Песенка дня

Всё будет хорошо

@темы: музыка

---

Звёздный Мальчик Шерлок

Автор Сестра Нибенимеда

В беседах с klavdiaivanovna вдруг поняла, откуда у меня ощущение такого сложного зеркального эффекта от «Шерлока».

Вообще любое переложение условной классики на язык не менее условной современности – тончайшее из искусств. Всякому ясно, что если заставить Дядю Ваню плясать на авансцене в розовых стрингах, а Каварадосси петь последнюю арию, сидя на унитазе, то это будет не попытка донести до нас невысказанное, а в лучшем случае упоение собственной творческой импотенцией. Интерпретация – это не когда разбойники Шиллера выезжают из-за кулисы на мотоциклах и расстреливают публику из автоматов. Это – когда мы видим на экране Обломова, самого настоящего, во плоти, как он есть, слышим гончаровские интонации, плачем от радости узнавания и понимаем, что он совершенно такой – и всё-таки неуловимо, несомненно не такой. Знакомый текст стал прозрачнее, ажурнее, легче, засветился новыми оттенками прежних красок; к серьёзности примешалась бережная, нежнейшая ирония, а к грузноватой печальной взрослости – тихо фыркающее в кулак мальчишество. Это всё тот же текст, но как будто переписанный заново всё тем же Гончаровым, живущим уже не там и тогда, а здесь и сейчас. Словно роман смотрит сам на себя в зеркало и видит себя же, нимало не осовремененного, но на диво помолодевшего.

В «Шерлоке» всё ещё сложнее, там – тройной эффект отражения.
Когда я смотрела, то всё думала: что же не так? При таком трепетно-хулиганском отношении к первоисточнику, с почтительным вниманием к мельчайшим его деталям – совершенно иная стилистика, иной ритм, иные характеры. Это интерпретация, но явно не того, что написал Дойл. Он просто не мог так написать – для этого он был слишком серьёзен, одномерен и по-хорошему прост.
Не Дойл, но кто-то знакомый. БЕЗУМНО знакомый, просто до полного дежавю.

Уайльд. Ну, конечно, Уайльд!
Хлёсткие реплики, двусмысленные шутки, убийственные парадоксы, отчётливая (хотя здесь – скорее пародийная) гомоэротика, лёгкость там, где ждут глубокомыслия, и строгость там, где ждут легкомыслия, наивный символизм, обилие лепнины и виньеток, на которых, как на фундаменте, держится вся конструкция, средневековый морализм под маской цинизма, апологетика страсти к одиночеству и страха перед одиночеством и ещё…. Что же ещё?

Ну, красота, конечно, ёлки-палки.
КРАСИВО же до чёртиков.
От простодушного и изобильного, через край, эстетизма на грани с кичем просто некуда деваться. Бьёт в глаза. Шибает в нос. Не даёт оторваться от экрана.

И герой. Не Дориан Грей – нет; скорее уж, ровно наоборот. А ещё вернее – Звёздный Мальчик, пришелец из других миров с репутацией эстетствующего полубезумца, монстра эгоизма, к которому, чуть что – все бегут за помощью и спасением.

Всё это было бы чистой глупостью, если не вспомнить о том, что, по версии литературоведов, поначалу Шерлок Холмс писался автором именно с Уайльда. Как раз Уайльду он и обязан своей декадентской молодостью с кокаином, пижонством, нервозностью и эксцентричными выходками. Позже он надоел автору и с горя остепенился и осхематичился. Но, вероятно, в какой-то из параллельных граней ЕСТЬ истории о Шерлоке Холмсе, написанные не Дойлом, а Уайльдом.

Каким образом авторы сериала их нашли и прочитали, лучше не думать.
Но то, что они экранизировали именно их – в том нет сомненья.
Добавив к этому ещё немалую толику собственных авторских тараканов.

Отсюда эффект не двойного, а тройного отражения, от которого лично у меня троится в глазах, как у пьяного короля Лоэгайре, который поглядел на луну и уверовал в то, что Бог един в трёх лицах.

Какая красота, дорогие мои леди и джентльмены! Какое безумие!
Интересно, есть ли ещё в мировом кинематографе фильмы с подобным эффектом?

@темы: кино, Шерлок Холмс, Уайльд, мысли друзей

---

Судьба одного ларца

Автор schwalbeman

Не только неэффективное в итоге оказывается эффективным, но и не моральное может статься моральным. И.-В. Гёте:

Мефистофель

Постылые! Исчадья преисподней!
Мне жаль, что нет ругательств попригодней.

Фауст

Да что с тобой? Что у тебя за вид?
Тебя какая муха укусила?

Мефистофель

Я б чертыхался на чем свет стоит,
Когда бы не был сам нечистой силой.

Фауст

Вот сумасшедший! Что за кипяток!
Не горячись! Здоровье б поберег!

Мефистофель

Подумай, у попа шкатулка наша!
Все это Маргаритина мамаша.
Лишь глянула - и на пол чуть не бах,
Такой напал на богомолку страх.
Она благочестивая матрона.
По праздникам поет святым каноны.
Без промаха ее наводит нюх,
Где чистый скрыт и где нечистый дух.
Смекнула, поглядев на изобилье,
Что невидали этой не святили,
И говорит: "Дитя, не тронь серег.
Неправое имущество не впрок.
Пожертвуем-ка эти украшенья
Заступнице небесной в приношенье".
Дочь смотрит на каменьев перелив
И думает: "Ужель так нечестив
Даритель и его проступок грубый?
Дареному коню не смотрят в зубы".
Был совещаться вызван капеллан,
И он одобрил материнский план.
"Вы приняли разумное решенье,
Мир вашей добродетельной душе:
Кто жадность победил, тот в барыше.
А церковь при своем пищеваренье
Глотает государства, города
И области без всякого вреда.
Нечисто или чисто то, что дарят,
Она ваш дар прекрасно переварит".

Фауст

Как и всеядец ростовщик еврей
И главный королевский казначей.

Мефистофель

Затем, минуты не промешкав,
Премного умиленный поп
Браслеты, цепь и кольца сгреб,
Как горсть каких-нибудь орешков,
На женщин милости небес
Призвал и был таков, исчез.


Предположим самый худший случай. Поп – коррумпированный циник, одна рука в церковной кружке, другая под чьей-нибудь юбкой. Мать Гретхен – тупая невежественная ханжа. Их союз, брак настойчивого в своей слепоте невежества и сознательного бессовестного обмана ежесекундно рождает что-нибудь злое и отвратительное. Мы с И.-В. фон Гёте с наших просвещенческих позиций искренне и громко тошнимся.

Но разве в этом эпизоде не произошло посрамление диавола? Ещё как произошло, вон он как ругается, нечистый. То есть, получается, что жадный поп и мать-ханжа каким-то образом достигли своей изначальной, декларируемой цели. Ни невежество, ни цинизм им не помешали: они сделали именно, что и полагалось христианам: заставили чорта сожалеть о нехватке достаточно крепких ругательств.

Воистину, "Фауст" Гёте – это штука посильнее "Фауста" Гёте.

@темы: реализм, мысли друзей, холизм

---

Монархист о связи времён

Когда-то давно мне понравилась одна мысль Шульгина о современных ему событиях. Он писал, как ошибочны и нелепы разговоры о том, что наш народ расслабился, растерял пассионарность (как мы сейчас бы сказали), отуплён тиранией и ни на что не способен. Яркий пример противоположного являет собой Украина. Триста лет после Богдана Хмельницкого это было сонное царство, где казалось никому нет дела ни до чего, кроме своего огородика и садка вишневого коло хаты. Однако в 1918-м году сюда пришли немцы, и мигом вся Украина заполыхала. У немцев не получилось заставить наш народ жить так, как он не хочет, даже в течение пары лет. На двадцать лет позже вся объединённая Европа не смогла от нас того же добиться.

Отсюда понятно, как нужно относиться к мифологемам о том, что нам силой навязали Советскую власть на 70 лет, ненавистных Романовых на триста лет или ещё лучше - христианство на целую тысячу лет. Вспомните немецкие танки под Сталинградом, немецкие самолёты над Москвой, немецкие пушки под Ленинградом. Такой силой нас невозможно принудить, а была ли большая у кого-то другого?

@темы: Россия, связь времен

---

Из Моцарта мне что-нибудь

Автор schwalbeman

У Холмогорова неожиданно хорошо об итоговой эффективности неэффективного государства. О том, какое всё обидное и несправедливое – но в конечном итоге весьма себе ничего. То ли чудом, то ли что-то такое смитовско-гегелевское... невидимая рука, незаметная в деталях, а проявляющаяся лишь холистически и очень постфактум. Это, понятное дело, речи охранительские... можно рукой махнуть, можно. Можно-можно. Но опасность неправильно оценить свою эпоху, увы, никогда не ослабевает. Это нужно хотя бы осознавать.

Нижеследующее весьма хорошо:

Вторая проблема, которую приносит идеологизированность взгляда (любая идеологизированность) - это чрезмерно эстетическое и кинематографичное восприятие действительности. Кино вообще надо запретить, поскольку человек, который постоянно сравнивает свое унылое настоящее с реальностью импортного блокбастера - чудовище, причем очень социально опасное чудовище. Надо помнить, что в жизни очень мало эффектных поз, героических поступков, а главное - В Жизни Нет Саундтрека. Запомните это, пожалуйста, что ни Ханс Циммер, ни Джон Уильямс, ни Вангелис не пишут музыку к нашей жизни и её событиям, а оттого она гораздо более уныла, чем наше кинематографичное восприятие реальности.


Это проблема. У нее два решения: можно вытравить в себе "идеологизированность взгляда". А можно добавить к взгляду ещё и слух. Чтобы саундтрэк играл в душе. Для этого определенное (само-)воспитание потребно, это тяжело, это, в конце концов иррационально – но именно это правильный путь. И его у нас никто не отнимет навечно. Очень скоро, когда рациональная и не идеологизированная часть мира накроется медным тазом, мы покажем им всем кузькину родственницу. То есть, как обычно: будут те, кто "вынесет эту дорогу железную, вынесет всё, что Господь ниспошлёт". И, спустя какое-то время, те, кого "эта дорога железная" будет со свистом мчать из одной столицы в другую. Обиженные герои и их (не)благодарное потомство.

В сущности, речь, как обычно, сводится к мистериализму, к виденью мира не унылой "объективной реальностью" (это смерть) и не спектаклем (т.е. сознательным взаимным обманом и игрой – это тоже смерть), а мистерией. Костюмированным обрядом, если желаете. Литургией, богослужением (в некотором очень расширительном смысле).

Отсюда можно перевести стрелки на другую мою любимую тему: гносеоцентризм западной философии (а с ней и прочей культуры). Субъект западной философии – это почти всегда познающий субъект (а не субъект, чистящий картошку у шкворчащей маслом сковородки). Значит, если такой субъект захочет конструировать себе видение, он непременно будет оценивать его с точки зрения познавательной ценности. Это как бы и допустимо, но даёт слишком большую фору "объективной реальности", уму в противовес мудрости. Привычка воображать себя в первую очередь познающим разумом дала западному человеку очень много. Но у неё есть неприятная оборотная сторона...

Меж тем чайник вскипел.
2010

@темы: реализм, мысли друзей, мистериализм

---

нет — так; безделицу

Автор quod-sciam

Уже решившись отравить Моцарта, завистник Сальери вдруг да выслушивает в особой комнате в трактире "Золотого льва" признание праздного гуляки в необъяснимом страхе, в тревоге, в чём-то странном и смутном, как не до конца памятный ночной кошмар.
Вы никогда не задумывались, отчего Сальери, выжженный дотла любовью к музыке, — невзаимной, увы, — берётся успокаивать Моцарта?.. ведь не для того же, чтобы жертва не дёргалась, правда? Есть здесь что-то настолько парадоксальное и вместе с тем безусловное, что бывает ещё только у Шекспира.

Синьор Антонио с ядом наготове отчего-то тянет с ласковым смешком взрослого, говорящего с напуганным ребёнком (все знают, но освежу):

И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: "Слушай, брат Сальери,
Как мысли чёрные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти "Женитьбу Фигаро".

И Моцарт, словно очнувшись, улыбается в ответ:

Да! Бомарше ведь был тебе приятель;
Ты для него "Тарара" сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив...
Я все твержу его, когда я счастлив...
Ла ла ла ла...

