Автор schwalbeman
А. Пятигорскому удалось сильно зацепить мое внимание тезисом о том, что единицей западной философии является идея (философия имеет дело с идеями, рождая их, превращая одни в другие, анализируя взаимодействие, обрабатывая идеями идеи), а в буддийской философии в качестве такой единицы выступает текст (философия имеет дело с текстами, рождая их, превращая одни в другие, анализируя взаимодействие, обрабатывая текстами тексты). Идея не то чтобы безразлична буддисту – она просто не жестко определена имеющим для него первостепенную важность текстом, не восстанавливается по нему. Более того, она никак не участвует в философской кухне буддистов (хотя, если мне не изменяет память, "правильные взгляды" – один из элементов БВП).
Я думал эту мысль, наверное, неделю. Поскольку личная моя философия – западная, мне безразличен, по большому счету, текст А. Пятигорского. Мне даже неважно, прав он или нет. Но идея мне понравилась, вне применимости к каким-то там индусам, про которых вообще неизвестно, существуют они, или их американские программисты придумали, чтобы было на кого свалить ответственность за ошибки в коде (американские программисты существуют, все американское существует).
А еще я вспомнил опыт своего общения с одним чиновником в одном учреждении. Мне приходится время от времени общаться с бюрократами, но этот был, видимо, самый правильный из всех, кого я видел. Правильность выражалась в том, что он совершенно не жил в мире людей, а жил в мире документов (как пресловутые буддийские философы якобы живут не в мире идей, а в мире текстов). Мне нужно было собеседоваться с этим человеком, и он принес в переговорную комнатку папочку с бумажками. Часть этих бумажек я написал о себе. Иные бумажки другие люди написали обо мне. Некоторые я написал о других людях. Наконец, некоторые бумажки были написаны компьютерами обо мне, других людях и других компьютерах. Вот в этой-то папочке и была подлинная жизнь. А я, сидящий на стуле, был не жизнь, а недоразумение. Я восхищался этим профессионалом: он записывал мои ответы на бумажку – и общался потом с этой бумажкой. Стоит ли упоминать, что все симпатии моего чудесного собеседника доставались именно тому, чье бытие для него носило характер предельной достоверности, т.е. документам.
Всё думаю, нет ли в этом тоже буддизма?
2009
А. Пятигорскому удалось сильно зацепить мое внимание тезисом о том, что единицей западной философии является идея (философия имеет дело с идеями, рождая их, превращая одни в другие, анализируя взаимодействие, обрабатывая идеями идеи), а в буддийской философии в качестве такой единицы выступает текст (философия имеет дело с текстами, рождая их, превращая одни в другие, анализируя взаимодействие, обрабатывая текстами тексты). Идея не то чтобы безразлична буддисту – она просто не жестко определена имеющим для него первостепенную важность текстом, не восстанавливается по нему. Более того, она никак не участвует в философской кухне буддистов (хотя, если мне не изменяет память, "правильные взгляды" – один из элементов БВП).
Я думал эту мысль, наверное, неделю. Поскольку личная моя философия – западная, мне безразличен, по большому счету, текст А. Пятигорского. Мне даже неважно, прав он или нет. Но идея мне понравилась, вне применимости к каким-то там индусам, про которых вообще неизвестно, существуют они, или их американские программисты придумали, чтобы было на кого свалить ответственность за ошибки в коде (американские программисты существуют, все американское существует).
А еще я вспомнил опыт своего общения с одним чиновником в одном учреждении. Мне приходится время от времени общаться с бюрократами, но этот был, видимо, самый правильный из всех, кого я видел. Правильность выражалась в том, что он совершенно не жил в мире людей, а жил в мире документов (как пресловутые буддийские философы якобы живут не в мире идей, а в мире текстов). Мне нужно было собеседоваться с этим человеком, и он принес в переговорную комнатку папочку с бумажками. Часть этих бумажек я написал о себе. Иные бумажки другие люди написали обо мне. Некоторые я написал о других людях. Наконец, некоторые бумажки были написаны компьютерами обо мне, других людях и других компьютерах. Вот в этой-то папочке и была подлинная жизнь. А я, сидящий на стуле, был не жизнь, а недоразумение. Я восхищался этим профессионалом: он записывал мои ответы на бумажку – и общался потом с этой бумажкой. Стоит ли упоминать, что все симпатии моего чудесного собеседника доставались именно тому, чье бытие для него носило характер предельной достоверности, т.е. документам.
Всё думаю, нет ли в этом тоже буддизма?
2009