Одуванчик предлагает своим читателям вариант новогоднего чтения - интересный и ёмкий текст нашего постоянного автора о последних годах Римской республики. Скачивание по ссылке. oduvan.org/chtivo/esse/padenie-metellov/
Акциденции суть случайные свойтсва. Субстанция есть носитель акциденций. Признаки соответственно могут быть акцидентальными и субстанциальными: Сократ является спящим акцидентально, а разумным субстанциально.
В диспутациях Экхарта доказывается, что существовать значит существовать как субстанция с акциденциями, то есть быть доступным чувствами и восприятию. Так существуют исключительно конкретные единичные предметы и их совокупности.
А субсистенция это то, что существует не как субстанция - разум, Родина, Бог. В соответствии с словоупотреблением Экхарта (которое он, кстати, подробно поясняет, так что к нему никаких претензий), субсистенция не существует. То есть в определённом смысле можно сказать, что Бог не существует - не существует как субстанция, доступная чувственному восприятию.
"Некоторые люди воображают, что могут увидеть Бога, как увидеть корову", - эти слова Экхарта приводит Свасьян уже в рамках своей концепции. Я только теперь поняла, что это не просто красивая фраза, тут всё строго и логично.
Кстати, некоторые сокращают М. Экхарт, так же, как В. Оккам. Это неправильно. Мейстер Экхарт в широкоизвестном словосочетании - это не имя, а учёное звание: мейстер значит магистр.
По крайней мере, из тех, кого я нашла. Петрухин В. Я. //Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). - М.: Языки русской культуры, 2000. - 760 с. - (Язык. Семиотика. Культура). - с. 139 www.historicus.ru/is_istorii_russkoi_kulturi_to...
Автор вводит свою типологию культур (с. 35 - 39 этого издания), за основу типологии берется отношение к Абсолюту: один из полюсов - стремление к бесконечно совершенному Абсолюту и полное пренебрежение земной жизнью (например, Индия), а на другом полюсе - увлечение земной жизнью без всяких забот об Абсолюте (греки). Соотвественно, появляются культуры диссонансного типа, в которых эти стремления борются и не гармонизируются (римляне и русские).
Заслуга гностиков в этой системе в том, что они возвеличили деятельность человека на земле и придали ей сакральное измерение. До гностиков, у Платона того же, считалось, что Абсолют содержит все мыслимые блага в величайшей степени совершества, и в деятельности человека не нуждается. Деятельность отдельного человека нужна только ему самому, потому что это его единственный шанс приблизиться к Абсолюту, и если человек не будет ничего делать, то так и пропадет здесь, а Абсолютут это ничуть не повредит. Так вот, именно гностики развивали ту идею, что Абсолют нуждается в нашей деятельности и неполон без неё.
Приписав эту идею исключетльно гностикам, автор находит ее затем у Соловьева и всех остальных, кто далее пречислен в аннотации, и объявляет русскую религиозную философию синтезом мистического (стремящегося к Абсолюту) и гностического течений мировой мысли. Вот так.
Я бы сказала, что идея о творческом преображении мира явно христианская, но христианство автор понимает исключительно как борьбу против материального и конкретного, а не против зла, вот так у него и получается, увы.
И нет ничего в этом мире Сильнее любви! И нет ничего в этом мире Страшнее любви!
Как будто ударной волною меня накрывает, И чайник на кухне не вовремя закипает И громко свистит. И тот что со мною не знает, А если и знает, то не говорит.
Мне имя твое, как молитва. И ночь надо мной монолитна, И быт превращается в бытность, В несбыточность… Я тебе снилась, Но ты этот сон позабыл. И нас развели, как мосты.
Но кружатся в чашке чаинки, Как в вальсе, с цветами жасмина, А имя? Что имя?! Ошибка! И стоит ли им дорожить?!