— и дальше про известный слух о Бомарше-отравителе, реплика, которая по всем законам драматургии должна ударить Сальери под дых.
Нас, однако, интересует вот это "ла ла ла ла" из славной вещи, оперы Антонио Сальери "Тарар", написанной на либретто Бомарше.
Больше, чем либретто, сразу поднимем палец академически, поскольку Бомарше всерьёз думал об опере, в которой текст, сюжет и идея едва ли не важнее музыки — в чём, надо признаться, выступил автором весьма передовых на тот момент, а дело было в 1787 году, взглядов.

Либретто Бомарше, при всей заявленной прогрессивности, в меру ужасно, в нём летят во все концы гамадрилы и британцы на условно-восточном фоне разыгрывается ходульный и сложный, как сам тогдашний оперный костюм с плюмажем на голове, сюжет о политике, любви, морали и приключениях, взболтать, не перемешивать. Собственно, обычная выспренняя оперная чушь XVIII века, где повествование о перипетиях жизни различных властителей древности и экзотических стран было лишь предлогом для последовательности арий лирических и с фиоритурами, которые дорогой _corso_ как-то замечательно уподобил виртуозной нарезке огурцов.
Музыка Сальери ровно такова, какой должна быть: пышная, мастерская, как по нотам, большая... в общем, неплохая, чего уж. Не Гендель, не Глюк, но вполне.

Дивное и невыносимое дитя, Моцарт искренне хочет похвалить Сальери, ему нравится, правда.
Будь я Сальери, я бы удавила Моцарта, не дожидаясь случая бросить яд ему в бокал, поскольку именно "Тарар" — острый нож в самое солнечное сплетение. Дело в том, что Моцарт, осознанно или нет, ловит Сальери именно на зависти, причём в терминальной форме: балет невольников в "Тараре" списан край в край с финала "Похищения из сераля", оперы Моцарта, написанной пятью годами ранее. Моцарт может этого не помнить, но Сальери не просто помнит, его это ест, ему от этого гадко, больно и тяжко.

Но отвлечёмся от драматургии, обратимся к музыке.
К тому самому "ла ла ла ла", которое Моцарт твердит, когда счастлив.

Академик Алексеев в примечаниях к полному собранию Пушкина предполагает, что то самое "ла ла ла ла" происходит из арии "Astasie est une déesse", которая в пушкинские времена была необычайно популярна в Европе и в России... а чего вы хотели, опера тогдашняя — попса попсой, из неё запросто берут отдельные кусочки для домашнего исполнения, шарманки тоже играют оперные фрагменты.
И всё бы хорошо, да вот ария эта — плач по утраченной возлюбленной, попавшей в рабство, и нет там того гениального мотива, который, несмотря на печальный повод, можно было бы связать с ощущением счастья.

Есть и другая версия, остроумная крайне, изложена она вот в этой статье, а я перескажу кратко. Во второй редакции "Тарара" Бомарше дописал финальную сцену коронации героя, его там славят вчерашние рабы, в частности, чернокожие невольники, и солист как раз поёт подходящее по мнению исследователя:

Молодой негр:

(в экстазе)

Хвала! Хвала!
Негр чёрный бедная была!
Терпела горькая удел.
Но добрый белый пожалел!
За тебя, о добрый белый,
Негр отдаст душу и тело!

Кровь прольёт!
Жизнь даёт!

Будет негр работать дело,
За тебя, о добрый белый,
За твоя народ — моля
Наша бога Урбаля!
Урбаля! Урбаля!

(обращаясь к зрителям)

Ля-ля-ля, ля-ля-ля!

(Живописная пляска негров и негритянок, выражающая их восторг).

Прямое ля–ля–ля! Опять же, тираноборческий, де, пафос (где, скажите на милость?), тема чёрного человека... я, пожалуй, даже согласилась бы, когда бы не, во-первых, сугубо французское и недолгое бытование именно этого финала в смысле именно музыкальном (либретто Пушкин знал, это доказано), но главное, во-вторых, невозможность по либретто, как бы хорошо ни было, напеть тот самый мотив.
Глупо, возможно, но это "ля-ля-ля" ещё и не укладывается в размер белого пушкинского стиха, а я почему-то верю в слух Александра нашего Сергеевича.

Значит, искать стоит среди других популярных фрагментов "Тарара", которые и пели, и шарманками играли, и знали именно как музыку.
И вот тут находится забавное. Вот что пишет в своих мемуарах певец и композитор Майкл Келли (Kelly (O'Kelli), Michael, 1762-1826), друг Моцарта:

В один из вечеров Сальери пригласил сопровождать его в Пратер. В это время он сочинял свою оперу "Tарар" для Большой Оперы в Париже. Мы устроились на берегу Дуная, за кабаре, где пили прохладительные напитки. Он извлёк из кармана набросок арии, сочинённой этим утром и впоследствии ставшей популярной. "Ah! Povero Calpigi". Пока он пел мне эту арию с огромной выразительностью и жестикуляцией, я смотрел на реку и вдруг заметил пересекавшего её большого дикого кабана, как раз около того места, где мы сидели. Я пустился наутёк, и композитор последовал моему примеру, оставив позади "Ah! Povero Calpigi" и, что гораздо хуже, фляжку великолепного рейнского вина. Мы много смеялись над случившимся, когда оказались вне опасности. И в самом деле, Сальери мог шутить обо всём на свете, он был очень приятный человек, глубоко уважаемый в Вене. Я считаю большим счастьем, что он обратил внимание на меня.

И вот это, друзья мои, было бы воистину по-моцартовски и дико смешно.
Дело в том, что Кальпиджи в "Тараре" — старший евнух, итальянец по происхождению, но оскоплён он вовсе не жестокими дикарями, а собственным рачительным папенькой, ещё в Ферраре, поскольку обладал с детства дивным певческим голосом и папаша желали заработать на сыне-кастрате деньжат... ну, см. волшебную клюкву "Фаринелли", там про то же. Когда тиран Атар, правитель Ормуза, требует развлечений для своей тоскующей пленницы, той самой Астазии, Кальпиджи поёт о своих злоключениях, причём поёт с либертинской изысканной непристойностью, вызывая общий восторг и хохот.

Звучит — и выглядит, да! — всё это вот так (постановка 1988 года, режиссёр Клаус Виллер, за пультом Жан-Клод Мальгуар, Кальпиджи — Эберхард Лоренц).

— Je suis natif de Ferrare, — начинает Кальпиджи.
Ля ля ля ля... неужели?..

Ах, как бы это было прекрасно: из всей громоздкой, правильной, угрюмой оперы, где и тебе страсти, и тебе возвышенные чувства, и даже гражданская мораль, божественный балбес Моцарт выбирает назло всё понимающему Сальери дурацкие куплеты дурачащегося кастрата, дрессированной музыкальной обезьянки. Зная о склонности бедного Моцарта, с младенчества ощущающего себя такой же дрессированной зверушкой, разве что не покалеченной, к низовому площадному юмору, я, пожалуй, думаю, что так оно и есть.

Тем более, что мотивчик-то привязчивый, есть в нём то бесшабашное, шампанское веселье, с которым так скачется вприпрыжку мимо всякой суровой серьёзности.

@темы: опера, Бомарше, Моцарт, Сальери, Пушкин, мысли друзей

---

Особо опасная панда, или Против Фантастики

Автор Истинный Учитель Истины

Примечание (для тех, кто читал мои посты с тегом "Невидимая Церковь"): нижеследующий текст представляет собой развернутый комментарий к термину "Невидимая".

Вчера Истинный Учитель Истины (то есть я),возвратившись из заслуженного отпуска, проведённого в евроазиатском турне по единомышленникам и внукам, застал дела в полном порядке. Проф. Инъязов записывал в подвале альбом, секретарь Н. Кудрявцев боролся с очередным изводом линукса, а помощница секретаря Зайцева протянула мне папку с накопившимися коммерческими предложениями.

Бегло просматривая их, я успел выпить две чашки кофе и съесть плитку белого шоколаду, прежде чем натолкнулся на одно, заставившее меня всерьез задуматься.

Речь в нём шла о написании сценария для фантастического фильма по предложенному либретто. В качестве целевой аудитории, указывалось в письме, избрана офисная аудитория 25-35 лет. Сюжет мне предлагался такой: простой клерк, прозябающий в московском офисе на третьестепенной должности, узнаёт, что принадлежит к роду древних Воинов Справедливости. Он обладает нечеловеческими способностями, кои нужно просто пробудить. С помощью наставника -- улыбчивого якутского шамана -- он познаёт самого себя и побеждает злодейскую организацию, вершащую исподтишка судьбы мира. А победив, вновь уходит в тень.

Прочитав это, я вздохнул. На моём веку Внеземные Цивилизации, видимо, никогда не уймутся в своих попытках морально опустить Человечество. В последние десятилетия их козырным оружием по дезориентации землян стало вколачивание в них неисправных геройских историй, заведомо не рекомендованных к воспроизведению. Проф. Инъязов назвал это "синдромом Особо Опасной Панды", или, сокращённо, ООП.

ООП развился и успешно паразитирует на классическом сказочном сюжете об Иване-дураке, в силу своей доброты и отваги взбирающегося по социальной лестнице до самой принцессы в башне. Однако между ООП и Иваном-дураком есть ряд различий, делающий их антиподами. Под тлетворным инопланетным влиянием в сюжет вкралась повторяющаяся из книжки в книжку и из фильма в фильм неисправность, сделавшая историю о превращении последнего человека в первого -- историей о тайном хобби последнего человека.

Эту мысль необходимо проиллюстрировать. Как я уже отмечал в эссе о Воббблах, только людям от природы богатым и знаменитым дозволено быть богатыми и знаменитыми супергероями. В случаях же с людьми обычными современная культура вдруг отказывается от succes-сюжета и не дарит их никаким повышением социального статуса. Чаще наоборот: супергерой, начавший с офисного кьюбикла, становится разыскиваемым преступником, или сидит в канализации, или с неимоверными усилиями скрывает свою вторую жизнь, трудясь днём в газете или адвокатском бюро для бедных. Его супергеройство -- ненастоящее, ночное, сновидческое. "Днём он обычный человек..." -- этими словами можно выразить главную мысль ООП-сюжетов. Никакой принцессы не предусмотрено -- она уже застолблена летающими миллионерами или просто приличными людьми беловоротничковых профессий (последнее замечательно выражено в х/ф "Хэнкок" о несчастливом летающем бомже).

Мессидж, адресуемый ООП-произведениями современнику, безжалостен и очевиден: награды не будет. Никакими ночными полётами за Правдой свой социальный статус не изменить. Никакая личная доброта не сделает Иванушку-дурака процветающим Иван Иванычем. И вообще супергеройство -- это настолько катастрофическая участь, что герои впрягаются в него, как правило, только в результате несчастных случаев.

В итоге зритель, ассоциирующий себя с героем неисправного ООП-мифа, начинает считать себя Особо Опасной Пандой. Толстоватым, смешным, непочтенным созданием, в котором зато дремлет могучая сила. Если татуированная красавица и мудрый монголоид сами спикируют на него с небоскрёба, чтобы обучить -- эта сила пробудится. И лишь тогда ООП предстоит решить, нужны ли ему все эти проблемы.

Пассаж со сваливающимися с неба наставниками, разумеется, чушь. Я обзвонил около сотни Героев Советского Союза и России с вопросом, пикировал ли на них кто-нибудь. Все уверяют, что ничего подобного не было. Их единственной суперсилою и единственным наставником всегда были их собственная отвага и упорство, поднявшие их до полковничьих или генеральских погон.

Таким образом, настало время сказать людям правду. Никакой гуру на вас с неба не свалится. Никаких суперсил вы в себе не таите, не считая своих собственных. А ваш мускулистый наставник, он же татуированная наставница, ежеутренне чистят зубы в вашем зеркале.

Дерзайте.

@темы: мысли друзей, ИУИ

---

Посидим, поокаем

Автор schwalbeman

Волею судьбы мною раскрыта мрачная эзотерическая тайна.

Перечитывая на досуге книжку по истории альбигойского крестового похода, удивился одной, доселе незамеченной, параллели. Где жили еретики? На Юге Франции, в Лангедоке. Это страна, в которой краткий утвердительный ответ звучит «ок» («ланг-д'ок», в отличие от соседней «ланг-д'ойль»).

Ба! (Хлопает себя кулаком по лбу) Так я знаю, кто наследник катарской ереси! Вы уже догадались? В какой стране вместо нормального человеческого «да» говорят «o.k.»?! То-то же.

