Пчёлы у Клавдиана

[ninaofterdingen]

Клавдиан - позднеримский поэт, 370 - 404 г. нашей эры, современник Августина, немного не дожил до взятия Рима готами Алариха, каковое событие некоторые сочли признакогм конца света. По его произведениям трудно понять, христианин он или нет, и на эту тему до сих пор ведутся споры. Клавдиан важен дял нас тем, что в эпоху упадка римского величия создал в своих поэмах образ вечного Рима, вечного города.
За подробностями отсылаю всех к тексту Романа Шмаракова, откуда я эти сведения и почерпнула
simposium.ru/ru/node/9537

Одно из самых известных произведений Клавдиана - поэма "Похищение Прозерпины" (Raptum Proserpinae). Когда в поэме появляются пчёлы, знающий читатель уже не будет столь безмятежен. Отрывок о пчёлах из предисловия:

Роман Шмараков

Читатель, воспринимающий этот текст "линейно", заметит в нем прежде всего оргию сравнений: одних девушек и цветов с другими, девушек с пчелами, Нарцисса с Гиацинтом, Аполлона с Кефисом, а далее - Прозерпины с Дианой и Минервой. Дойдя до рассказа Электры в Rapt. III, он заметит еще одно большое сопоставление, соединяющее вторую книгу поэмы с первой: перед ним будут два изображения одного события, данные с двух разных точек зрения. Сравнение с пчелами в рамках безмятежной картинки сбора цветов кажется вполне естественным и совершенно невинным. Однако его лексика выглядит подобранной с особым умыслом. Цель пчел обозначена словом raptura "намереваясь похитить", причастием от одного из самых важных глаголов в лексике Rapt, существительное от которого стоит в заглавии поэмы.[33] Cerea... castra "восковые станы" столь же очевидная метафора, как "келья восковая" у Пушкина (и к тому же санкционированная авторитетом Вергилия, "Энеида", XII, 589 сл.: illае intus trepidae rerum per cerea castra / discurrunt), но если учесть, что cerea - это неизбежно обозначение не только материала, но и цвета ("восковой"), cerea castra становятся почти синонимом к castra pallentia "бледные станы" в Rapt. I, 41, где речь идет о начинающемся бунте подземного мира против Юпитера; при этом castrum в Rapt, нигде более не встречается. Военная метафорика обрамляет этот фрагмент: 4,5 стиха, посвященные сравнению девушек с пчелами, начаты с того, что девушки названы cohorts "когорта", и кончаются тем, что пчелы названы exercitus "войско" (отметим еще и фонетическую игру: слово prata "луга", неоднократно повторенное в Rapt .,[34] не только сюжетно, но и анаграмматически представляет место, куда должна выйти Прозерпина, чтобы быть rapta "похищенной").[35] Глагол obstrepit, описывающий пчелиный гул (II, 127), отзывается в речи Электры, которая звук колес Плутоновой квадриги описывает словом strepitus (III, 236).[36]
Наконец, слово rex, употребленное по отношению к пчелиным царям, имеет в Rapt, очень узкий круг применимости. Дважды им назван Плутон (fero... regi, I, 54; Tartareo... regi, I, 217); остальные случаи:
- царь, славный свирепыми конями: Диомед (sanguinei... regis, praef. Rapt II, ii);
- царь, возглавляющий восстание против богов: Энкелад (summi terrigenum regis, III, 351);
- цари, no распоряжению которых совершается кража. Дважды появляются в развернутых сравнениях: кроме "пчелиных царей", еще парфянский царь, забавляющийся тигрятами (Achaemenio regi, III, 264; при этом с обездоленной тигрицей сравнивается сама Церера);
- цари, связанные с царством мертвых: умершие цари, приступающие к престолу Прозерпины в подземном царстве (purpurei... reges, II, 300).
При этом к Юпитеру слово rex не прилагается ни единожды. Можно видеть, что все цари, фигурирующие в Rapt , - метафорические или (в единственном случае - в речи самого Плутона) метонимические отражения главного царя поэмы, Плутона.
Таким образом, во фрагменте о сборе цветов есть еще и сравнение двух сравнений: второе, синкризис Нарцисса и Гиацинта, кажется рефлектированным внутрь себя (не в последнюю очередь благодаря своему самовлюбленному персонажу) и по своей композиционной функции строго локализованным; первое, развернутое сравнение с пчелами, благодаря своим импликациям, относится к девушкам, как сказали бы латинские грамматики, improprie, "в несобственном смысле": главное, что подразумевается этим сравнением и получает осуществление в дальнейшем, - вторжение Плутона и похищение Прозерпины. Кроме локальной композиционной связи, у этого сравнения, таким образом, есть еще и отдаленная; оно выглядит метафорической сверткой главного события поэмы.
Отметим внутрилитературный характер сравнения с пчелами. Программную характеристику имеет первое развернутое сравнение в поэме: Плутон, устыдившийся мольбы Парок, сравнивается с ветром, натиск которого гаснет по воле Эола (Rapt. I, 69-75). Это инверсия первого сравнения "Энеиды", I, 151 слл., где Нептун, унимающий ветры, сравнивается с благоразумным мужем, чья речь унимает бунтующую толпу.[37] Клавдиановская трансформация, как можно заметить, парадоксально-полемически заострена против знаменитого вергилиевского афоризма: desine fata deum flecti sperare precando ("Энеида" VI, 376). Едва ли случайно, что большинство употреблений глагола fleeterе в Rapt. относится к Плутону.[38]
Интересующее нас сравнение тоже ориентировано на вергилиевское, "Энеида", VI, 707 слл.: ас veluti in pratis ubi apes aestate serena / floribus insidunt variis et Candida circum / lilia funduntur, strepit omnis murmure campus. У Вергилия оно приложено к душам умерших, теснящихся у Леты (им, как известно, заимствовался и Данте, "Рай", XXXI, 7 слл.). Подтекстуально, таким образом, вергилиевская аллюзия проводит еще одну связь между сравнением с пчелами и инфернальной тематикой поэмы. Дигрессия у Клавдиана оказывается не "окном в мир" (ср. Щеглов 2002, 20-30), а окном, прорубленным из одной комнаты дома, который построил Вергилий, в другую.

@темы: пчёлы, Роман Шмараков, Клавдиан