Ольга Бодрухина Только огибая поверхность и следуя границам, можно переходить на другую сторону – свойства кольца Мёбиуса 
Каждое очередное вынужденное путешествие на Украину – это путешествие за грань разумного. Каждый долгожданный визит в Луганск – перемещение в область бессознательного. Вот, собственно, о чем рассказ, попадающий под категорию трип-отчетов, жанр, столь популярный в среде эзотерической.
Мне никогда толком не удавалось перепутать Божий дар с яичницей, а поперечный шпагат – с просветлением. Конечно, будь у меня такой талант, жизнь, наверное, проходила бы в мандалах и мехах. Последние 10 лет я большую часть времени проживаю на территории Индии, и это конкретный выход из зоны комфорта. Это страна, в которую хорошо приехать туристом, но интегрироваться в индийское общество – та еще миссия. Недостаточно знать их многогранную культуру или говорить на хинди. Это общество с такой системой иерархии, в которой иностранцу просто нет места. Кроме того, жизнь в стране с населением более миллиарда — это жизнь с культом уединения. Здесь меняются понятия о чистоте, о комфорте, о важности чего угодно, и собственной в том числе. Здесь вы никогда не станете своим, однако, это не значит, что у вас не найдутся союзники и возможности.
Все же, несмотря на множественные культурные несостыковки, Индия всегда подкупала своей безопасностью, миролюбивостью и толерантностью – это и есть основные признаки развитой цивилизации. В то время как события последних лет в родных краях одним махом перенесли земляков в такую фантасмагорию, которая даже опытному шаману показалась бы квинтэссенцией нижнего мира.
В каком-то смысле то, что я переместилась задолго до начала геноцида, защитило от ужасов гражданской войны. Все же ее пасть коснулась моей большой семьи, рассеяла ее на несколько стран и лагерей – оказалось, что есть противоестественные технологии, которые разрушают связь кровного родства. В каждый из коротких приездов в Луганск следовало погружение в эту сюрреалистическую повседневность. Мой дом – Полигон в Неизвестности, дрейфующий в глобальном шторме Ноев ковчег. И надо отметить, что после такого невероятного потрясения, после национальной трагедии люди, живущие здесь, как местные, так и новоприбывшие, сделались ближе к космосу. Война стала частью их мира, они в прямом смысле стали пребывать в коллективном настоящем, не особо задумываясь о личном будущем.
Но эти короткие визиты на раз за разом возрождающуюся из пепелища вотчину не давали мне возможности ухватить суть. Трудно понять, почему столько людей отдавали здесь свои жизни, не задавая лишних вопросов, и не ожидая того, что о них сохранится память?
Есть ли у каждого из нас инстинкт смерти, и что запускает его? Известно, что когда в муравейнике начинается пожар, его обитатели тушат огонь, перекрывая кислород своими телами… А сейчас в топку оказались брошены миллионы людей – неужели это и есть цена последующего мира и «вышневого садка»? Кому вообще захочется жить на костях, пусть там и кости врагов? Кто главный враг?
читать дальше
Конечно, как осколок общества и девиант, в поиске таких истин я не побрезгую самыми радикальными методами. Большинство русской и украинской публицистики – это продукт не только безразличия, но и брожения крепкого низкокачественного алкоголя и неотфильтрованых сивушных масел. Это зло по умолчанию. Я хочу не думать, не писать, а просто быть гонзо. Поэтому внутри меня уже растворяется кусочек картона, пропитанного диэтиламидом лизергиновой кислоты. Это социальная доза – то есть останется способность реагировать на запросы извне, передвигаться, разговаривать. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. В руках билет на поезд Лисичанск-Киев. Чтобы попасть на него, нужно оперативно пересечь границу в Станице. Я никогда еще не пересекала границу между ЛНР и Украиной, тем более в состоянии повышенного сознания. На худой конец, там много кому становится плохо, в честь чего на границе всегда дежурит «скорая».
На картоне был напечатан инь-ян. Подарок от трех непальских ведьм. В Катманду все самое интересное происходит на крышах – там мне и презентовали эту марку: в стареющих сумерках, через пару дней после возвращения из Тибета. В этот момент несколько сов начали загонять ворону, уже потерявшую способность видеть в наступающей темноте. Я не удержалась и сумничала, мол, убийство ворон совами в ночи – это плохой знак из «Махабхараты». Ведьмы одновременно засмеялась, самая младшая тряхнула пружинками волос и сказала: «Расскажешь потом, как прошло».
Символ инь-ян и ироничный смех, видимо, подразумевали, что вещество должно быть употреблено на каком-нибудь хипстерском курорте, с последующим превращением в первобытную тьму на песке – в более романтической компании, чем «погранцы» и пенсионеры…
Мне на секунду стало жаль себя из того курортно-санаторного параллельного измерения, жертву прибоя, капитализма и ложных иллюзий. Настоящая жизнь здесь, настоящая смерть здесь. Внутри каждого человека сплетаются, закручиваются в спираль темное и светлое, инь и янь.