До сегодняшнего дня о происхождении неологизма «OK» мне было известно лишь то немногое, что я почерпнул из еще советской страноведческой периодики типа «Вокруг Света». Во-первых, что изначально это американизм, впоследствии растекшийся по всему (англоязычному и не только) миру. И во-вторых, этимология неологизма неизвестна. Одна из гипотез состояла в том, что OK это искаженное сокращение слов «All Correct», в искаженной, «падонкаффской» орфографии.

Чтение же написанной по этому поводу ОКсфордской статейки убедило меня в том, что ответ на эту загадку неизвестен широкой публике до сих пор. Все гипотезы, объясняющие появление в девятнадцатом веке слова-паразита, присосавшегося к языку на долгие годы, выглядят совершенно несостоятельными. Все — кроме той, с которой я только что вас ознакомил.

Понятно, кто за всем этим стоит. Масоны. Без сомнения, масоны. Феникс на гербе, глаз в треугольнике, а теперь вот и окситанский слэнг. Благодаря им катарская ересь проникла в каждый компьютер. Каждый день мы по нескольку раз щелкаем мышкой по сатанинскому символу (ибо Лангедок проклят, без сомнения, вместе со своим отвратительным наречием). Немцы говорят OK чуть ли не чаще, чем американцы. И совсем уж убийственно возвращение этого еретического словца на свою историческую родину, во Францию, ибо лингвистический паразит прижился и там.

И если «Ом» это полноценная мантра, то и «OK», несмотря на свою небольшую длину, является полноценным масонским заклинанием, вражеской ворожбой.

Все, я пошел нашивать на пиджак белый крест. И еще: призываю всех добрых католиков нет, не то, всех, кто любит меня опять не то, всех людей доброй воли перестать употреблять масонское словцо, чтобы воспрепятствовать вражине на пути к мировому господству. С сегодняшнего дня, окей?

@темы: юмор, мысли друзей, катары

---

Советский рыцарский роман

Автор christa-eselin

Первым рыцарским романом, прочитанным мною то ли в семь, то ли в восемь лет, был «Тимур и его команда».

Счастье, что я прочитала его, минуя издательские предисловия, учительские комментарии и кинематографические обработки. Иначе я так и не узнала бы, что это – рыцарский роман. Но я была ещё мала и чиста душой и прочитала его взахлёб, томясь и восторгаясь. Потому что роман был не только про рыцарей, но ещё и про любовь.

Юную деву Женю оберегает от невзгод и неприятностей таинственный незнакомец, в которого она влюбляется, ещё не видя, как Эльза в Лоэнгрина ( «- Отстань! И на что это тебе Тимур дался? -- А на то, что, мне кажется, я очень люблю этого человека»). А на самом деле он даже не Лоэнгрин; нет, сам король Артур, создатель и предводитель тайного рыцарского братства, защищающего слабых и обиженных, детей и стариков, вдов и сирот - одним словом, всех, кто испокон веков нуждается в рыцарском покровительстве.(«-- Скажи, зачем? Ты объясни мне проще: что все это значит? -- А это значит, что из этого дома человек ушел в Красную Армию. И с этого времени этот дом находится под нашей охраной и защитой. У тебя отец в армии? -- Да! Он командир. -- Значит, и ты находишься под нашей охраной и защитой тоже... А вот из этого дома человек тоже ушел в Красную Армию. Но его уже нет. Это дача лейтенанта Павлова, которого недавно убили на границе. Тут живет его жена и та маленькая девочка, у которой добрый Гейка так и не добился, отчего она часто плачет. И если тебе случится, то сделай ей, Женя, что-нибудь хорошее»).

Он и вправду рыцарь, без иносказаний и риторики. Он не вызывает врагов на совет дружины, а решает все невыясненные вопросы, как положено, в честном бою. Он любит свою Прекрасную Деву и, конечно, никогда ей в этом не признается, но стоит ей попросить о помощи, как он без долгих раздумий похитит коня угонит мотоцикл , посадит её в седло и повезёт туда, куда она прикажет. Он не может иначе. Он поклялся её защищать. («Женя вскрикнула, что было у нее силы обняла Тимура и поцеловала. -- Садись, Женя. садись! -- стараясь казаться суровым, кричал Тимур. -- Держись крепче! Ну, вперед!») Это что, по-вашему – детская книжка? Да ни черта не детская. Это настоящая взрослая книга о настоящей взрослой любви – можете называть эту любовь «пионерской», если вам нравится повторять бородатые пошлости. И эти дивные, смешные рыцари Круглого стола, такие настоящие, такие разные, такие до безумия колоритные – сплошной Томас Мэлори, куда ни глянь. («Он постоял, поднял палку и, держа ее наперевес, как ружье, обошел вокруг ярко освещенной дачи-- Эх, и тяжела ты, солдатская служба! Нет тебе покоя днем, нет и ночью!») Здесь есть практически всё, что подобает иметь приличному рыцарскому роману: и герои, и разбойники, и трикстеры, и тайны, и Мерлин в образе обманчиво-простодушного дяди Тимура (не случайно мы то и дело видим его в гриме какого-то странного хтонического старика, то ли колдуна, то ли безумца), и старый король в облике Жениного отца - загадочного «командира», и заколдованная злая сестра, которая потом успешно расколдовывается – конечно же, тоже с помощью любви...

Я уверена, что Гайдар хотел написать именно ОБ ЭТОМ. И написал. Умудрившись при этом так изящно и непринуждённо замотать всё это в реалии и приметы бытовой повседневности, что многие этого честно НЕ ЗАМЕТИЛИ.

Бог знает, как это увидела я. Может быть, потому, что тогда я не знала значения унылого словосочетания «тимуровское звено» . Для меня всё выглядело свежо и первозданно, как в седьмой день творения. В моих семилетних глазах двенадцатилетние герои выглядели абсолютно взрослыми и абсолютно прекрасными. Довершал впечатление язык – нимало не адаптированный к моему младенческому восприятию, не сюсюкающий и не пытающийся представить «подростка изнутри», а честный, лаконичный, не перегруженный метафорами, но при этом на диво гибкий и образный. Именно таким языком и пишут хорошие рыцарские романы.

А лет через пять после этого мне так же случайно удалось непредвзято взглянуть на Горьковскую «Мать». И увидеть, что это вовсе не роман «о революции», а роман о воскресении мёртвой души. О молодой женщине, которой на самом деле от силы лет сорок (а мы-то всегда представляли её себе как древнюю седую праматерь то ли с революционного, то ли с военного плаката – белая прядь из-под платка, вдохновенное морщинистое лицо, призывно воздетая рука…) А она – молодая, застенчивая, мудрая, но уже мёртвая, как десятки и сотни других живых мертвецов, населяющих привычный ей мир. И вдруг вокруг неё начинают собираться непривычно, возмутительно живые люди – непьющие мальчики, негулящие девочки, каких она до этого времени не видела и не знала… И дело даже не в том, что они относятся к ней ласково и уважительно, как к ней никто никогда не относился. Дело в том, что они, юные и что-то такое знающие, принимают её, как равную, как свою, и дают ей шанс очнуться от тяжкого сна на цепях между столбов, вернуть свою молодость и начать жить сначала.

А теперь я вам вот что скажу. Коль скоро вы с детства по каким-то причинам терпеть на могли Гайдара и Горького – это ваше право, которое лично я глубоко уважаю.
Но, если не трудно, не сообщайте мне об этом, ладно?
А вот если у вас тоже был опыт такого вот непредвзятого чтения какой бы то ни было книги (или, допустим, просмотра фильма), в результате которого вы увидели не то, что лежит на поверхности, а нечто совсем иное – милости прошу.

@темы: мысли друзей, Мэлори, Гайдар

---

Песня дня

The turning point.

Я знаю, что это жуткая попса, когда немцы поют на английском. Ох, это гораздо хуже, чем попса, но песенку эту люблю. Одно время она мне нравилась больше всех в этом альбоме.

@темы: музыка, Lacrimosa

---

О гностиках, заметки к фильму Кин-дза-дза

Как известно, у гностиков была своё разработанное учение о мире и человеке. Сохранилось оно плохо и отрывочно, но всё же можно восстановить его довольно полно. Согласно учению гностиков, мир состоит из неких сфер, уровней, каждый из которых характеризуется некоторым удалением от божества. На первом уровне божественный Свет ещё не потерял ничего от своей благости, чем дальше от центра уровень, тем меньше там Света и тем больше Тьмы, а Земля, на которой мы живём, это один из самых последних уровней, где Света почти не осталось и всё сущее является субстанциальным злом, Злом как оно есть.

Тело человека целиком принадлежит этому нижнему миру, а душа его, напротив, пришла из высшего, центрального, во всяком случае, гораздо более близкого к центру уровня и по происхождению своему божественна и является Светом. Её единственное желание и задача, коль скоро уж она осознала своё положение – вернуться на родину. Это возможно, если обладать неким тайным Знанием, которое открывалось только избранным после долгих испытаний, потому ничего определённого о нём сказать нельзя, эта часть как раз меньше всего сохранилась, после того как гностики канули в Лету в 3-4 веке нашей эры в яростной борьбе с набирающим силу христианством.

Кануть-то они канули, но это касается скорее формы, конкретных сект, которые тогда существовали, сами же гностические идеи возрождаются в разных странах и в разное время в разном обличии, но основные мотивы, изложенные выше, сохраняются неизменными.

Для людей моего поколения яркой иллюстрацией гностического учения стал известный фильм «Кин-дза-дза». Действительно, все элементы схемы сохранены. Несколько сфер бытия с разным уровнем добра и зла присутствуют. Главные герои попадают из более-менее центральной сферы в ужасный нижний мир, где нет совсем уж ничего хорошего. Единственная их задача – спастись оттуда, вернуться обратно. Они могут это сделать, если получат Знание, в данном случае знание координат своей планеты. Они переживают множество приключений и испытаний, в том числе даже искушение властью в этом нижнем мире, когда им предлагают за копейки купить планету и плевать на всех, но остаются верны своей духовной родине, в конце концов обретают Знание и как обещано добираются домой. Если это не гностический сюжет, то что это тогда такое?

Мне возразят, что это классическая одиссея, возвращение домой. Да, это верно, любое возвращение уже три тысячи лет одиссея. Но в фильме самое главное не это. Самым востребованным оказался не образ верной Люси, которая и обозначена-то очень схематично, лишь как голос за кадром, самыми живучими оказались образы, связанные с иерархией миров. После просмотра этого фильма становится понятно, почему в поздней античности гностиков не любили: убеждать людей, что они живут на Плюке, и только немногие избранные спасутся с этой вселенской помойки, а остальные так и будут прозябать здесь безо всякой надежды на избавление, потому что сутью их природы является поклонение штанам господина Пе-же, настолько очевидно мерзко, что не нуждается в дальнейшей амплификации. К чему приведёт неукоснительное следование этим принципам в частной и общественной жизни (а следовать этим принципам не так трудно, как может показаться на первый взгляд), тоже понятно. Потому я согласна с теми, кто считает, что этот очевидно гениальный фильм принёс много зла на постсоветском пространстве. В кризисные времена появляются и приобретают популярность такие учения, но лучше ими не заражаться.

@темы: кино, Кин-дза-дза, гностики

---

Города

Автор edelberte

Недавно в комментариях у френда меня мягко пожурили за любовь к городской жизни и за то, что огни большого города для меня дьявольски заманчивы. Я честно созналась, что так оно и есть. И в порядке оправдания сослалась на традиции предков.

Когда-то нашу родину соседи называли Гардарикой - Страной городов. И не какие-нибудь скромные домоседы ее так называли, а скандинавы-викинги, не обделившие своим разбойничьим вниманием ни одного европейского берега. И в Британии бывали, и в Нормандии, и вообще - где только не бывали. Уж эти-то точно: плавали - знали.

Значит, мы и в самом деле отличались в этом отношении от всех прочих. Любили русские жить в городах. Уже тогда любили.

И во всю свою историю, расширяясь и осваивая новые земли, дикие, необжитые, часто - опасные, мы не расползались по ним ощетиненными частоколами одинокими хуторами, а строили города. Именно города были опорой русской жизни, именно ими мы отмечали свое присутствие и свою - не будем скромничать и лицемерить - власть.

Томск, Хабаровск, Владивосток, Петропавловск-Камчатский. Санкт -Петербург. Мурманск, Нижневартовск... Братск, Комсомольск-на Амуре. Вот вроде бы только что первопроходцы продирались через тайгу, а уже, глядишь, - и особнячки нарядные на главной улице, и церкви на загляденье... И городской театр. Всегда мы это умели, умели и любили.