Оно бестелесно, бесплотно, Оно из дыхания соткано, Но стоит его прошептать, И будто ударной волною Меня накрывает тобою, И жгучие брызги фарфора Мне под ноги тут же летят.
То есть о "Доме..." конечно же. В романе М. Петросян "Дом, в котором..." другая реальность доступна в том числе через сон. Изнанка Дома - мистический коррелят происходящих событий, иное измерение - воспринимается некоторыми персонажами как сон, общий для нескольких сновидцев. Явление это не уникально в истории культур. Успенский по этому поводу:
В некоторых социумах, например, у североамериканских индейцев, инициационные сны — в общем аналогичного содержания — могут иметь массовый характер, т. е. все, или почти все, члены социума на определенном возрастном этапе переживают ритуальные сновидения такого рода (Уоллес, 1947, с. 252 и сл.). Мифологическая действительность, которую видят во сне, предполагается одной и той же для разных сновидцев, и знаменательно, что обсуждая свои сны, люди могут поправлять друг друга; так, пожилой индеец может сказать молодому, повествующему о том, что он видел во сне: «Нет, это неверно, так не происходило тогда, когда я там был» (там же, с. 253, примеч.), — сновидение явно воспринимается при этом как посещение иного мира.
Итак, люди во сне оказываются как бы в одной и той же действительности, в одном и том же сакральном мире и, соответственно, обмениваются опытом, уточняя свои представления об этой действительности. - с. 25
Ср. трактовку инициационных снов у Берка (1973, с. 332): «.. . Если молодые люди в некотором социуме видят сны в соответ ствии с мифами, принятыми в данном социуме, это усиливает веру в мифы. . . Мифы создают сны, но сны доказывают подлинность мифов. Этот круг способствует осознанию культурной преемственности». При этом в целом ряде культур допускается — или даже предполагается — определенная активность человека по отношению к своему сну: в принципе человек может творить свой сон, подобно тому как он может создавать или воспроизводить мифологический текст; в других случаях он может контролировать свои сновидения или же как-то влиять на них.
Так, на Гавайских островах различались заранее заду манные, т. е. запланированные сны, которым предшествует целенаправленная медитация (the premediated dream: i loaa mamuli о ka mana'o, procured in consequence of thought), и спонтанные, непреднамеренные сны (the unpremediated dream: me ka noonoo mua ole, without previous reflection); тем самым, сновидения могли выступать здесь как результат сознательной интеллектуальной деятельности, которая являлась при этом предметом специального обучения.
По словам туземного информанта, «в свое время снотолкователи обучали снам, и их учение повсюду распространялось и сохраняется до сего дня. . . Значения снов запоминались, подобно катехизису, который заучивается в детстве. . . Было два вида снов: непреднамеренные сны и такие сны, которые бы ли результатом предварительной медитации сновидца» (Беквит, 1932, с. 114; Хэнди, 1936, с. 119). Итак, сны могут специально задумываться; точно так же они могут и контролироваться. Так, например, североамериканские индейцы могут выбирать инициационные сновидения (и, тем самым, приемлемую для них мифологическую действительность): если молодой человек в период инициации видит сон, который предвещает несчастье, он может получить рекомендацию продолжать инициационные ритуалы.до тех пор, пока он не увидит благоприятный сон (см.: Радин, 1936, с. 244-245, №5). - с. 54
История Ярослава Мудрого меня не отпускает. Я об этом уже писала: ninaofterdingen.livejournal.com/264549.html ninaofterdingen.livejournal.com/668633.html Пётр Первый обосновывал свои притязания на Прибалтику тем, что эти земли - наследие Ярослава Великого, принадлежит ему по праву, так что Ярослав Мудрый не такая уж кабинетная история, потому внимание я на него обращаю. Так вот.
Оказывается, современные истории подозревали Ярослава в убийстве брата Бориса на том основании, что он своих детей не назвал ни Борисом, ни Глебом, хотя именно в правление Ярослава его братья были канонизированы. Какие тут психологические построения были подведены, я и воображать не хочу.
