поразительной ясностью и спокойствием. Как писал Кундера, Кафка – самый спокойный автор в мировой литературе, у него главный герой никогда не истерит, не срывается, не выплёскивает эмоции. Впечатление получается сильнейшее, несмотря на то что роман не закончен. Если Кафка хотел сжечь его, как недоделанную книгу, то его эстетический вкус и точность слова невероятны и за гранью человеческого.

Подобные произведения в англоязычной литературе – «Колыбельная для кошки» Курта Воннегута, «Твин Пикс» Дэвида Линча. В русской культуре – фильм «Сталкер», который испорчен как раз истерикой и надрывом. Для меня лично Кафка задает идеальное изображение жизненного абсурда, относительно которого я ранжирую всё остальное, вплоть до комедийных сериалов. Это безусловный эталон.

@темы: книги, Кафка