А и старые города средней полосы не стоит обижать. Через что они с нами прошли - помните? Выдерживали осады и набеги, горели и отстраивались... Иногда, "потеряв значение", уходили в тень с берущим за сердце смирением. Ростов Великий, Рыбинск...

И ведь не могу сказать, что "Русь деревенская", будто бы хранящая устои подлинно русской духовности, - это уж совсем насквозь придуманный городскими интеллигентами миф. В какой-то мере - да, так оно и есть. Существует, знаете ли, такая порода людей, которая всегда ищет сермяжную правду не там, где обитает сама. Кто-то - на "благословенном" Западе, а кто-то, наоборот, - в глухих деревнях. А там, где они есть, всегда им все плохо. Надо же как-то объяснить, почему ничто не любимо. Не себя же в этом винить, в самом деле.

Но это только часть правды, только одна сторона. Потому что деревня на самом деле - хранит. Или хранила. Тихая несуетливая жизнь, близость к исконному, природному - действительно способ сберечь сокровища.
Сберечь, но не приумножить.

Так это я к чему все? А просто - люблю города. Дневные и ночные, заполненные толпой улицы и пустынные дворики. Такие они все, знаете ли, неповторимые личности.

Под ссылке вверху - картины городов. Очень разные, в количестве 11 штук.

@темы: Россия, города, империя, мысли друзей

---

Веселая наука I. О призраках.

Автор schwalbeman

В этой заметке нет ни капли реализма: я буду излагать притчу, а она лучше правды (по данным независимых экспертов, в некоторых случаях на 75 – 80%). Вы узнаете, почему немцы рано ложатся спать, чем объясняются хулиганства ракаев, определяет ли посмертное бытие посмертное сознание, по какой причине вино несхоже по вкусу с водой, а также ответы на другие важные вопросы.
* * *

Напоследок ко всем обращаюсь я вновь.
Время спать, господа, бьет двенадцать часов.
Погасите огонь, берегите дрова.
Чорт на Фауста скоро предъявит права.

Г. Гейзельбрехт, «Доктор Фауст»

Простое влечет за собой сложное и сильное влечет за собой сладкое. Уже писали о том, что традиционная скученность Западной Европы на небольшом клочке тучной и плодородной земли, отсутствие выхода к свободным, незанятым территориям послужила причиной ее разительного расхождения в менталитете с русскими, у которых издавна было в изобилии менее пригодных для сельского хозяйства, зато исключительно обширных владений. Есть у этого наблюдения один важный частный случай, а именно судьба деревянного зодчества. Деревянный дом дешев и удобен, но недолговечен. В условиях дешевизны и изобилия древесины отказаться от искушения жить в бревенчатом тереме непросто, особенно в условиях сурового климата. Хорошо сложенный сруб обеспечивает естественную вентиляцию помещения, правда для этого нужно жить в нем круглый год, а не наведываться наездами. Характерная для деревянных дач затхлость появляется лишь в домах, построенных на своих шести сотках сотрудниками советских НИИ да инженерами секретных КБ, который зимой, вместо того, чтобы топить печку, разлагают молекулы на атомы да проектирует атомные подводные лодки. Конечно, нынешние модные стройматериалы позволяют и каменный (точнее, шлакоблочный) дом сделать теплым и уютным, но еще сто лет назад таких материалов не было и в помине. Описание средневекового быта изобилует упоминаниями холодных стен, крадущих тепло коптящего слабосильного камина, и сквозняков, пронизывающих мрачные холлы. Как минимум половиной своей патетики эти картины обязаны традициям, регламентирующим описание темных веков, но вторая половина объясняется особенностями архитектуры. Короче говоря, бревенчатое жилище даст каменному сто очков вперед. В силу вышеизложенного, Русь, а затем и Россия надолго осталась страной преимущественно деревянного зодчества, что и дало архитектору Стасову повод назвать русских народом плотников, а не каменщиков. Исключение из этого правила до середины XVII в. (и даже позже) составляли храмы, правительственные здания и фортификационные сооружения, каковые, по причине предъявляемых к размеру и/или прочности требований, должны были строиться из камня. Подавляющая их часть приходится на церковные и монастырские строения (каковым приходилось выступать по совместительству и крепостями, и тюрьмами, и даже, например, в Ярославле, складами).

В свое время, едучи по проложенному через лес германскому автобану, я не мог избавиться от ощущения, что с картинкой за окном что-то не то. На скорости в полторы сотни километров в час непросто было понять, чем отличается немецкий лес от отечественного. Вековые сосны выглядели точь-в-точь, как родные, но было нечто странное в том, как они росли. Наконец, я понял: промежутки между деревьями были равными. Многие леса в Европе не выросли сами собой, а были посажены по ровным линеечкам сто — сто пятьдесят лет назад. Конечно, не все: Тюрингский лес и Шварцвальд, кажется, не подвергались вырубкам под корень. Зато в Рурской области все леса посажены рукой человека. Большая часть древесных ресурсов была изничтожена еще во времена, когда земледелие было на редкость неэффективным. Дерева с трудом хватало на изготовление орудий труда, а дровами наши западные друзья и по сей день называют палочки, которые для нас, самое большее, растопка для костерка (потушите огонь, берегите дрова). При этом геологические особенности Западной Европы позволяют во многих местах добывать пригодный для строительства камень.

А у камня есть одно важное свойство – он долговечен. Каменный дом может простоять веками. Он переживет своих создателей. Он переживет их потомков. И их религию. И их взгляды и ценности. И то, за что они жили и умирали. Стало быть, идеи, столь живые и яркие в прошлые времена, и совершенно непопулярные в наши дни, не могут найти более подходящего места, чтобы поселиться, воплотившись в виде неспокойных бесформенных духов, стенать, и сетовать на вынужденное безделье, чем добротное каменное здание, построенное во времена их молодости.

Вот откуда в Европе так много призраков[1]. Здесь им есть, где жить: кое-где на каждом холме стоит по замку, в городах масса старых клостеров и мюнцеров. В них во всех кишат привидения; для того, чтобы их увидеть нужно совсем немного: шершавый камень средневекового замка, глянцевый музейный буклетик, бутылка текилы, ломтик лимона, щепотка соли. Если есть косячок, попробуйте раскурить косячок. Лично мне вообще не нужно никаких возбуждающих воображение средств: я из тех людей, у которых заначка всегда с собой, и отнять ее можно только посредством фронтальной лоботомии, так как находится она непосредственно в головном мозгу.

Старинная каменная постройка и привидения суть синонимы. За одним исключением. В храмах призраков не бывает. То ли духи (каковые все суть падшие ангелы) не могут появиться на освященной территории оттого, что обитающий на ней Дух, занимая помещение целиком, не оставляет им места, то ли запах ладана им неприятен; я затрудняюсь назвать точную причину[2]. Правда, сказанное относится только к православным и католическим храмам. С протестантами же история следующая. В призраков они, безусловно верят, во всяком случае некоторые[3]. Одного докучливого беса, к примеру, М. Лютер собственноручно приголубил чернильницей. Беда протестантов в том, что, зародившись в пору расцвета радикального, не ведающего собственных слабостей, механистического рационализма, их религия добровольно отказалась от мощнейших инструментов борьбы со злом. Просто потому, что инструменты не вписывались в этот примитивный рационализм. Реформированное христианство не может помочь своему прихожанину даже в простейших случаях, с которыми бы легко справился студент третьего курса духовной семинарии. Если бы у Лютера под рукой был пузырек со святой водой, ему не пришлось бы попусту тратить чернила и уродовать стену (пятно, как известно, осталось на многие годы). Но Лютер не верил в святую воду, что сошло ему с рук. В буйных духов он, возможно, тоже не верил, да только это не имело никакого значения. У духов была своя собственная точка зрения на данный вопрос. Пузырек с чернилами решил проблему лишь потому, что это были особенные чернила, не слабее святой воды: ведь ими писался первый после тысячелетнего перерыва перевод Библии.

Ночь — любимое время неприкаянных духов[4]. Взгляните на замшелую стену средневекового шлосса. На плексигласовой табличке начертаны четыре цифры; это год, и год очень давний. Днем, при свете солнца, табличка кажется панегириком трудолюбивому народу, прошедшему непростой путь от Шарлеманя и Айзенкура до Боша и Зименса; глубокой же полночью она похожа скорее на диагноз. Точно у таблички две стороны: на одной написано "опыт", а на другой "старость" и кто-то переворачивает ее на закате. Именно поэтому ночью коренные европейцы, как правило, спят, уступив свои города неприкаянным современникам серых мюнцеров на вершинах холмов. Как Вы говорите, мсье Ле Гофф? Европа не старая, она древняя? Ну-ну.

Итак, бьет… нет, не полночь, как в старой кукольной комедии про д-ра Фаустуса, чудесные емкие строки из которой я вынес в эпиграф к этой статье. Из этих строк читатель может заключить, что полночь в восемнадцатом веке была для немцев часом не слишком поздним. Бьет, мои дамы и господа, девять часов вечера. И пустеют, стремительно пустеют горбатые улицы города Зигена (время спать, господа). На вершине зигенского холма стоит замок, в замке некогда располагалась долговая тюрьма. Там морили голодом папашу художника Рубенса, там по разным причинам скончалось великое множество небогатого зигенского люда. Об этом прекрасно знают благополучные небедные бюргеры города Зигена. Холм и замок на холме нависают над ними, как кредитор, пришедший за долгом: ведь сгинувшие в долговой яме не оставили потомства, а стало быть, нынешний зигенец полагает себя наследником не тех, кто сидел, но тех, кто сажал. Хлопают двери, щелкают засовы. Немногочисленные компании попивают пиво в кабаках. Кабаков много, но они маленькие: каждый находится не более, чем в десяти минутах от домов своих завсегдатаев. Современный немец ни за что не признается в страхе темноты. Он, безусловно, и сам о нем не подозревает. Но наблюдатель, изучающий современную германскую культуру со стороны, найдет при желании некоторое сходство современного бюргера с уэлсовским элоем из романа «Машина времени»; с изнеженным и беззаботным существом, проводящим время в игре и нетяжелой творческой работе, и расплачивающимся за легкую жизнь страхом перед тварями, которые под покровом ночи могут внезапно выползти из темных щелей. Но где же морлоки? В Германии преступность чрезвычайно низка, да и во Франции не в каждом предместье жгут автомашины. Однако стремление европейца попасть домой с наступлением темноты значительно сильнее, чем у живущего в «криминальной столице» России петербуржца. Послушать гражданина объединенной Европы, так он живет в безопасном и комфортабельном мире. Кто бы спорил! Объективно это действительно так; и все же улицы европейских городов по ночам пустеют. Исключение составляют районы развлечений в столицах и международные финансовые центры с интернациональным населением (наподобие Франкфурта-на-Майне). Даже в неуютном XVIII веке все было совсем по-другому. Никто не может объяснить этот феномен, кроме меня — а теперь и вас, мои дорогие читатели.

Помните у Маркеса прекрасный, выразительнейший эпизод, в котором герой мочится на привидение собственного отца, будучи единственным жителем деревни, неспособным его увидеть? Призраки существуют не для всех. Когда над европейским городом сгущается вечер, на улицах остаются те, кто не видят, или те, кто видят, но не боятся. К первой категории относятся турки, арабы, китайцы да русские (доказавшие свое якобы немецкое происхождение). Это — будущее Европы. Придет день, и европейское прошлое окончательно высосет настоящее. Тогда немцам и французам придется уступить место туркам и неграм. Пришельцы, они не заметят приведений в замках, им не помстятся силуэты гладиаторов в развалинах Колизея или крестоносцев в лесах Лангедока. Они смогут жить на этой согбенной под тяжестью прошлого земле.

Вторая категория — это обкуренная и обтанцованная молодежь без определенной национальной, возрастной, а иногда и половой принадлежности. Их шевелюры выкрашены в кислотные цвета; и кислота же плещется в их утробе. Для этой публики увидеть привидение — в порядке вещей. Завсегдатаи дискотек ходят по ночным улицам без опаски: пусть их самих боятся. Если тень отца Рубенса (да хоть Гамлета) и попробует позвенеть перед таким своими цепями, обширявшийся бастард только скажет спасибо своему драгдиллеру.