Другие историки выяснили, что в княжеском роду было принято называть детей именами поколения дедов - так, дети Ярослава носили имена Владимир и Святополк, а в поколении внуков Ярослава уже появились Борисы, Глебы, а таже Романы и Давиды (крестильные имена убитых князей).
Петрухин В. Я. //Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). - М.: Языки русской культуры, 2000. - 760 с. - (Язык. Семиотика. Культура). - с. 177-178 www.historicus.ru/is_istorii_russkoi_kulturi_to...
Хотелось бы обсудить с друзьями вот этот текст: vkist.ru/32987/index.html Особенно с юристами, особенно с Олей. Я понимаю, что там 111 страниц, я видела, и я его прочитала. Если кто осилит, дайте мне знать до того, как я начну его излагать (это уже будет не сегодня)
Не читала раньше этого автора. Фантастика про Зону и сталкеров. Много, очень много неназванного по имени Хэмингуэя, и это хорошо, такие стилизации я люблю. Много Стругацких - помимо основной тематики, Зоны, есть еще и Юрковский собственной персоной, на Украине девяностых. Заявленные же в названии мушкетёры притянуты за уши, очень слабо прописаны, а Стэплтон, тонущий в Гримпенской трясине, совсем был не к месту. Разве что в культурном пространстве конца восьмидесятых всё это соседствовало - мушкетёры, Стругацкие, Шерлок Холмс...
В этом плане книга очень хороша - дух девяностых передан адекватно. Поколение лет на десять старше меня наверняка и больше там найдет. Как литературная работа мне не понравилось: я избалована блестящими текстами великолепного Романа, и на меньшее не согласна.
Больше читать не собираюсь. Если есть у него что-то очень хорошее, достойное и такое, что нельзя пройти мимо, напишите мне здесь.
Я не читала этой книги до нынешней осени. Это шедевр. Анализировать литературную составляющую я не могу, слишком жизненно и крышесносно. Если есть люди, которые как и я еще не читали, имейте в виду.
Очень хорош. По межкультурной коммуникации он самый лучший, и я жалею, что не читала его раньше. Диалог культур - не такой ужас, как можно подумать по названию, а модель, отражающая реальное положение дел.
В статье проводятся осторожные параллели и намечается некоторая классификация культурных процессов. Культурные процессы в рамках одной культуры делятся на две большие группы: одни процессы отвечают за игру смыслами, другие за реализацию каких-то идей в собственной жизни. Эти процессы реципрокно подавляют друг друга: когда идет один, второй отключается. Сначала (несколько лет или десятилетий) идет выработка новых оттенков смысла, потом применение этих смыслов на практике. Процесс может быть разнесен не во времени, а в культурном пространстве - одни группы вырабатывают смыслы, другие применяют. Лотман подчеркивает, что это не основание ранжировать культуры по развитости\неразвитости или делить на выскую и низкую, все эти процессы происходят в одной и той же культуре на одном и том же уровне.
Яркий пример - "Страдания молодого Вертера" Гёте и эпидемия самоубийств, прокатившаяся по Европе после публикации романа. Подражали герою Гёте люди того же культурного уровня, что и писатель - самая образованная страта тогдашнего общества. Поэтому неправомерно говорить, что деятель культуры творит и парит в эмпиреях, а простота необразованная не понимает искусства и начинает под влиянием произведения стреляться или стрелять в других. Это не простота необразованная, это начинает работать другой культурный механизм. Если деятель культуры об этом механизме не знает, он всё равно работает, и это надо учитывать.
Ещё один пример из самой статьи. Цитата в цитате.
