Автор Сестра Нибенимеда
Утром гладила юбку в сто шестьдесят четыре складки, мечтала о том, как славно она будет укорачивать мои ноги, и смотрела «Дом у озера». Утюг, заражаясь моим настроением, плакал задумчивой слезой и оставлял на белой ткани коричневатые разводы.
Дивный фильм. Корейское тесто, латиноамериканский повар, голливудская духовка. Моё любимое сочетание.
Взрослые дети играют в волшебный почтовый ящик и пишут друг другу письма из ниоткуда в никуда. Он живёт в две тысячи четвёртом, она – в две тысячи шестом. Восточная невозмутимость сюжета на фоне домашнего западного уюта. Тёплые пустынные улицы, двери с витражами, маленькие кафе с перевёрнутыми бокалами, хрустальный домик для сверчка на берегу свинцового озера, где они живут по разные стороны от две тысячи пятого года с одной собакой на двоих – прекрасной, как дикобраз, сукой по имени Джек. Собака попала к нему на два года раньше, чем к ней, но имя ей придумала она, а не он. Временные петли путаются и спускаются с крючков, как у неумелых вязальщиц. Это всё не важно, это – пустяки. Важно, что ни он, ни она не стесняются своего одиночества и не бегут от него, как от чумы, а осторожно, стремясь ни в коем случае его не разбить и не разрушить, тянут друг к другу руки через тоненькую, неощутимую, непреодолимую временнУю преграду. Она играет с собакой в шахматы, он ходит по городу и ищет дом, в котором она уже живёт, но который ещё не построен. Собаку зовут Джек, а её зовут Кейт. Кейт – это уж непременно. Всех девушек, играющих в пространственно-временные шахматы, зовут Кейт. Но когда твой возлюбленный – принц из тысяча восемьсот какого-то там года, всё просто: один прыжок с Бруклинского моста, и ты в его объятьях. А когда вас разделяет расстояние всего в один год, и твой принц будет вечно гнаться за тобой, но вечно отставать на полшага… боже, какая печаль! какая мука!
читать дальше
Утром гладила юбку в сто шестьдесят четыре складки, мечтала о том, как славно она будет укорачивать мои ноги, и смотрела «Дом у озера». Утюг, заражаясь моим настроением, плакал задумчивой слезой и оставлял на белой ткани коричневатые разводы.
Дивный фильм. Корейское тесто, латиноамериканский повар, голливудская духовка. Моё любимое сочетание.
Взрослые дети играют в волшебный почтовый ящик и пишут друг другу письма из ниоткуда в никуда. Он живёт в две тысячи четвёртом, она – в две тысячи шестом. Восточная невозмутимость сюжета на фоне домашнего западного уюта. Тёплые пустынные улицы, двери с витражами, маленькие кафе с перевёрнутыми бокалами, хрустальный домик для сверчка на берегу свинцового озера, где они живут по разные стороны от две тысячи пятого года с одной собакой на двоих – прекрасной, как дикобраз, сукой по имени Джек. Собака попала к нему на два года раньше, чем к ней, но имя ей придумала она, а не он. Временные петли путаются и спускаются с крючков, как у неумелых вязальщиц. Это всё не важно, это – пустяки. Важно, что ни он, ни она не стесняются своего одиночества и не бегут от него, как от чумы, а осторожно, стремясь ни в коем случае его не разбить и не разрушить, тянут друг к другу руки через тоненькую, неощутимую, непреодолимую временнУю преграду. Она играет с собакой в шахматы, он ходит по городу и ищет дом, в котором она уже живёт, но который ещё не построен. Собаку зовут Джек, а её зовут Кейт. Кейт – это уж непременно. Всех девушек, играющих в пространственно-временные шахматы, зовут Кейт. Но когда твой возлюбленный – принц из тысяча восемьсот какого-то там года, всё просто: один прыжок с Бруклинского моста, и ты в его объятьях. А когда вас разделяет расстояние всего в один год, и твой принц будет вечно гнаться за тобой, но вечно отставать на полшага… боже, какая печаль! какая мука!
читать дальше