Что же общего между ними: молодым бездельником-европейцем, прожигателем жизни, и бездельником-арабом, поджигателем машин? Оба они не от мира сего. Ничто не привязывает к реальности так крепко, как необходимость зарабатывать на кусок хлеба. Но обитатели ночной Европы не знают, что такое труд: одни из них живут на социальное пособие, других содержат богатые родители. Эти люди живут, не имея твердых социальных оснований для жизни — и тем становятся сами сродни призракам, которые тоже не имеют никакой материальной основы для существования. Пожилой же европеец, заперший в десять часов вечера четвертый, последний запор своего комфортабельного жилища, есть воплощение объективной реальности, спрятавшейся от навязчивого кошмара постмодернизма.

* * *

Все эти, весьма отвлеченные, рассуждения я хотел бы проиллюстрировать историей, имевшей место в действительности, ну или почти в действительности. Я позволил себе изменить имена действующих лиц, ибо они не имеют большого значения. Внимайте джатаке.

Некогда в городе Баден-Баден жила немолодая одинокая дама, фрау Марта Гельбхойзле, и даму эту мучили призраки. Не то, чтобы сильно вредили, но регулярно являлись и напоминали о своем существовании. Даме же хотелось, чтобы их не было вовсе.

А надо сказать, что Германия не зря стала родиной психоанализа. Здесь есть на ком обкатывать такие теории. Спрос родил неплохое предложение: психоаналитических школ в стране пруд пруди. Услуги мозгоправов стоят недешево, но у Марты была хорошая страховка, к тому же многолетняя экономия позволила ей скопить кое-что на черный день. Однажды, когда очередной полупрозрачный доминиканец с перерезанным горлом помочился в ее кофейник, чаша терпения фрау Гельбхойзле переполнилась, и она решила, что черный день наступил.

Первым она посетила офис неофрейдиста. Ей назначили к трем, но предшествующий сеанс сильно затянулся, и Марте пришлось ждать на диванчике в холле. Когда доктор наконец растолковал своему пациенту, пожилому баварцу, все его сны с участием маринованных огурцов, чернильниц, школьных указок и китайских ваз, молоденькая ассистент возникла в холле, где кроме Марты сидели еще два человека, и позвала: «Госпожа Ротхойзле, пожалуйста». Марта не откликнулась на эту оговорку, ведь у нее была совсем другая фамилия. Так она посидела еще часик. Несколько раз сам доктор Штуттцле высовывался из кабинета и спрашивал, не подходила ли госпожа Блаухойзле. Марта с достоинством молчала. Наконец, на нее начали смотреть косо, и тогда она встала и ушла. Это был единственный визит к психоаналитику, принесший моей героине хотя бы небольшое облегчение: почти две недели призраки не являлись Марте.

Следующим был терапевт-гештальтист. Он выслушал Марту с выражением брезгливого участия на лице, а потом порекомендовал ей воспользоваться старым, как мир, трюком: зажать в ладони несколько кофейных зерен, наугад вынутых из пакета с закрытыми глазами, и потребовать у призрака назвать точное их число. Если привидение рождено больным сознанием Марты, оно не справится с задачей, ведь госпоже Гельбхойзле и самой не известно, сколько зернышек она вытянула. Если же незваный гость назовет число зерен, то дело плохо: это действительно исчадие ада. Впрочем, доктор полагает, что вероятность второго исхода невелика. Таким образом, причина недуга будет прояснена; ну а все остальное берет на себя всесильная гештальт-психология.

Бедная швабка купила килограммовую пачку кофе, расставила миски с зернами во всех комнатах дома и, воодушевленная советом, принялась ждать видений. Но прием так и не сработал: Марта то не могла вспомнить, о чем надо спросить призрака, то, выслушав ответ, забывала проверить его на правильность и машинально высыпала зерна назад в пиалу, то углублялась с гостем в отвлеченную беседу, прерываемую лишь третьими петухами. И тут Марте посоветовали навестить юнгианского психоаналитика.

Этот начал с того, что разнес в пух и прах гештальтиста, объяснив Марте, что нет никакой разницы, обитают ли призраки в голове госпожи Гельдхойзле, или они существуют на самом деле. Объявив привидение результатом работы подсознания, мы только закапываем проблему, получая вместо решения — иллюзию такового. Правила поведения с призраками одинаковы для настоящих призраков и для призраков-галлюцинаций. Иначе и быть не может.

Юнгианец задал Марте вопрос о ее вероисповедании (католичка), о том, давно ли она была в церкви (несколько лет назад) и когда ей в последний раз довелось исповедоваться (тут Марта задумалась). Как и все последователи позднего Юнга, доктор Кнопфле верил в великую терапевтическую силу религии, особенно католической. Так фрау Гельбхойзле оказалась в маленькой мраморной Химмельфартскирхе, в кабинке для исповеди.

Отец Бертольд ненавидел всех психоаналитиков, включая и позднего Юнга. Он отпустил Марте грехи, но потребовал от нее никогда более не возвращаться к доктору Кнопфле. Глупый психолог, сам не понимая того, исполнил свое предназначение, приведя Марту в лоно церкви, а теперь о нем можно забыть. Дом Марты был окроплен святой водой, в гостиной на почетное место было водружено пластмассовое распятие под слоновую кость (всего тридцать пять евро, берите, сейчас и цен-то таких нет!), а сама Марта приучилась читать «Pater noster» перед едой. Призраки с тех пор ее не тревожили.

Я услышал эту поучительную историю от человека, неплохо знавшего подругу старшего брата жениха неродной племянницы фрау Гельбхойзле. Поначалу я очень радовался счастливому завершению страданий главной героини, но потом меня начали мучить сомнения. Полно, точно ли Марта победила призраков? Разве не было целью последних утверждение собственного самостоятельного бытия? Ведь они не вредили бедной женщине, даже не пугали ее особенно. Просто они из кожи вон лезли, чтобы Марта видела их, чтобы верила в то, что они есть. Но позвольте, поступив так, как и полагается бесам, бежав от святой воды и распятия, разве не подтвердили они свой инфернальный статус? Парадоксальным образом получилось, что теперь, когда фрау Гельбхойзле не видит духов, они существуют для нее в гораздо большей степени, чем тогда, когда она видела их каждый день, но сомневалась в своем рассудке. Разве не высшая форма бытия есть та, при которой не нужно уже никакого внешнего проявления предмета, несмотря на то, что в бытии как таковом нет сомнений? Бедная Марта, твое собственное бытие далеко не так ясно и достоверно, как то, которое ты подарила своим незваным гостям!


[1] Говоря о привидениях, я пользуюсь специальным аллегорическим, «инвариантным» языком. Что это за дребедень такая? Очень просто. К примеру, я говорю: «Каждую неделю, в ночь на пятницу, в здании женевской ратуши является призрак испанца Мигеля Сервета и причитает: “Умертвившие меня без пролития крови, что вы знаете об обращении этой жидкости? Приходите послушать мои лекции!”». Если вы верите в привидения, то можете позволить себе воспринимать эти слова буквально. Те же, кто считают себя последовательными атеистами, могут прочесть их следующим образом: каменная ратуша города Женевы стоит на главной площади и мозолит глаза почтенным бюргерам. Все знают, что именно здесь Ж. Кальвин своим авторитетным приговором отправил на костер антитринитария Сервета, открывшего малый круг кровообращения. Ныне Женева является одним из центров религиозной толерантности, и подобный акт нетерпимости здесь более невозможен. Загнанное глубоко в подсознание естественное неприятие чужого мировоззрения находит выражение в фантазиях и галлюцинациях. Достаточно небольшого стресса, маленького нервного срыва, усугубленного полночной прогулкой к ратуше – и вы увидите испанца Мигеля, с мрачным видом теребящего вывалившуюся из обожженного горла аорту.

Вообще, все мои аллегории могут быть расшифрованы самым рациональным образом, но делать это следует лишь в том крайнем случае, когда буквальное прочтение текста слишком уж раздражает мистическими деталями. Желательно стараться понимать текст буквально и поручить разбираться с аллегориями подсознанию. Последнее, приученное мыслить символическими категориями, справится с толкованием в самом лучшем виде. Все свои аллегорические тезисы я готов защищать перед двумя аудиториями: христианской (ограничиваясь православными и католиками) и атеистической. Я пишу именно для этих двух групп читателей. А употребляемый при этом жаргон именно потому называю инвариантным, что сформулированные на нем высказывания имеют смысл для обеих аудиторий, причем этические и эстетические оценки будут совпадать для той и для другой.

В этой позиции нет и тени цинизма или агностицизма. На самом деле, вопрос о том, чем являются призраки, не есть вопрос, важный с практической точки зрения. Это метафизическая проблема природы вещи в себе, ding an sich. Функция привидения заключается в том, чтобы привидеться, предъявиться (чорт предъявит); гости с того света справляются с этим не лучше и не хуже, чем галлюцинации, вызванные архетипическими, т.е. общими для всех идеями. Внутренняя природа привидения непознаваема; непостижима и в дискуссии о ней невозможно поставить точку. Нас же интересует практическая точка зрения; следовательно Бог для нас существует, призраки являются, бесы искушают постников в монастырях и т.д. (во всяком случае, в некотором смысле).

[2] Как я уже отметил, большей частью каменных строений на Руси были храмы и монастыри, что сделало нашу страну практически свободной от буйных докучливых духов почтенного возраста. Исключения составляют кремли (и то не все) городов Золотого Зольца, некоторые памятники Великого Новгорода. Привидений помоложе уже гораздо больше: ноябрьскими ночами Павел все еще выходит из Инженерного подышать воздухом. Правда, дышать у него получается плохо.

[3] В каком-то смысле в них верят все. Идея посмертного бытия относится к так называемым архетипическим идеям. Это значит, что она присутствует в голове у каждого, просто не каждому удается отрефлексировать факт присутствия. Подсознательно верят в призраков даже самые твердолобые атеисты. Но это еще не самое удивительное. Автору не раз доводилось убеждаться в том, что веру в неупокоенные души разделяют даже последователи теории перерождений (метемпсихоза). И ни один из них еще не смог внятно объяснить вашему покорному слуге, откуда эти самые души берутся? Неужели между двумя реинкарнациями покойникам дают пару сотен лет погреметь цепями?

[4] Вот и еще одна фраза на инвариантном языке. Атеисты согласятся с тем, что фантазиям легче проявить себя в условиях дефицита зрительной информации, а для верующего этот тезис и вовсе не нуждается в объяснении.

@темы: Германия, Европа, идеи, реализм, мысли друзей

---

Чистота в городах как признак высокой культуры

Автор smirnoff-v

Мне в комментариях на пост «Еще о власти в России» предложили ответить на вопрос, почему на Западе культура овладела массами, а в России нет. Я не совсем понял, какое это имеет отношение к вопросам власти, но почему бы и не порассуждать о культуре?

Я лично не вижу, чего такого стали давать миру финны начиная с 19-го века. Впрочем, даже с Калевалы. Только что в давние годы назвали одну из речушек на восточно-европейской равнине Москвою (да и то лишь гепотеза).

Как бы то ни было, о финнах я знаю на порядки меньше, чем о русских, а потому не возьмусь утверждать определенно. Бог знает, какие у финнов достижения культуры, но мы поговорим о другом, о чистоте и порядке

Чистота и порядок же, вокруг домов, о котором так грустит Пальмира, это явление совершенно другого порядка. Беда в том, что термин «культура» слишком многозначен, и эта многозначность путает людей. Чистота и порядок в быту есть следствие упорядоченной жизни нескольких поколений людей и более ничего. Вот вообще ничего.

Если в обществе несколько поколений не происходит существенных социальных сдвигов, там образуется сама собой чистота и порядок в быту. Ибо человек склонен к чистоте и порядку. Под социальными сдвигами же я понимаю изменение способа своей жизни крупными массами людей, целыми социальными группами.

Грязь и непорядок возникают оттого, что человек, который с детства воспитывался в определенных правилах общежития и быта вынужден поменять способ жизни и среду обитания. Бытовых навыков в новой среде у него нет, с навыками общежития так же туго, и являются грязь и безобразия. Таких людей обыкновенно называют маргиналами. Тут ведь дело в том, что в быту, в повседневных отношениях с окружающими люди обычно следуют не разумной воле, а привычке, стереотипу, навыкам, полученным с детства, и воспринимаемым, как сами собой разумеющиеся.