"Можно определенно утверждать, что активность воздействия текста резко возрастает, когда граница, разделяющая семиотические полюсы культуры, пролегает между ним и аудиторией. При расположении по одну и ту же сторону границы текст легче понимается, менее подвержен сдвигам и трансформациям в читательском сознании, но значительно менее активен в своем воздействии на аудиторию. Приведем пример, который именно потому, что он находится на грани психопатологии, обнажает некоторые механизмы превращения автоматизированной игры слов в инструкцию для действия. Материал почерпнут из мемуаров И. В. Ефимова — смотрителя каторжной тюрьмы в Сибири в середине прошлого века. Он описывает следующий случай:
“В одной казенной, вблизи моей квартиры, небольшой избушке жило четверо каторжных: все люди довольно пожилые и более или менее не очень здоровые. Летом, когда случилось убийство, они занимались плетением лаптей <...> Вошедший, положив на место бересту, осмотрелся и, увидев под лавкою спящего топор, взял его, подошел к тому, который пил чай, ударил его по голой шее так ловко, что чуть не отрубил напрочь голову, бросил топор и сел к столу около убитого, свалившегося на пол <...> Я подошел и начал его спрашивать, за что он убил товарища. Вот содержание того, что он отвечал: „В заводе есть казак Казачинский (действительно, был), казак-чинский, казак чиновный. Я как-то иду ночью около его дома, а он, подозвав меня к окну, у которого сидел, показал мне на месяц, который хорошо и ярко светил, и спросил: „А это что?" Я ответил ему: „Месяц"; а он говорит: „Месяц, месяц, умесяц, умей сечь" (в оригинале явно был цокающий говор: “умей сец”. — Ю. Л.); вот я и секанул". Показание, данное им производившему об этом следствие полицмейстеру, было повторением этого рассказа”.
Эпизод этот характерен своей ощутимой связью с мифологическими ситуациями. Игре слов приписывается магическое значение: она воспринимается и как предсказание, и как инструкция к действию, и как знак, по которому опознается имеющий право такие инструкции давать (Казачинский — казак чинский). Текст создается как нарочито многозначная словесная игра, а читается как однозначная инструкция для действия.
Аналогичные явления наблюдаются при переключении текстов авангардистской культуры XX в. в массовое сознание. Было бы ошибкой толковать это как Versunkene Kultur, “опускание” некоторой изысканной культуры в малокультурную сферу. Бесспорно, что и “казак чинский”, и послушный ему убийца принадлежат к одному культурному типу. Разница определяется здесь не оппозицией “верх — низ”, а противопоставлением ориентации на свободную от внешне-смысловых интерпретаций словесную игру — ориентации на программу действия и однозначную связь между словом и поступком. Обе эти ориентации представляют собой противоположные, но одноуровневые тенденции сознания.
Как убедительно показали работы Л. Я. Балонова и его сотрудников, на уровне индивидуального сознания обе они необходимы для полноценного мышления и нормальной речевой деятельности. Несостоятельность трактовки одной из тенденций как более высокой умственной деятельности, а другой — как более примитивной хорошо иллюстрируется примером из “Войны и мира” Толстого. Речь идет о том месте, где говорится о мечтах княжны Марьи сделаться странницей: “Часто, слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить все и бежать из дому”. Здесь идущая из глубины веков традиция, превратившаяся в устах ее носителей в “механические рассказы”, то есть в чисто словесный и автоматизированный текст, воспринимается получателем как нечто непосредственно связанное с его деятельностью."
Титулы "государь" и "господарь" встречается в древнерусских грамотах, начиная с XIV века. "Господарь" - слово южнорусское, и в Польше, Литве, Молдавии, где этот титул встречается, он не означает государя и государства. Даже на примере украинского видно, что господарь и господарство - это хозяин и хозяйство, частное владение и частное имущество, никаких сверхличностных коннотаций. Традиционно считается, что титул "государь" происходит от титула "господарь" - или наоборот. Другими словами, из России шло влияние в Литву и Польшу или из литовской канцелярии в Москву. Какая ни какая, но это проблема, и ее решение зависит от того, какая форма встречается раньше.
