Кто хочет представить себе мироощущение обычных людей в необычных обстоятельствах, не сводки с фронтов, а что происходит в душе, как это на самом деле, для того нет лучше автора, чем Паустовский.
Садовник жаловался, что сейчас цветы нужны только для похорон и
торжественных заседаний. Каждый раз, когда он заговаривал об этом, одна из
женщин -- худая, с бледными светлыми глазами -- как бы смущалась за него и
говорила мне, что очень скоро они наверняка будут выращивать цветы для
городских скверов и для продажи всем гражданам.
-- Что бы вы ни говорили,-- убеждала меня женщина, хотя я и не возражал
ей,-- а без цветов человеку обойтись невозможно. Вот, скажем, были, есть и
будут влюбленные. А как лучше выразить свою любовь, как не цветами? Наша
профессия никогда не умрет.
Иногда садовник срезал мне несколько левкоев пли махровых гвоздик. Я
стеснялся везти их через голодную и озабоченную Москву и потому всегда
заворачивал в бумагу очень тщательно и так хитро, чтобы нельзя было
догадаться, что в пакете у меня цветы.
Однажды в трамвае пакет надорвался. Я не заметил этого, пока пожилая
женщина в белой косынке не спросила меня:
-- И где это вы сейчас достали такую прелесть?
-- Осторожнее их держите,-- предупредила кондукторша,-- а то затолкают
вас и все цветы помнут. Знаете, какой у нас народ.
-- Кто это затолкает? -- вызывающе спросил матрос с патронташем на
поясе и тотчас же ощетинился на точильщика, пробиравшегося сквозь толпу
пассажиров со своим точильным станком.-- Куда лезешь? Видишь -- цветы.
Растяпа!
-- Гляди, какой чувствительный! -- огрызнулся точильщик, но, видимо,
только для того, чтобы соблюсти достоинство.-- А еще флотский!
-- Ты на флотских не бросайся! А то недолго и глаза тебе протереть!
-- Господи, из-за цветов и то лаются! -- вздохнула молодая женщина с
грудным ребенком.-- Мой муж, уж на что -- серьезный, солидный, а принес мне
в родильный дом черемуху, когда я родила вот этого, первенького.
Кто-то судорожно дышал у меня за спиной, и я услышал шепот такой тихий,
что не сразу сообразил, откуда он идет. Я оглянулся. Позади меня стояла
бледная девочка лет десяти в выцветшем розовом платье и умоляюще смотрела на
меня серыми, как оловянные плошки, глазами.
-- Дяденька,-- сказала она сипло и таинственно,-- дайте цветочек! Ну,
пожалуйста, дайте.
Я дал ей махровую гвоздику. Под завистливый и возмущенный говор
пассажиров девочка начала отчаянно продираться к задней площадке, выскочила
на ходу из вагона и исчезла.
-- Совсем ошалела! -- сказала кондукторша.-- Дура ненормальная! Так
каждый бы попросил цветок, если бы совесть ему позволяла.
Я вынул из букета и подал кондукторше вторую гвоздику. Пожилая
кондукторша покраснела до слез и опустила на цветок сияющие глаза.
Тотчас несколько рук молча потянулись ко мне. Я роздал весь букет и
вдруг увидел в обшарпанном вагоне трамвая столько блеска в глазах,
приветливых улыбок, столько восхищения, сколько не встречал, кажется,
никогда ни до этого случая, ни после. Как будто в грязный этот вагон
ворвалось ослепительное солнце и принесло молодость всем этим утомленным и
озабоченным людям. Мне желали счастья, здоровья, самой красивой невесты и
еще невесть чего.
Пожилой костлявый человек в поношенной черной куртке низко наклонил
стриженую голову, открыл парусиновый портфель, бережно спрятал в него
цветок, и мне показалось, что на засаленный портфель упала слеза.
Я не мог этого выдержать и выскочил на ходу из трамвая. Я шел и все
думал -- какие, должно быть, горькие или счастливые воспоминания вызвал этот
цветок у костлявого человека и как долго он скрывал в душе боль своей
старости и своего молодого сердца, если не мог сдержаться и заплакал при
всех.
У каждого хранится на душе, как тонкий запах лип из Ноевского сада,
память о проблеске счастья, заваленном потом житейским мусором.
Во время скитаний по окраинам Москвы и по Ноевскому саду я уходил в ту
зону тишины, что так неправдоподобно близко окружала город. Эти уходы среди
оглушительных событий были понятны. Ведь события не успевали последовательно
сменять друг друга, а накапливались по нескольку за день.
Обыкновенная жизнь существовала рядом, почти в нескольких шагах от
величайших исторических дел. В этом тоже была, должно быть, своя
закономерность.
