В двух книгах разных писателей, написанных на разных языках и скорее всего независимо друг от друга, встречается один и тот же топос: девочка и взрослый у моря. Лето, солнце, бесконечное небо и два человека, которые почти не говорят друг с другом, но у каждого в душе идет интенсивное выстраивание себя, невидимое и тихое, и в то же время настолько напряженное и мощное, что надолго задает вектор жизненного движения. Взрослый в этой паре не является отцом или родственником девочки. Зато он является писателем.
Впервые этот топос я встретила в книге Паустовского «Повесть о жизни», которую читала летом 2014 года. Это был очень удачный выбор, который сразу задал верный масштаб переживаемым в тот год историческим потрясениям.
Паустовский описывает, как по жизненным обстоятельствам в Гражданскую или сразу после он вынужден был жить в глухой глуши, близ Одессы, над Черным морем, совершенно один, и питаться практически подножным кормом. В эту избушку, где писатель коротал свои дни, его знакомый привез вдруг девочку: мама ее сильно заболела, побыть с ней некому, можно ее здесь оставить? Вот и хорошо, спасибо большое. Девочку оставили в чем была с совершенно незнакомым человеком, и забрали через несколько недель. Вот эти два одновременных и параллельных существования, два герметичных внутренних мира, которые помещены рядом топографически, но совершенно недоступны друг другу во всех остальных смыслах, поразили меня какой-то архетипической простотой и выразительностью.
Я сразу узнала этот сюжет в совершенно неожиданном месте – в «Александрийском квартете». Правда, там это не случайная встреча, девочка – дочь покойной подруги писателя, живут оба в обустроенном доме, хорошо обеспеченные, и гораздо долее одного лета. Однако изолированность миров очень похожа. Писатель на самом деле живет в своей книге – в том самом «Александрийском квартете», в котором читатель и встречает его и эту девочку. Писатель всё время пишет – за столом на улице, под ветками деревьев, под мягким средиземноморским солнцем. Девочка купается и гуляет, почти всё время в молчании, так же, как и ее русская ипостась. И так же, как и над Черным морем, создается в этой точке роста ее душа, формируется совершенно непостижимая личность.
Обычно я легко вижу архетипы и бродячие сюжеты. Здесь же, помимо того, что это своего рода идеал отношений взрослого и ребёнка, мне и сказать нечего.
Впервые этот топос я встретила в книге Паустовского «Повесть о жизни», которую читала летом 2014 года. Это был очень удачный выбор, который сразу задал верный масштаб переживаемым в тот год историческим потрясениям.
Паустовский описывает, как по жизненным обстоятельствам в Гражданскую или сразу после он вынужден был жить в глухой глуши, близ Одессы, над Черным морем, совершенно один, и питаться практически подножным кормом. В эту избушку, где писатель коротал свои дни, его знакомый привез вдруг девочку: мама ее сильно заболела, побыть с ней некому, можно ее здесь оставить? Вот и хорошо, спасибо большое. Девочку оставили в чем была с совершенно незнакомым человеком, и забрали через несколько недель. Вот эти два одновременных и параллельных существования, два герметичных внутренних мира, которые помещены рядом топографически, но совершенно недоступны друг другу во всех остальных смыслах, поразили меня какой-то архетипической простотой и выразительностью.
Я сразу узнала этот сюжет в совершенно неожиданном месте – в «Александрийском квартете». Правда, там это не случайная встреча, девочка – дочь покойной подруги писателя, живут оба в обустроенном доме, хорошо обеспеченные, и гораздо долее одного лета. Однако изолированность миров очень похожа. Писатель на самом деле живет в своей книге – в том самом «Александрийском квартете», в котором читатель и встречает его и эту девочку. Писатель всё время пишет – за столом на улице, под ветками деревьев, под мягким средиземноморским солнцем. Девочка купается и гуляет, почти всё время в молчании, так же, как и ее русская ипостась. И так же, как и над Черным морем, создается в этой точке роста ее душа, формируется совершенно непостижимая личность.
Обычно я легко вижу архетипы и бродячие сюжеты. Здесь же, помимо того, что это своего рода идеал отношений взрослого и ребёнка, мне и сказать нечего.