Маршрутка из Центра до квартала 50 лет Октября – это место переключения реле. Саженцы, обмотанные тряпкой и яркие сумки. Очень уставшие люди. Я гадала, в какое пространство соберет мое восприятие – вьетнамские джунгли, сербские партизаны или диверсанты из лесов Ориссы?
Конечная. Выливаюсь из маршрутки и беру до Станицы такси вскладчину – 50 рублей с человека. Место посередине. Дедушка слева всю дорогу рассказывает про своего сына: «35 лет моему сынку, пошел в добровольцы, ничего мне не сказал. Его ранили в голову, часть лица осколками была повреждена и глаз. В госпитале глаз ему заменили, так он снова вернулся на войну. Говорит – папа, я по-другому не могу, я –патриот». Дяденька справа сочувственно кивает. Перед моими глазами черный силуэт головы, утыканный, как дикобраз, из темноты горящий глаз.
Обычно время, через которое начинает действовать ЛСД – 45 минут – 1,5 часа. Известно, что на мосту через Донец всегда дует пронизывающий ледяной ветер. Но внутри меня уже просыпается обжигающий холодок другой природы. Это самая неприятная часть – интоксикация, внутренний тремор и судороги. К этому моменту я уже вытаскиваю сумку из багажника.
Вот и застава. Железные трущобы. Из трубы валит дым, верблюжьи одеяла вместо дверей. Карета «скорой». Слева на пригорке кладбище тележек-кравчучек, очевидно, для перевозки коммерческих грузов. Справа разбросаны запотевшие полиэтиленовые мешки, набитые зелеными болгарскими перцами.
Под навесом людей небольшими группками пропускают дальше, на мост. Сегодня воскресенье, и народу немного. Демонстрация паспорта с рук. Дальше. Баррикады из бочек, набитых песком, из которого вырос высокий бурьян, нагромождения из автомобильных шин, мешков и каких-то шпал. Укусы пуль. На завалинке казак в папахе играется с мордастым, пушистым, большелапым щенком. Это ж бля ВОЛК!
Ветер внутри меня, зато снаружи полный штиль. В окошке хмурый юный луганский таможенник спрашивает о цели визита в Украину. Сестра предупреждала, что вопросов будет многовато. Я еще раздумываю над первым, как на подходе второй: «Чем вы вообще занимаетесь?». Облегченно выдыхаю: «Ничем». От этого таможенник хмуреет еще больше – да, я в курсе, молодость сама по себе мрачная штука – и продолжает: «Нет, ну ГДЕ-ТО же вы работаете?». Говорю, что в прошлом году была экскурсоводом в Индии. С намеком на то, что средства на путешествие в украинское измерение – из прошлогодних банок. Мне возвращают паспорт.
Холмы над Донцом – живые дышащие красочные острова. Но все кажется детским благодаря характерному искажению пропорций. Донец становится декоративным водоемом. КПВВ «Станица Луганская» предстает адвенчюр парком (парк приключений): с шатрами, блиндажами, навесными мостами, канатными дорогами и прочими пейнтболами. В конце взорванного моста – деревянная отвесная стена. Я ползу по ней перпендикулярно земле. Как спускаются старички?! Кажется, на галошах у них есть присоски… Эту обувь наверное где-то на входе выдавали, но я пропустила. У некоторых в конце тросточки тоже присоска, у иных – коготь…
…вот так, собственно, и работает «кислота». Под ее воздействием даже крематорий, охваченные огнем тела и группки скорбящих родственников неподалеку кажутся реконструкцией греческой драмы на базе любительского театра в доме культуры офицеров.
Из такого ракурса все превращается в «божественную комедию»:
…Дальше не пройти
Вам этим гребнем; и пытать бесплодно:
Шестой обрушен мост, и нет пути.
Поломанные, искореженные березы на обоих берегах – бессменные напоминания трагедии славянского народа. Брошенные дома. И серебряные нити с нанизанными на них черепами по обе стороны дороги («Осторожно – мины!») – это бусы Кали.
Толпа пестреет – рядом женщина с чемоданчиком, выкрашенным кремовым, и с переведенными с салфетки розочками. Кажется, эта техника называется «купаж». Хозяйка похожа на беглую аристократку с коробками шляп, если бы не ботинки из войлока. Почему-то вспомнилось, что войлок – это материал кочевников… Тетенька объясняет уже украинским пограничникам, что ведет кружок рукоделия. Те заценивают ее шузы, она называет стоимость – 6000 рублей. Моя кладь за отсутствием розочек их почти не интересует.