До прихода белых у американских индейцев была чистота и порядок, который серьезно пострадал после их прихода. Например, из долины Миссисипи, где индейцы жили оседло сельским хозяйством, жадные до пахотной земли бледнолицые изгнали бедолаг в прерии. Множество людей полностью сменили свой способ жизни, быт, общественные связи, став кочевыми охотниками. Европейские авторы, наблюдавшие за такими индейцами на ранних стадиях процесса, говорили все о том же, о грязи и безобразиях. Прошла пара-тройка поколений, и вроде как с грязью стало получше, правда безобразия еще оставались, вроде снятия скальпов и перманентной войны с другими племенами. Впрочем, нужно учесть, что безобразия поддерживались белыми.
Но вернемся к европейской чистоте и русскому варварству.
Как я уже говорил, я полагаю, что жить в чистоте, и организовывать вокруг себя приемлемый социальный порядок – естественная человеческая черта и редкие исключения при скрупулезном разборе лишь подтверждают правило. Потому хвалить тех же немцев за чистоту и порядок, у меня нет никаких оснований. Это как хвалить их за две руки и две ноги.

А разница между нынешними русскими и немцами не в том, что у них необычно хорошо, а в том, что у нас необычно плохо.

Впрочем, и термин «плохо» тут неудачен. Просто такой социальный изгиб, который в естественной ситуации со временем выправляется сам собой и все приходит в норму. В XX веке в России произошли крупнейшие социальные сдвиги. Если в начале этого столетия подавляющая часть населения жила в деревне, то в конце века – в городе, и более того, в основном эти изменения не растянуты на все 100 лет, а занимают сравнительно узкий промежуток с 30–х по 50-е. Громадные массы людей изменили свой образ жизни, свой быт, изменилось социальное окружение, тип труда. И результатом стали грязь и безобразия. Совершенно естественный результат.

К тому же результату привела промышленная революция в Англии, когда так же множество сельских жителей перебрались из села в город. Вспомните Ист-енд Диккенса! Вспомните город, по которому бродил Джек Потрошитель.
Так же, нужно заметить, что социальный сдвиг в России был намного более резким, чем в Западных странах, где процессы индустриальной урбанизации длились не 20-30 лет, а столетиями. И тем более нам стоит удивляться, как советской власти, в общем, удавалось держать этот процесс под контролем и проводить его гораздо мягче и эффективней, чем это делалось на Западе. Еще бы одно-два поколения, и навыки городской жизни у потомков маргиналов устоялись бы, превратившись в транслируемые традицией стереотипы деятельности.

К сожалению, в 90-х Россия получила новый удар. Конечно, в массе своей люди никуда не переезжали, но социальный тип отношений с окружающими, тип труда и даже социально одобряемые нормы поведения существенно изменились, что, естественно, замедлило адаптацию маргинальных слоев. А если учитывать новый наплыв маргиналов – мигрантов, из Азии и Кавказа, то нужно признать, что мы серьезно откинуты назад, а советской власти, которой более-менее умело, удавалось работать с подобными слоями – нет.

Ну да ладно, вернусь к немецкой чистоте и другому ордунгу. Так вот! Это не культурное достижение, полагаю я, если говорить о культуре, как достижениях, высотах человеческого духа. Это не преодоление себя, не стремление вверх в поте лица своего, а обыкновенный процесс адаптации к ландшафту. Вполне естественный и тривиальный.

Мне возразят, что де только в Европе добились такого ордунга, но, во-первых, это не так, а во-вторых, не надо забывать, что существенные социальные сдвиги произошли в XX веке в большей части незападного мира. Мир сегодня наполнен маргиналами, «перемещенными лицами» так сказать и результаты на лице.

Пи.Си. Можно было бы вывести формулы, связывающие долю «перемещенных лиц», и скорость адаптации, ибо чем их больше, тем скорость ниже.
2010

@темы: Россия, Европа, мысли друзей

---

О стадоепизме

Автор Истинный Учитель Истины

Многие визитеры, приходящие за советом к Истинному Учителю Истины (то есть мне) -- демонстрируют нездоровое умиление. Их почему-то восхищают признаки моего западного происхождения: фамильные серебряные запонки с янтарями, манера принимать гостей в красном с золотым шитьем шлафроке, книжные полки, сигариллы, белый шоколад, часы с маятником и то, что я не матерюсь. "Кусочек старой доброй Европы!" -- говорят они со значением. -- "Видна устоявшаяся цивилизованность..."

Меня при этом обычно передергивает. Если есть на свете заблуждение более жуткое, чем вера в справедливость копирайта -- то это вера в Старую Добрую Европу (сокращенно, по первым слогам -- стадоепизм).

Я некоторое время думал о том, в какую форму облечь разоблачение стадоепизма. Но однажды, в очередной раз услышав от клиентки вздохи о С.Д.Е. -- решил не умничать и просто попросил ее не глядя ткнуть в любую европейскую страну на моем кабинетном глобусе. Дама зажмурилась, ткнула -- и попала в Бельгию. После чего торжествующе посмотрела на меня.

-- Ну, что скажете? Маленькая страна, а ни территории, ни ископаемых -- а как живут! И без этого нашего зверства. Писающий мальчик, собору святого Михаила, кондитерские с такой мебелью старинной... Правда, обезьян там черных много... Европе вообще угрожает ползучая колонизация.
Я пожал плечами: принимать старинную мебель с гнутыми ножками за лощеную холмсовскую щепетильность хозяев, а подметенные улицы за вековой государственный гуманизм -- это вечное свойство стадоепистов. В чем связь подметенности улиц и векового гуманизма -- не знает и сам Космос. Вероятно, перед нами чистый магизм, основанный на вере в ритуал метлы. "У нас неподметено и негуманно. У них подметено, ergo -- и с отношением к людям всё наверняка наоборот". Это даже не инопланетный вирус, это просто темнота и непросвещенность. Откашлявшись, я закатил даме краткую лекцию из истории бельгийского народа.

...В 1885 году крошечной Бельгии -- вернее, ее королю Леопольду II -- был выделен на обустройство и цивилизацию кусок Африки площадью в два с половиной миллиона квадратных километров, с населением в 25 миллионов человек. Сегодня он называется Демократической республикой Конго.

Известная нам Википедия описывает историю цивилизаторства кротко и по-европейски объективно: "Берлинская конференция признала Леопольда II сувереном захваченной территории. Колонизаторы построили в Конго железные дороги и города, включая Леопольдвиль. Эксплуатация колонии была одним из существенных источников накопления капиталов и развития промышленности Бельгии. Однако эксплуатация региона привела к частичному вымиранию местных жителей. Население Конго сократилось на 10 миллионов человек (с 25 до 15). Эти тенденции провоцировали вооруженные выступления местных жителей против бельгийских властей... За невыполнение поставок слоновой кости, каучука, продовольствия, за отказ выполнять трудовую повинность власти истребляли местных жителей, сжигали селения, опустошали целые районы."

Итак -- старая добрая европейская страна с территорией в две трети Эстонии и населением в 5 миллионов человек так поэксплуатировала регион диких африканцев во время развития своей промышленности, что с 1885 по 1905 годы с последними случились тенденции частичного вымирания (в размере 40% населения).

Тех, кто хочет подробностей эксплуатирования региона, я отсылаю к подробнейшей публицистике Марка Твена "Монолог короля Леопольда". Однако предупреждаю: там описывается массовое отрубание рук мужчинам, женщинам и детям за неисполнение поставок каучука и слоновой кости.

... Тут некоторые стадоеписты, из всех риторических приемов освоившие лишь "сам дурак", скажут: "Это было давно. Вот когда Сталин высылал целые народы..."

Что ж. Когда Сталин в теплушках высылал целые народы, в Конго, все еще продолжавшем оставаться колонией подметенной европейской странишки с гнутыми ножками, происходило следующее: в 1945 году в порту Матади случилась забастовка. Она переросла сначала в столкновения с полицией, а затем в вооруженное восстание, поддержанное крестьянами окрестных деревень. Его с трудом подавили бельгийские войска.

В 1959-м страна с гнутыми ножками и знаменитыми кондитерскими вела террор уже куда мягче: были убиты всего лишь "десятки" протестующих.

А вот что она сделала с премьером независимого Конго, когда кое-где готовились запускать Юрия Гагарина в Космос:

"Для защиты жизни и имущества европейцев в страну были введены в июле 1960 бельгийские войска. В сентябре 1960 правительство было отправлено в отставку. Лумумба был арестован, отправлен в Катангу и убит в январе 1961."

Кем убит? Насколько я помню, 5 февраля 2002 года бельгийское правительство выразило "глубокое и искреннее сожаление" в связи с ролью Бельгии в убийстве. Выяснилось, что его расстрелом, произведенным по настоянию Бельгии, желавшей сохранить свое влияние в стране, даже руководили бельгийские офицеры.

...На этом прямые террористические вмешательства симпатичной кондитерской страны в жизнь огромного народа на другом континенте, кажется, заканчиваются. Любопытно, что к моменту обретения независимости размножающиеся как кролики конголезцы все еще недобирали своей "до-цивилизаторской" численности: их было всего 20 миллионов.

С тех пор у них то диктатура, то этнические войны, то постоянный экономический кризис, то дефицит демократии. Но за 40 лет без Бельгии они размножились втрое -- хотя за 85 лет при Бельгии лишь "имели тенденцию" вымирать.

85 лет Бельгия напрямую выкачивала кровь и богатства из черномазых макак. Но бельгийцы, как известно, -- европейцы. Они умеют сказать Правду и взять Ответственность. В 2003 году они создали Фонд Лумумбы с бюджетом более 3 млн евро, который закупает лицензионные Windows для обучения наиболее продвинутых конголезских студентов. Чему учат -- не знаю. Видимо, основам европейскости.

...Завершая это нетипичное для меня повествование, я убедительно прошу Друзей Гармонии: если у Вас есть знакомые старые добрые европеисты -- расскажите им о Бельгии. Вдруг поможет.

---

P.S. от 26 января 2008 г.

Отныне, пожалуй, ваш покорный Гиперуб будет в порядке пост-скриптумов сам себе выдвигать наиболее ходовые необоснованные претензии и объяснять, почему они не обоснованы.

Итак,

1) "Это что же получается, подметать нам в России не надо? Да? Да?"

Нет. Из текста нисколько не следует, что не надо подметать. Из текста следует, что все страны, за исключением наиболее окраинных, малонаселенных и юных, имеют в своих шкафах с гнутыми ножками потрясающее количество скелетов.

2) "Значит, Вы оправдываете КГБ, Сталина и Калоева?"

Из текста нисколько не следует, что надо не стыдясь проливать чужую кровь, потому что cosi fan tutti. Из текста следует, что все страны, за исключением наиболее окраинных, малонаселенных и юных, имеют в своих шкафах с гнутыми ножками потрясающее количество скелетов.

3) "Почему Вы так быстро исписались?"

Ничего себе быстро. Мне через два месяца будет 106 лет, молодые люди. Имейте совесть.

4) "Зачем жалеть негров? Есть право сильного, естественный отбор -- это на пользу Человечеству."

Фанаты естественного отбора из Германии всего за несколько лет погубили цвет двух великих народов, включая свой, и цвет нескольких народов попроще. Опыт показывает, что если не жалеть негров, то геноцида хватит на всех, включая самых голубоглазых.

Если я что-то упустил, поправьте старика

@темы: Европа, мысли друзей, колониальное государство

---

Предустановленная гармония

Автор schwalbeman

Как концептуально устроен мир идей! Как на удивление редко ошибается чутьё человека, по малейшим нюансам определяющего, какая идея относится к добру (с точки зрения его картины мира) а какая к злу. Редко-редко встретишь мятущуюся душу, которой атлантическая философия будет не по нраву, а политика Атлантического блока - наоборот, по нраву. Блаженны те, кто рефлексируют в себе это всеединство. Я познакомился с одним таким человеком, ровнёхонько в тот год, когда на сербов падали бомбы с пожеланием счастливой Пасхи (помните?). И вот, этот мой собеседник поморщился, конечно, от такого цинизма – но предсказуемо приписал его неотёсанности, свойственной всем вообще в мире солдафонам, помноженной на пропагандистскую машину примаковского правительства. И он раскрыл мне свою картину мира, в которой всему нашлось место – и все цеплялось одно за другое, было связано одно с другим. Нельзя было усомниться ни в одном кусочке этой мозаики, ибо вирус сомнения распространился бы по всему организму. Бомбы, справедливо сбрасываемые на сербов; Ельцин, которого правильно сделали, что переизбрали; групповой отбор в биологии, которого нет; отрывистый ритм современной поэзии и современной музыки, который правильно сделал, что затоптал распевность конкурирующих эстетических направлений; конечно же, номинализм, который, как вы понимаете...; Рождество, которое по западному стилю, а не это не пойми что в разгар января; монетарная экономическая теория, которая закономерно отправила в нокаут кейнсианство; дефляционная модель преодоления кризисов, которая гораздо лучше инфляционной; финансовая экономика, чей примат над экономикой промышленной следует приветствовать; Каспаров, который неминуемо лучше Карпова; территориальное единство Гишпании, которое да будет вопреки баскам; право российских субъектов на самоопределение, которое должно из реализуемого непременно стать реализованным; теоретическая история, которая никак не возможна, ни онтологически, ни гносеологически, ни методологически; капитализм, который лучший и вечный; демократия – именно такая, как её понимают в наши благословенные дни (а не дай Бог, не пятьдесят лет назад)... Порви одну петельку – и всё вязание расползётся. Неужели кто-то ещё верует на этой земле в постмодерн? Когда он был? Если и был некогда, то благополучно закончился ещё до моего рождения. Может быть, постмодерн – это золотой век?