В древнерусских текстах оба слова передаются одинаковой формой: ГСДРЬ, которую издатели летописей, рукописей и прочих древностей с самого начала издательской деятельности (где-то со времен Мусина-Пушкина) передают как "государь". Проблема решается, не успев появиться. А. Золтан. К предыстории русск. «государь». - С. 554 - 590.
Как работает фандом, никому рассказывать не надо. Основная проблема этого культурного феномена - отсутсвие талантливых авторов, которые хотели бы тратить силы на чужой мир вместо того, чтобы придумывать свой. Другими словами, Вергилиев мало, каждый хочет быть каким угодно, но Гомером. Тем не менее чудеса случаются, тексты автора Алва с мозгами тому пример. На данный момент переписаны первая и почти вся вторая книги, и мне они нравятся больше, чем канон. И один примечательный отрывок из этого текста для всех: читать дальше "Утром после визита во дворец Алва обнаружил в папке приватных писем, поданных Теодоро, письмо на плотной сиреневатой бумаге, надушенное фиалковой водой и запечатанное незнакомым ему женским перстнем-камеей с изображением некоего безголового четвероногого. Алва распечатал письмо и начал читать округлые, с правильным нажимом, но несколько нервно забирающие вверх буквицы: «Герцог! Вы, наверное, будете презирать меня за эту несдержанность и откровенность, но поверьте: если бы вы в один из этих дней — о, я знаю, что для вас они полны забот и дел, важность которых я не могу даже представить себе — но если бы вы все же хоть на несколько минут заглянули к нам, я никогда не посмела бы докучать вам глупыми письмами. Вы прислали за мной, попросили брата привезти меня в столицу, подарили Бьянко — но я не уберегла ваш дар, а в столице остаюсь в таком же затворе, каким был для меня родовой замок. Зачем вы вырвали меня из моей глуши? Наверное, мама уже нашла бы мне жениха и, кто знает, возможно, в следующий год я стала бы матерью какого-нибудь надорского лэрда, и научилась быть счастливой, но ваши слова, то, как вы говорили со мной, ваш дар — все это вселило в меня надежду, которую я, наверное, не должна была бы питать. Иногда мне кажется, что лучше бы я вас не знала. Нет, что за глупости! Забудьте, что я написала выше, я никогда не смогу быть счастлива ни с кем другим! Так рассудил сам Создатель, чтобы мой брат стал вашим оруженосцем, а я… я, может быть… Нет, я совершенно не могу этого написать! Как ни ужасно то, что мне говорили о вас, как ни любила я отца — но я дочь воина и понимаю, что такое превратности военной жизни. Вы просто оказались по разные стороны меча, а я — возможно, та, что сломает этот меч. Я видела раньше в снах человека, который увозил меня прочь из дома, от всей этой тоски и боли — и теперь понимаю, что это были вы. Ваш взгляд наполнял сердце томлением, ваш голос слышался в ночи, когда молчало все. Как только вы ворвались на улицу и раскидали этих негодяев, в сердце моем словно вспыхнул огонь маяка. „Вот он!“ — сказала я себе. Припомните свои сны — наверное, вы тоже меня видели, хоть и не знали. Говорят, вы погубили многих женщин. Наверное, вы погубите и меня. Поверьте, мне все равно! Если гибнуть, то лучше так, чем изнывая в молчании. Прошу вас, умоляю о встрече. Скажите лишь одно слово — да или нет. Мне самой страшно перечитывать все, что я написала. Сейчас я запечатаю письмо и поскорее отправлю его с милой Селиной, пока мной вновь не овладела трусость и я не сожгла его, как другие. Я знаю, что это письмо может стать моим приговором, но я верю, что ваша честь не допустит этого, и всем сердцем полагаюсь на вас». Подпись отсутствовала, да и без нее все было ясно. Алва