Первое столпотворение за весь день – у окошка украинского паспортного контроля. Некоторые люди, одетые чуть получше, вроде этой дамочки в полушубке, чувствуют за собой классовое право лезть без очереди. Толпа сопротивляется, но вяло. В прямом смысле закрываю глаза на эту социальную несправедливость: теперь очередь – это океан. «Пэтро, ты – гандон»! Очевидно, сетка-рабица не фильтрует неуставные разговоры пограничников. «Ой, а что-то сегодня фазанчики не кричат…» (женский голос раздался почти над ухом). «А как они кричат?». «Как петушки, но только короче. Вот прямо тут к сетке подходят и кричат…»
Как и говорилось, люди здесь после событий стали ближе к космосу, к Природе…
Открываю глаза и только сейчас узнаю в верхней части одной из баррикад памятник женщины с хлебом и солью, стоявший на въезде в Станицу. Обложенная бочками, с красным раскуроченным лицом и воткнутым украинским флагом, она напоминала Иштар. Над ее головой репродуктор выдавал какое-то нейролингвистическое программирование, железные пруты из дыры в щеке извивались как змеи. Чаша воскрешения в ее руках была, вероятно, разбита.
В таком состоянии, если вы находитесь в общественном пространстве, лучше всего передохнуть в телефоне. Ну, вроде тычет человек в свой смартфон сосредоточенно. Однако на границе этот предмет лучше вообще не доставать, иначе это может стать вашей последней встречей. Под предлогом, что вы занимались шпионажем, его могут просто отобрать и растоптать.
Украинский пограничник с обветренным лицом хранит обет молчания, изучая мой паспорт. Зато из его окна жарит хит середины 90-х в исполнении Me and My – двух подданных датского королевства в костюмчиках медсестер:
Dub-i-dub-i-dub-i-dub-dub-dub
Dub-i-dub-i-dub-i-yeah-yeah
Dub-i-dub-i-dub-i-dub-dub-dub
I don’t need your love
Это, вобщем-то, и стало завершающим аккордом в восприятии Границы как парка приключений и прочего евродиснейленда.
Путь до Лисичанска на лежачем месте в маршрутке. В моей реальности такие места существуют: в Индии есть комфортабельные автобусы с полками, как в наших поездах, их называют «спящими» (sleeper bus). В украинской версии это модифицированный кузов «газели», впереди пассажирские места, а сзади, над багажным отделением, что-то вроде антресолей с подушками и бахромой. «Мы тут с тестем спим, когда не смена», – смущенно объяснил водитель. «Годится», — протягиваю ему четыре купюры, снимаю кеды и лезу в свой будуар. Маленькая девочка смотрит на меня с завистью: «Мама, а можно мне тоже…». «Мест больше нет», – с беспощадностью взрослого киваю я ей. Мама облегченно выдыхает. По развороченной войной дороге не ровен час так под потолок подкинет, что может получиться, как в песенке «Тайгер лилис» про детские черепа. «То-то на блокпостах офигеют», – комментирует водитель, но оставляет за мной горизонталь. Я перехожу в режим невидимки, и за два с половиной часа до Лисичанска ни на одном контрольном пункте меня попросту не замечают.
Свою остановку я благополучно проехала, очнувшись только в районе Лисичанского рынка. Водитель советует мне прогуляться перед поездом. Осиротевшие ряды и дворник с метлой, выметающей горизонт. Где-то из репродуктора играет диско. Забираю у бомжа пустую пластиковую бутылку (наверняка стерильную и проспиртованную) и иду в ларек с надписью: «шнапс на разлив».
Понимаю, что еще немного в таком режиме, и пропущу свой поезд… Пытаюсь вломиться в салон к какому-то мужику: в тот момент оранжевый свет «Жигулей» тесно ассоциировался с такси. А это был даже не «частник». Отвез. Ручка-переключатель скоростей увенчана вырезанным из кости бюстом – бабой с распущенными волосами и голыми сиськами в ожерелье из черепов.
Ощущение, что адвечюр парк закончился – такое ощущение пришло на Лисичанском вокзале. Военный вокзал, как в фильмах про 42-й год. Сердобольная женщина, подкармливающая собак, просит у меня закурить. Старушка с бородой и с поломанной клюкой, собирающая по вокзалу крошки хлеба. Девушка в военной форме с хвостиком из-под кепки. В поезде почти не спала – такое ощущение, что полночи по мне что-то ползало. Доехав до киевской квартиры, почти сразу нашла на себе платяную вошь – прозрачного призрака войны…
oduvan.org/nashi-proekty/vojna-na-donbasse-oche...
-
-
29.12.2018 в 03:36-
-
29.12.2018 в 08:00-
-
30.12.2018 в 04:53