Я думаю, он был прав, мой собеседник. Не с точки зрения этических оценок, в которых разве что Бог нам всем судья, а в том, что касается структуры мира идей. Вот так оно всё и кластеризуется, объективно, почти независимо от нашей воли. Какие-то мелкие вещи просыпаются сквозь ячеи сети, например, холивар между любителями кетчупа и соевого соуса, наверное, не разрешишь апелляциями к общечеловеческим ценностям. Но связь между варлаамитско-паламитской дискуссией и формой, в которой Северо-Атлантический Союз счёл допустимым поздравить с православной Пасхой подданных С. Милошевича, вполне может быть прослежена. Такие связи в общем случае не получается пассивно не замечать. Чтобы они исчезли, их приходится активно игнорировать.

Идеи имеют свойство кластеризоваться – совершенно безотносительно своей принадлежности к родам деятельности и мысли. Есть в идеях какие-то петельки и крючочки, которые позволяют с лёгкостью подживить, например, богословскую концепцию к политической модели, да не к любой, а только вот к этакой. А к получившемуся гибриду можно приделать музыкальный стиль, но тоже не любой, только вот такой или очень похожий[1]. И новый стиль одежды - тоже не любой. Сегодня он играет джаз, завтра носит адидас, послезавтра Родину продаст... ведь это же чистая правда; тем и мерзки нам сейчас эти проклятые коммунисты, что слишком часто и по слишком важным вопросом говорили они такую чистую и такую глубокую правду...

Гносеология, философия науки изучают взаимоотношение между собой однородных идей, имеющих один и тот же статус научности/ненаучности, объективности/субъективности, естественнонаучности/гуманитарности. Но у идей есть способность к агломерации через-насквозь границы областей деятельности и знания. У стиля одежды может быть больше общего с метафизической системой, чем у двух метафизических систем. И мало кто обращает на это внимание.

Вот что всегда меня восхищало – куда там звёздному небу над головой.

_____________________________________
[1]Музыка, возможно, сильнее прочих искусств коррелировала с общественным устройством. Малейшие дуновения в политике и идеологии всегда сразу же (а иногда и с упреждением) находили отражение в партитурах. По мере того, как ускорялся темп социальных преобразований на Западе, всё быстрее и быстрее билось сердце музыкального прогресса. Многие направления рубежа XIX-XX вв. оказывались не доигранными, не додуманными – ибо приходило уже время сочинять новую музыку, независимо от того, вполне ли развились идеи старой. Видимо, близкое можно сказать и о других изящных искусствах.

@темы: Европа, идеи, мысли друзей

---

О понимании свободы

Автор edelberte

Пришла счастливая пора,
Мы закричали: "Блин, ура!
"Свобода, блин, свобода, блин, свобода!"
(из уголовного фольклора)

Продолжаю о различиях в восприятии мира у людей разных эпох.

Европейское Средневековье - отдельная цивилизация; современный Запад - не продолжение ее, но отрицание. Пространство и время, будущее и прошлое, жизнь и человека люди Средневековья видели совсем по-другому, чем мы, и уж тем более иначе, чем европейцы последующих времен. Соответственно и все привычные нам категории были наполнены иным смыслом. Слова те же - содержание другое.

Для примера поговорим о таком значимом для европейца понятии, как свобода - альфа и омега современного западного сознания.

Вот точка зрения, на которую мне хотелось бы с безобразным опозданием, но все-таки возразить. Если коротко, позицию моего собеседника я бы выразила в следующих тезисах:

1. Традиционное, христианское представление европейцев о свободе можно рассматривать, основываясь на творениях Макиавелли, поскольку Макиавелли, во-первых, никакого другого общественного устройства, кроме традиционного, не знал, а значит, и рассматривать не мог; а во-вторых, сам являлся человеком Традиции - он не знал понятия Прогресса и воспринимал время циклически, как то свойственно было традиционному средневековому сознанию.

2. Таким образом, представление о свободе как противоположности угнетению со стороны власти, идущее от Аристотеля, свойственно западноевропейскому мышлению на всем протяжении истории.

Вот выдержки из Макиавелли:

«... народ всегда стремится к двум вещам: во-первых, отомстить тем, кто оказался причиной его рабства, во-вторых, вновь обрести утраченную свободу.» (Р: XVI)

«А если мы посмотрим на цели людей благородных и людей худородных, то, несомненно, обнаружим, что благородные изо всех сил стремятся к господству, а худородные желают лишь не быть порабощенными и, следовательно, гораздо больше, чем гранды, любят свободную жизнь, имея меньше надежд, чем они, узурпировать общественную свободу. Поэтому естественно, что когда охрана свободы вверена народу, он печется о ней больше и, не имея возможности сам узурпировать свободу, не позволяет этого и другим.» (Р: V)

"… общие выгоды, которые проистекают из свободной жизни, … заключаются … в возможности свободно пользоваться собственным добром, не опасаться за честь жены и детей, не страшиться за свою судьбу" (Р: XVI)

Прежде всего - был ли сам Макиавелли представителем традиционной культуры? Для меня очевидно, что нет. Годы жизни - 1469-1527. Раннее Возрождение принято датировать с четырнадцатого века до второй половины пятнадцатого. Вторая половина - это уже Возрождение зрелое, состоявшееся. К моменту рождения Макиавелли глобальный переворот в общественном сознании, искоренивший большинство традиционных представлений, уже состоялся, и формировался он как человек уже наступившей новой эпохи. Бастард, младший современник и знакомец Леонардо да Винчи, воспитывавшийся в той же мастерской, вращавшийся в том же кругу. Какие уж там традиционные ценности, помилуйте!

Представление о Прогрессе, возникшее в эпоху Просвещения, не означало само по себе какого-то глобального изменения. Оно было лишь следствием, развитием того переворота, который состоялся гораздо раньше - в эпоху Ренессанса. Закономерное развитие идей. Прогресс - это абстрактная реализация, временнОе воплощение пространственной идеи Перспективы, введенной художниками Возрождения. Не все сразу, да, не все сразу... Что-то проявилось немедленно, что-то - с течением времени, но все уже было заложено. И одной из самых первых идей, подвергшихся коренному изменению, была именно идея свободы. Она была ключевой, идейная революция не могла бы состояться нив большом. ни в малом, если бы представление о свободе оставалось прежним.

Посмотрим, как понимали свободу в Средневековье - и сравним с пониманием Маакиавелли.

Наш крупнейший мидиевист А.Я. Гуревич в книге "Категории средневековой культуры":

"Свобода в средние века имела особое содержание, не такое, как в античном обществе или в Новое время. Она не была простой антитезой несвободе и зависимости. В феодальном обществе нет людей вполне независимых. Крестьянин подчинен господину, но и феодал был вассалом вышестоящего сеньора; собственник — хозяин в своем владении, но оно представляло собой феод, пожалованный за службу и повиновение. Сочетание прав сеньора и обязанностей вассала характерно для любого члена феодальной иерархии, вплоть до возглавлявшего ее монарха, — и он был чьим-то вассалом: либо он принес присягу верности императору, папе, либо считался вассалом Господа Бога. Обладание полным, окончательным суверенитетом этому обществу незнакомо. Поэтому член феодального общества всегда от кого-то зависел, хотя бы лишь номинально. Между тем, значительные слои этого общества считались юридически свободными.

Следовательно, свобода не мыслилась в то время как антитеза зависимости, свобода и зависимость одна другой не исключали. Более того, имели реальный смысл понятия «свободная зависимость», «свободное служение», «свободное послушание» (109, 39, 58, 185). Как свобода не исключала зависимости, так и зависимость не означала отсутствия всяких прав.Средневековое общество — общество, знающее широкий диапазон градаций свободы и зависимости. Для него не характерно единое и ясно определенное понятие свободы. Эти понятия относительны, нет ни полной свободы, ни полной несвободы....

Наряду с учением о моральном достоинстве страдания и смирения средневековое христианство развивало учение о свободе. В отличие от языческих богов, подвластных неотвратимой судьбе, Бог христиан неограниченно свободен, свобода считалась существенным признаком Его могущества. Свободному Богу соответствует человек, обладающий дарованной ему Творцом свободой воли, он волен вступить на путь добра или сойти с него на путь зла и греха. Свобода — божественная прерогатива становится достоинством человека. Вследствие этой свободы каждое человеческое существо представляет арену борьбы, ведущей к спасению или к гибели. Искупительная жертва Христа с необычайной силой ставила проблему выбора личностью своего пути и свободного исполнения морального долга. Выдвигая на первый план индивидуальное спасение души, предполагая свободу воли человека, христианство повышало оценку человеческой личности, поставленной им в прямое, непосредственное отношение с Богом.Выше уже отмечалось, что это отношение в средние века понималось как служение.

Верная служба человека Богу, полнейшее Ему повиновение ведут к достижению свободы. Верные Богу, верующие в Него всей душой будут свободны, те же, кто упорствует в своей гордыне не повинуясь Господу, лишь мнят себя свободными, ибо на самом деле они не свободны, будучи рабами своих страстей на земле и осужденными на адские муки в загробном существовании. В этом смысле противопоставляли «свободное рабство перед Господом» (libera servitus apud Dominium) «рабской свободе мира» (servilis mundi libertas). Лишь верный слуга обладает истинной, высшей свободой. Еще блаженный Августин различал vera libertas благочестивых людей и falsa libertas нечестивцев. Понятия «справедливости», «мира» и «подчинения» Августин сближает, поскольку лишь подчинение Богу и единение с ним может служить залогом мира и справедливости на земле. Таким образом, и в теологическом плане наблюдаются сближение и взаимопереход понятии «свобода», «служение», «верность»...

Иерархия привилегированности, свободы, зависимости и несвободы вместе с тем была и иерархией служб. Служба вассала сеньору находила моральную санкцию и возвышающую аналогию в «свободном служении» христианина Творцу.

Как видим, феодальная действительность не отрицала свободы человека. Но то была очень своеобразная свобода, не похожая на свободу личности а Новое время. Права человека в средние века, собственно, не были его индивидуальными правами. Пользоваться своими правами индивид мог лишь как член корпорации, сословной группы — от нее получал он права, она защищала их от посягательств и поругания. Оказываясь вне социальной группы, человек переставал быть членом общества, становился бесправным и незащищенным изгоем....

Феодальное общество — это общество четко распределенных и фиксированных обычаем или законом социальных ролей. Индивид теснейшим образом связан со своей ролью, и лишь ее выполнение дает ему возможность пользоваться теми правами, которые подобают носителю данной роли. Более того, его индивидуальность в огромной степени определяется играемой им ролью. Сословно-корпоративными были не только его права, но и самая его внутренняя природа, структура его сознания и способ его поведения. Средневековый человек был рыцарем, священником, крестьянином, а не индивидом, который занимался военной, религиозной или сельскохозяйственной деятельностью. Общественный порядок воспринимался и осознавался как богоустановленный и естественный."

Заметно отличается от взглядов, сформулированных Макиавелли, не правда ли? У Макиавелли все основано на жестком противопоставлении "народа" и власти ( "кто оказался причиной его рабства"). Именно на основе этой антитезы формируется представление об "общественной свободе" - свободе отдельных людей, составляющих общество, от угнетения теми, кто имеет власть. Мыслятся два субъекта, два противоборствующих актора на общественном пространстве - народ и властители, его угнетающие. Свобода - всего лишь вопрос взаимодействия между ними. При этом народ, при взаимодействии с властью представляющий собой относительное целое ("...когда охрана свободы вверена народу..."), при пользовании свободой понимается как совокупность отдельных индивидов ("...в возможности свободно пользоваться собственным добром, не опасаться за честь жены и детей..."), ничем между собой не связанных и ничем не обязанных друг другу. Рассуждение о бедноте, стремящейся лишь защитить свою возможность свободно пользоваться и т. д., и грандах, желающих свободу узурпировать, это подтверждает. Здесь перед нами почти в законченном виде предстает концепция свободы Нового времени: атомизированное общество противостоит власти в стремлении защитить свои индивидуальные права.

