О подлинном герое

[ninaofterdingen]

Автор schwalbeman

В свое время мне приходилось формулировать тезис о скрытом смысле детского эпоса А. Милна («Винни Пух и Все-Все-Все»). К сожалению, этот текст куда-то пропал, а на то, чтобы написать его заново, аккуратно и, по выражению Шумана, «с божественными длиннотами» у меня не достает вдохновения. Однако главная идея настолько очевидна, что, я не сомневаюсь, кем-то не раз уже излагалась. «Всё украдено до нас».

Милн — хитрец. Персонаж, удостоившийся чести стать главным героем его произведения, на самом деле занимает это место далеко не по праву. Книга писалась для мальчика Кристофера Робина, он-то и должен был занять центральное место, подобно кэрроловской Алисе. Ибо насколько естественно, что книга, написанная для юной мисс Лидделл, повествует о похождениях именно мисс Лидделл, а не, скажем, Мартовского Зайца! Так почему же нас не огорчает то, что главным героем милновского эпоса становится один из второстепенных обитателей мира, в центре которого монументальным колоссом возвышается эго Кристофера Робина (ведь пишет, если я не ошибаюсь, отец единственного ребенка)? Ведь мальчик появляется на страницах книги даже не в каждой главе — почему ничто не протестует в душе читателя?

Ответ на этот вопрос дает анализ техники, которую Милн использовал для живописания своих персонажей. Все игрушки — Тигра, Пятачок, Кролик, Сова, осел Иа, и, разумеется, сам Винни Пух выписаны исключительно выпукло, причем у каждого из них гротескно выпячена какая-нибудь одна черта. Соответственно: лихачество, трусость, занудство, заумь, склонность к подростковым депрессиям на ровном месте (простите мне вульгарную терминологию). И все это оттесняется на задний план образом плюшевого мишки, символизирующего безвольное добро, добро без кулаков и зубов. Принципиальное непротивление злу в медвежонке Винни проявляется в полном отсутствии сопротивления даже собственным недостаткам. Полагаю, у многих есть такие знакомые: всегда готовые прийти на помощь в трудную минуту, способные даже оторвать от сердца наивысшую ценность, горшочек мёда. Но неспособные донести его до именинника, если крышка недостаточно плотно подогнана, и аромат из горшочка слишком уж сильно раздражает плюшевую носоглотку.

Это, кстати, именно тот типаж, который пообещали «вытравить из русских» г-да наиболее биологические националисты, буде Бог попустит им, как они выражаются, ПВ (СВ). Не спорю, винни пухи могут вызывать неимоверное раздражение, если требовать от них аккуратной и ответственной работы. Иной раз проще сработаться с осликом Иа, чем с бестолковым но искренним доброжелателем, не способным ничего удержать в голове. Зато винни пухам зачастую нет равных в искусстве. В определенные общественные ниши все время норовят пролезть Совы и, хуже того, Кролики; а между тем, пользу людям в них приносят исключительно плюшевые медведи. Г-дам либералам-институционистам этого не понять, ну да я не ради них кнопки топчу, есть и нормальные люди под Божьим солнышком. Одним словом, непрактичные и слабохарактерные винни пухи очень нужны человечеству (и, прежде всего, своему народу), так что есть все основания желать, чтобы г-да наиболее биологические националисты никогда не ПВ, не говоря уже о том, чтобы СВ.

Вот и философа К. Крылова пнул слегка; день не зря прошел. Возвращаемся к А. Милну.

Итак, игрушки маленького Кристофера Робина выписаны в яркой карикатурной технике, выпячивающей до полного неправдоподобия какую-то одну черту характера. Но сам мальчик изображен совершенно блекло, одним лишь серым карандашом по оберточной бумаге. Он плоский и невыразительный, этакий человек без свойств. Именно этим достигается молчаливое согласие читателя на почти постоянное отстутствие в кадре виновника всего сказочного торжества: виновник ничего собой не представляет; стало быть, ну его совсем.

Есть много различных объяснений этой причуде английского литератора. Лично я полагаю, что Винни Пух заслонил Кристофера Робина потому, что Пух и есть Робин, точнее его часть. Милн заселил волшебный лес разнообразными аспектами цельной и гармоничной личности своего сына. Он препарировал душу своего мальчика, рассек ее скальпелем, и извлек из нее труса Пятачка, а заодно и вечно пугающего его отморозка Тигру. Они прекрасно уживаются в одной черепной коробке, перетягивая интенции сознания на манер каната; я замечаю это и в собственных детях. Далее, детишек все время поучают взрослые, но дети – пересмешники par excellence, и поэтому они сами непременно норовят поучать. Так рождаются Сова и Кролик, для которых автор очень предусмотрительно зарезервировал двух разных героев: при некотором поверхностном сходстве, это два совершенно различных архетипа. Дочки-матери, детство и материнство, умещающиеся в играющем рассудке каждого ребенка, отобразились в Кенге и Ру. Осел Иа живет в каждом из нас, тут и говорить не о чем. Что же до медведя Пуха, то он – жемчужина этого сюрреалистического ожерелья смыслов. Пух есть та часть души, при помощи которой завоевывается, силой берется Царствие Небесное (и в этом не помощники ни аккуратность Кролика, ни мудрость Совы, которая, вроде бы, даже умела писать). Милн, прямо скажем, не чужд христианской традиции, иначе не подчеркнул бы превосходство Пуха над прочим кукольным зверьем.

После того, как герои эпоса растащили себе все без исключения модусы мальчика, ему осталась лишь пустая и безвидная психологическая оболочка. Кристофер Робин является в кукольный лес то как бесплотный дух, то как бог из машины; он подчеркнуто нехудожествен в обществе Пуха и Пятачка. Причина здесь, разумеется, в том, что на самом деле не Кристофер Робин находится в лесу, а, напротив, лес находится в Кристофере Робине. Мальчик отличается от остальных героев онтологическим статусом, но это вовсе не то отличие, что бросается в глаза с первых же строк книжки. Не отличие реальности от выдумки; но отличие целого от составной части. Во всяком случае, именно так я понимаю бессмертное творение Александра Милна.

@темы: Милн, мысли друзей