Повесть о жини, книга 3.lib.rin.ru/doc/i/27367p23.html
Садовник жаловался, что сейчас цветы нужны только для похорон и
торжественных заседаний. Каждый раз, когда он заговаривал об этом, одна из
женщин -- худая, с бледными светлыми глазами -- как бы смущалась за него и
говорила мне, что очень скоро они наверняка будут выращивать цветы для
городских скверов и для продажи всем гражданам.
-- Что бы вы ни говорили,-- убеждала меня женщина, хотя я и не возражал
ей,-- а без цветов человеку обойтись невозможно. Вот, скажем, были, есть и
будут влюбленные. А как лучше выразить свою любовь, как не цветами? Наша
профессия никогда не умрет.
Иногда садовник срезал мне несколько левкоев пли махровых гвоздик. Я
стеснялся везти их через голодную и озабоченную Москву и потому всегда
заворачивал в бумагу очень тщательно и так хитро, чтобы нельзя было
догадаться, что в пакете у меня цветы.
Однажды в трамвае пакет надорвался. Я не заметил этого, пока пожилая
женщина в белой косынке не спросила меня:
-- И где это вы сейчас достали такую прелесть?
-- Осторожнее их держите,-- предупредила кондукторша,-- а то затолкают
вас и все цветы помнут. Знаете, какой у нас народ.
-- Кто это затолкает? -- вызывающе спросил матрос с патронташем на
поясе и тотчас же ощетинился на точильщика, пробиравшегося сквозь толпу
пассажиров со своим точильным станком.-- Куда лезешь? Видишь -- цветы.
Растяпа!
-- Гляди, какой чувствительный! -- огрызнулся точильщик, но, видимо,
только для того, чтобы соблюсти достоинство.-- А еще флотский!
-- Ты на флотских не бросайся! А то недолго и глаза тебе протереть!
-- Господи, из-за цветов и то лаются! -- вздохнула молодая женщина с
грудным ребенком.-- Мой муж, уж на что -- серьезный, солидный, а принес мне
в родильный дом черемуху, когда я родила вот этого, первенького.
Кто-то судорожно дышал у меня за спиной, и я услышал шепот такой тихий,
что не сразу сообразил, откуда он идет. Я оглянулся. Позади меня стояла
бледная девочка лет десяти в выцветшем розовом платье и умоляюще смотрела на
меня серыми, как оловянные плошки, глазами.
-- Дяденька,-- сказала она сипло и таинственно,-- дайте цветочек! Ну,
пожалуйста, дайте.
Я дал ей махровую гвоздику. Под завистливый и возмущенный говор
пассажиров девочка начала отчаянно продираться к задней площадке, выскочила
на ходу из вагона и исчезла.
-- Совсем ошалела! -- сказала кондукторша.-- Дура ненормальная! Так
каждый бы попросил цветок, если бы совесть ему позволяла.
Я вынул из букета и подал кондукторше вторую гвоздику. Пожилая
кондукторша покраснела до слез и опустила на цветок сияющие глаза.
Тотчас несколько рук молча потянулись ко мне. Я роздал весь букет и
вдруг увидел в обшарпанном вагоне трамвая столько блеска в глазах,
приветливых улыбок, столько восхищения, сколько не встречал, кажется,
никогда ни до этого случая, ни после. Как будто в грязный этот вагон
ворвалось ослепительное солнце и принесло молодость всем этим утомленным и
озабоченным людям. Мне желали счастья, здоровья, самой красивой невесты и
еще невесть чего.
Пожилой костлявый человек в поношенной черной куртке низко наклонил
стриженую голову, открыл парусиновый портфель, бережно спрятал в него
цветок, и мне показалось, что на засаленный портфель упала слеза.
Я не мог этого выдержать и выскочил на ходу из трамвая. Я шел и все
думал -- какие, должно быть, горькие или счастливые воспоминания вызвал этот
цветок у костлявого человека и как долго он скрывал в душе боль своей
старости и своего молодого сердца, если не мог сдержаться и заплакал при
всех.
У каждого хранится на душе, как тонкий запах лип из Ноевского сада,
память о проблеске счастья, заваленном потом житейским мусором.
Во время скитаний по окраинам Москвы и по Ноевскому саду я уходил в ту
зону тишины, что так неправдоподобно близко окружала город. Эти уходы среди
оглушительных событий были понятны. Ведь события не успевали последовательно
сменять друг друга, а накапливались по нескольку за день.
Обыкновенная жизнь существовала рядом, почти в нескольких шагах от
величайших исторических дел. В этом тоже была, должно быть, своя
закономерность.
Повесть о жини, книга 3.lib.rin.ru/doc/i/27367p23.html
-
-
08.11.2014 в 04:19-
-
08.11.2014 в 04:22-
-
08.11.2014 в 12:01