Понимание свободы в средневековой Европе было совершенно иным. Прежде всего, не было противопоставления "народа" и "власти". Не было никакого обобщенного "народа", состоящего из атомизированных индивидов. Все были связаны со всеми по горизонтали (как члены сословий и корпораций) и по вертикали - иерархией. Общество понималось как единый организм, где все части, включая властителей, служили целому, выполняя назначенные им функции. И над всеми стоял Бог.

Для человека Средневековья свободен тот, кто, участвуя как член корпорации или сословия в иерархии, служит тем самым Богу - и несвободен тот, кто такой возможности по тем или иным причинам лишен и служит всего лишь воле другого человека - пленник, раб и т.д.

Свобода в понимании Макиавелли - возможность пользоваться своим имуществом, безопасность жены и детей - вообще не была проблемой индивида или совокупности индивидов - ее защищала корпорация, к которой индивид принадлежал. При этом никто, опять-таки включая властителей, не пользовался этим "свободно" - ограничения накладывало служение. Каждый служил Богу и обществу - через служение вверх по иерархии.

В то же время свобода в понимании человека Средневековья была шире и глубже, чем просто возможность пользоваться, - в любой момент его жизни это была экзистенциальная свобода. Мнение, что средневековое устройство общества препятствовало развитию индивида, не совсем верно. Да, каждый "принадлежал" своему сословию и своей функции. Но при этом никто из включенных в общественную иерархию не был отчужден от высших смыслов и высших целей, никто не был "винтиком". Не было деления на творящих смыслы и бессмысленную "чернь". В жизни каждого был высший смысл, ибо каждый был необходимым элементом великого целого, звеном цепи служения людей друг другу и Богу, ареной вечного противостояния добра и зла. От выбора каждого зависело все.

Новое время, провозгласив индивидуальную свободу высшей ценностью, дало индивиду права - и лишило чувства принадлежности к великому целому и тем обессмыслило жизнь очень многих. А все закричали: "Блин, ура!"...
2010

@темы: Макиавелли, индивидуализм, Европа, свобода, мысли друзей, Возрождение

---

Разница мировосприятия

Автор edelberte

Очень часто, анализируя исторические события, мы совершаем ошибку, приписывая людям прошлого наше собственное понимание вещей. И тогда дела минувших дней предстают перед нами в искаженном виде, часто - нелепым и примитивным комиксом, где действуют карикатурные злодеи, дрожат запуганные рабы и обгоняют эпоху не понятые современниками гении, как правило, плохо заканчивающие свои наполненные борьбою с косностью жизни. А между тем каждой исторической эпохе свойственно свое мировосприятие, свои жизненные ценности, зачастую очень отличные от наших, своя психология, сформированная на основе этих ценностей совершенно иными условиями жизни.

Это касается даже сравнительно недавних эпох, когда, казалось бы, общее миропонимание не было принципиально иным. Скажем, первая треть двадцатого века в нашей же собственной стране. Здесь для понимания все сравнительно просто. Не изменился язык, остался прежним смысл, вкладываемый во все основополагающие понятия. Чем тогдашние люди отличались от нас - так это пережитым, личным и историческим опытом - и тем, что рождается из этого опыта.

Но даже этого пустякового различия, которое легко преодолевается обычным человеческим сопереживанием и способностью поставить себя на место другого, оказывается достаточно для ошибок и нелепых образов. Ужасы тридцать седьмого года, маниакальный злодей Сталин, трясущееся от вечного страха население... Ну да, конечно, одного расстреляли, другого... как же тут не испугаться! Нашему современнику.

А теперь представим себе людей той эпохи. Не политиков, не фанатиков какой-либо идеи - самых обыкновенных рядовых людей. Эти люди пережили разруху, две войны (одна из них - самая страшная, гражданская!), две (или три?) революции, периоды безвластия, когда тот, кто сильнее в данную минуту, кто имел ружье, мог сделать что угодно, как угодно поизмываться над тем, кто слабее, у кого в тот момент ружья не было. Практически каждому взрослому мужчине того времени приходилось убивать, чтобы не быть убитым самому. Каждая взрослая женщина на личном опыте знала, что защитить ее может не закон, не порядок - а сила. Только тот, кто способен безжалостно, силой подавить собственных врагов, может служить защитой другому. Эта истина даже не то чтобы ясна была поколению - она глубоко впечаталась в души.

Люди пережили страшное, которое отказывалось кончаться. Казалось, что страшнее уже некуда - а дальше становилось хуже. От войны и смерти - к безумию безвластия, к войне брата против брата, а дальше - омут разрухи. Тиф, голод, испанка, грязь, вши. И всюду - смерть.

И вот жизнь стала налаживаться. Закончился голод, появились мыло, спички, керосин. В больницах и фельдшерских пунктах - идеальная чистота. Болезни отступили. На чистых улицах вежливые милиционеры в белых кителях отдавали честь, указывая прохожим дорогу. И не жены нэпманов, не распутные прококаиненные любовницы комиссаров - обычные гражданки заспешили по этим улицам по своим делам не в валенках, не в юбках, сшитых из занавесок, а в ботиках и ботиночках, в нарядных платьях и наглаженных блузках из свежего ситца. Веселая молодежь училась и увлеченно занималась спортом, и государство ее к этому всячески поощряло.

Больше всего на свете люди боялись всё это потерять. Они помнили - очень хорошо помнили! - как легок, как мгновенен переход от налаженной, кажущейся такой прочной и неизменной жизни к кошмару, к бездне.

И, - кто сознательно понимая, кто интуитивно чувствуя, - все они знали, что причиной обрушения страны в ад была слабость власти, ее неспособность противостоять своим противникам. И они требовали, именно настойчиво требовали от власти безжалостности - не к каким-то врагам народа, а именно к ее, власти, врагам. Они просто хотели гарантий, что ужас не повторится.

Подавляющее большинство рядовых граждан не интересовалось и не хотело интересоваться различиями в платформах Сталина и Троцкого, Троцкого и Зиновьева. Глубоко травмированных пережитым людей приводил в ужас сам факт наличия вблизи властных вершин противоборствующих группировок - это было слишком похоже на то, с чего всё началось.

Не прояви власть той степени жесткости и решительности, которой от нее ждало и требовало население, - это вызвало бы недоверие к ней, страх, а то и панику - панику, которая могла привести именно к тому, чего все так боялись.

Теперь о власти. Она имела дело с массами людей, умевшими убивать и делавшими это не задумываясь. С населением, ни в грош не ставившим право и закон и доверявшим только силе. И именно это население ей нужно было ввести в рамки нормальной, упорядоченной жизни, где не переходят улицу на красный свет. И вы серьезно полагаете, что этого можно было добиться чтением проповедей о правовом государстве?

И это совсем близкая к нам эпоха. Всё становится намного сложнее, когда речь идет об удаленных временах, о других цивилизациях, когда другим является все, включая понимание пространства и времени. Об этом - следующий пост, а то и так многабукафф получается.
2010

@темы: Россия, СССР, мысли друзей

---

Корпс брайд

Автор schwalbeman

Дружественный журнал нападьмя нападает на «Коринфскую невесту» Иоганна Вольфганга фон Гёте. А по-моему, хорошее стихотворение, вполне ортодоксальное. Гуманистический флёр на нем лежит, уж не знаю, парадокса что ли ради. Я имею в виду все эти вздохи-ахи по поводу прекрасного эллинистического язычества, грубо попранного гадкими попами.

На самом деле, это стихотворение о том, как эстетически притягательные ценности могут оказаться недопустимыми этически. И наоборот: этически безупречный выбор может отталкивать эстетически. И одному бушу известно, что со всем этим делать. У Гёте речь идет о выборе между христианством и язычеством, но понятно, что проблематика шире. Выпускник университета, мучающийся выбором профессии, тоже может внезапно оказаться афинским женихом, выбирающим между красивой, но мёртвой невестой, и (возможно) некрасивой, но живой.

Стороны определены у Гёте со всей подобающей четкостью. Есть уродливое добро (христианство; оно возбуждает конфликты на религиозной почве, оно не терпит конкуренции; оно всё из себя такое ханжеское и пр.). И есть эстетичное зло (всё такое загадочно-загадочное, демоническое-демоническое – напомните, из какого это фильма). И последствия выбора в пользу эстетики говорят о себе сами: "Я нашла того, кого любила, // И его я высосала кровь!". Супер. Спасибо большое, но лучше вы к нам.

Такие стишки.

@темы: Гёте, мысли друзей

---

Тристан, НИИЧАВО и обратно "СтарТрек"...

Автор christa-eselin

Нет, не могу.
Нимагу-нимагу. Вяжите меня, убирайте меня от экрана.

Не кино, а какой-то апофеоз шестидесятничества. Не кухонного, а вот этого, дурного, деятельного, ниичавошного, пузырящегося, как взболтанное в бутылке ситро. Понедельник начинается в субботу, ага. Вот ровно в полночь, ни секундой позже. Ощущение, что если они промедлят хоть на мгновение, то их НИИ корабль превратится в тыкву, а они сами – в ошалелых лабораторных мышей, в панике мечущихся по клетке и изнывающих от тоски, потому что никто над ними не экспериментирует.

Зато сколько позитива при разрешении, допустим, всех древних мифологических конфликтов! Не развязывается узел – хрен с ним, давайте рубанём с плеча, а потом уж будем разбираться, где там ноль, а где там фаза.

Тристан и Изольда. Он – бравый и вечно замотанный ниичавошными проблемами зав. лабораторией капитан, она – чернокожая инопланетная принцесса, дикая и прекрасная, не умеющая пользоваться вилкой, но ножом владеющая превосходно. Укрощение строптивой - в лучших шекспировских традициях. «Ударь ещё – я так тебя хвачу!» - «Ударишь, так не будешь дворянином…» Но перейти к стадии «целуй меня, Кэт» нельзя, никак нельзя – где-то там, в космической дали, ждут король Марк, династический брак и, как следствие, - прекращение войн и дружба между народами. А принцесса не хочет ни короля, ни разоружения, она – дитя, ей нужны свобода, радость, жестокие игры и бравый Петруччо, из которого можно запросто сделать Тристана. Вместо любовного напитка – волшебные принцессины слёзы с феромонами. Роковая попытка Петруччо утереть Изольде нос – и всё, волшебство свершилось, он уже не хозяин, а пленник, не учитель, а подмастерье. Позор, тоска, жалкий жребий, взаимный восторг и протоптанная веками дорожка к трагедии, смерти и межпланетному скандалу. Но, чёрт побери, нет, не тут-то было. У этих людей из давно минувшего будущего нет воскресений, они просто не знают, что это такое. И вот уже Тристан, стряхнув наваждение, стоит на мостике и отдаёт команды, корабль крутится штопором, удирая от противника, Изольда сидит, вцепившись в подлокотники и глотая бесполезные волшебные слёзы. Кинув случайный взгляд на возлюбленную, Тристан расцветает восторгом: «Бог мой, что это у тебя за камушки на шейке? Это же как раз то, что нам нужно для починки двигателя!». И бедная Изольда, вся такая полуобнажённая и растерянная, понимает, что всё, каникулам конец, понедельник давно в разгаре, и новых выходных уже не будет никогда. «Милый, а как же я?» - «Детка, ничего не поделаешь, первым делом – самолёты, ну, а девушки… сама понимаешь».

Самое трогательное, что она в конце концов понимает, да. Бывает так, что если сделать усилие и очнуться от счастья, то становится ясно, что никакое это не счастье, а морок и наваждение. Главное – не дать себя затянуть в этот тяжёлый сон, не пристраститься к дурному зелью до такой степени, что будет уже всё равно: убийство так убийство, предательство так предательство… Недопитая чаша падает в море. Долг и честь – прежде всего. А наваждение пройдёт, если не возвращаться к этой чаше вновь и вновь. Тем более, что, чем дальше, тем горше и тошнотворнее будет напиток, тем безотраднее упоение и тем тяжелее похмелье…

Интересно, какие ещё есть вариации этой легенды в мировой культуре? Что-то я кроме «Анны Карениной» ничего и не припомню…

@темы: Звездный путь, мысли друзей