Зависть к Абрамовичу

[ninaofterdingen]

Автор В.Смирнов

Очередной раз Лукьяненко дал мне основания для небольшого рассуждения. Вот тут у него очередной текст об СССР. Суть текста в том, что де все мы, кто старше 40 лет виновны в гибели страны – и тут я с автором в общем согласен. С другими высказываниями согласен частично или вовсе не согласен. Но есть и еще один момент, а именно следующее суждение Лукьяненко: «И зависть с ненавистью напополам к Абрамовичу с Вексельбергом не потому, что они приватизировали народное, а потому что мы этого не успели - не смогли». Тут важно даже не то, что я не согласен и с этим суждением, а то, почему именно я с ним не согласен.

Этот вопрос связан с куда более фундаментальной проблемой легитимности собственности в России. Ведь весьма распространено мнение, и не без оснований, что институт собственности в нашей культуре весьма далек по своему содержанию от «священного права» Запада. Собственность у нас не священная, а скорее, функциональна. И такая особенность нашей культуры связана со служилым, или иначе, тягловым принципом социальной организации русского общества на этапе его становления
.
Суть тяглового принципа заключается в том, что все сословия отличаются не правами, а обязанностями, формами и способами службы. То есть, например, дворяне (служилое сословие) служат саблею, а крестьяне – сохою тянут тягло. Права же определяются обязанностями. Т.е. сколько прав нужно для исполнения определенных обязанностей, столько и предоставляется.

Отношение к собственности в России прямо связано и выводится из тяглового принципа. Собственность тут рассматривается не как право, а как средство, обеспечивающее возможность службы. Например, в феодальную эпоху на западе феодал получал поместье ЗА службу, а в России ДЛЯ службы. А сама служба была безусловной. Служба же определяет статус – чем более значима служба, тем выше статус, и тем большие ресурсы придаются для службы.

Таким образом, никакого священного ПРАВА частной собственности в России на раннем этапе ее становления не сложилось. Собственность во владении того или иного человека легитимна постольку, поскольку этот человек несет службу. Надо сказать, что этот принцип (его можно назвать московским принципом) выдержал жесточайшую борьбу с основаниями собственности, куда более подобными европейским. Я говорю о боярском вотчинном землевладении, корни которого лежали в родоплеменном праве эпохи начала Древней Руси. Это борьба была одной из составляющих социальных катаклизмов эпохи Ивана Грозного и последующей смуты. И московский принцип победил, сделавшись идеалом социального устройства в массовом сознании.

Другое дело, что европейские веяния постоянно соблазняли российские элиты, наводили на мысль считать ресурсы, находящиеся в распоряжении элитариев, собственностью, на которую они имеют ПРАВО. Так, с утверждением европейского права после реформ Петра крепостные установления, бывшие до этого формой государственной повинности крестьян, странным образом превратились чуть ли не в право собственности на крестьян. Так, указом о вольности дворянству при Екатерине была разорвана связь земельной собственности и службы. И так в глазах русского народа помещичья собственность постепенно утрачивала легитимность.

В советскую эпоху принцип собственности не как права, а как ресурсов для службы утвердился в своем наиболее чистом виде. И, парадоксально, во многом именно это облегчило элитам приватизацию общенародной собственности. Там, где собственность есть священное право, ее куда сложнее отобрать, в том числе и у народа. В СССР же хватило убедить массы в том, что собственность (ресурсы) используются неэффективно, то есть, если говорить по-старомосковски, служить «обществу» с тех же ресурсов можно гораздо лучше, если служить будет частник, а не гадкий советский номенклатурный бюрократ.

Ну и пришла пора вернуться к тезису Лукьяненко. Во-первых, я хочу сказать, что делигитимация собственности олигархов произошла вовсе не в тот момент, когда они эту собственность «присвоили». Массы решили, что их попросту обокрали тогда, когда выяснилось, что служить обществу «частник» вовсе не собирается, ни прямо (ну, это, положим, предполагалось), ни опосредованно, посредством невидимой руки рынка. Тут есть два аспекта. Во-первых, как я неоднократно писал, на самом деле не человек «рулит» капиталом, а капитал человеком. Так что частник вовсе не свободен. А во-вторых, сам способ приватизации общенародной собственности происходил по таким моделям, что в соответствии с ними в «частники» был скрупулезно отобран самый гадкий, самый недостойный человеческий материал. Так что капитализм в России обанкротился сразу, как только стало ясно, что России он служить не собирается.

Кроме того, о зависти. Конечно, есть и те, кто просто завидует, и предполагает, что имел бы в случае успеха яхту, большую, чем у Абрамовича и шлюх обильнее, чем у Прохорова. Но я полагаю, что таких граждан не так уж и много. А большинство искренне не понимает, как можно, обладая такими ресурсами растрачивать их на такое дерьмо. Поэтому я сомневаюсь, что представления о том, насколько более достойно человек мог бы распорядиться доставшимися ресурсами (послужить) по сравнению с представителями отечественных элит, можно назвать завистью.

Впрочем, пора понять уже всем. «Частник» может послужить обществу только случайно, поскольку в конкретный момент интересы капитала, которому на самом деле служит «частник» совпадут с интересами общества. Такое совпадение еще иногда встречается в центрах капитализма и почти никогда на периферии. И это не зависит от лиц. Так что для общества лучше посредственный чиновник-служака, который посредственно служит обществу, чем гениальный капиталист, который самоотверженно служит капиталу.

@темы: Россия, Европа, СССР, мысли друзей, Лукьяненко, собственность

Comments

[Edelberte]

Сегодня с утра (или вчера вечером?) давняя муза Виктора взбесила его окончательно.

[ninaofterdingen]

Музы - страшные люди...

[Это было недавно, это было давно]

Музы средств не разбирают, их задача лиру пробуждать
Хорошо лира пробуждена, я с удовольствием прочла.

[ninaofterdingen]

Я Лукьяненко тоже не читаю )

[Это было недавно, это было давно]

а я про эту цитату, Лукьяненко - это слишком сложно для моей тонкой душевной организации )

[ninaofterdingen]

Как мы нашли друг друга

[Это было недавно, это было давно]

еще не совсем)) мне еще нужно Гегеля прочесть и решить, понимать его или нет))

[ninaofterdingen]

Когда я впервые прочитала историю про кротика, я думала точно так же, а теперь посмотрите на меня - я фанатка Гегеля, и не надо меня о нем спрашивать, если хотите отстраненного взгляда на вещи, от меня вы услышите только подробные восторги. Это была самая счастливая встреча с философом в моей жизни, он лучше Платона, лучше Канта, а из тех, кто пришел на смену, с ним просто никто не сравнится. Я жалею лишь о том, что так долго откладывала знакомство.

[Это было недавно, это было давно]

в сущности, это была ирония я подозреваю, что я уже так и думаю, как он писал.

[ninaofterdingen]

Пришла пора проверить.