спросил Теодоро: — Кто доставил письмо? — Компаньонка герцогини Окделл, — ответил секретарь. Алва осторожно положил письмо в огонь камина и смотрел, как пламя пожирает строки, способные погубить вложенную в них юную и пылкую душу. — Его никто не доставлял. Его не было. — Не было, — согласился Теодоро. Личная папка шла последней, после нее дел не было. Алва протянул секретарю проект своего доклада и сказал: —Перебелите. На лучшей бумаге. Это будет читать король, пишите покрупнее. — Слушаюсь, — Теодоро взял исчерканные листки, пробежал глазами первую страницу с титулом. Если и удивился, то виду не подал. — Работайте прямо здесь, — разрешил Алва. — Меня до вечера не будет. Велел Хуану подать платье для прогулок и позвал цирюльника, чтобы побриться дочиста и придать рукам и ногтям, испачканным в чернилах после ночи над докладом, тот вид, какой пристал герцогам, а не писарям. Пока руки отмокали в теплой мыльной воде, обдумывал, что скажет девице Окделл. Как ни искал, не мог найти в себе досаду на ее поступок. Письмо было неосторожным, компрометирующим, неуместным… но очень искренним. Айрис обладала этой добродетелью в большей мере, чем брат, его искренность была какой-то стреноженной. Он чаще выдавал себя лицом или жестом, чем высказывался. Она же… нет, положительно нельзя отдавать ее в жены кому попало. Эта девушка достойна лучшего. Побритый, ухоженный и благоухающий, Алва постучался в ворота особняка Фукиано. Его встретила дородная служанка и провела в сад, где барышня Окделл коротала время за книгой. Сеньора Арамона и ее дочь сидели здесь же и вышивали, слушая чтение Айрис. Когда Айрис, увидев Алву, порывисто вскочила и сложила томик, Алва разглядел, что это вторая часть «Дора Кесадо». — Сударыня… — он склонился к руке девушки и сухо, формально поцеловал выпирающие костяшки. — Прошу, не вставайте. По положению мы равны, а женщине перед мужчиной вставать негоже. Дамы, — он поклонился госпоже Арамоне и ее хорошенькой дочери, присевшим в реверансе. Об остальном и просить не пришлось: капитанша убрала пяльцы в корзинку и сделала знак дочери выйти из беседки. Из сада они, конечно, не ушли, как того требовали приличия, а садик был совсем крохотный, и говорить приходилось чуть ли не полушепотом. — Я получил ваше письмо, — сказал Алва, присаживаясь на выщербленные мраморные перила. Девушка опустила голову, и Алва не видел, как покраснело ее лицо — но увидел, как запунцовели шея и уши. Минуты две он не знал, что еще сказать, и она сумела-таки немного успокоиться и поднять голову. — Это было неосторожно, — сказал он прямо в распахнутые серые глаза. — Я уничтожил письмо, оправдал ваше доверие — но, по правде говоря, я его недостоин. Честность за честность: я тоже скажу вам, что меня на душе. Будьте мне исповедницей и судьей. Он потер ладонью лоб, собираясь с мыслями. — Айрис, если бы я имел наклонность к брачной жизни, я бы женился очень давно. И если бы искал себе жену, то, наверное, это была бы искренняя и безыскусная девушка вроде вас. И, возможно, я бы даже сумел сделать ее счастливой… Увидев, как приоткрылись ее губы, Алва понял, что несет совсем не то и скорее раздувает ложные надежды, нежели гасит. — Но я не создан для радостей и горестей супружеской жизни, — сказал он как можно ровней. — Как я уже сказал, я вас недостоин. Все, что вам говорили обо мне — правда. Я негодяй, убийца и губитель женщин. Поверьте, из нашего супружества выйдет одно мученье для нас обоих. Я непостоянен, едва я привыкну к вам, как от скуки брошусь искать других женщин, вы станете ревновать и плакать, считать себя покинутой; я, в свою очередь, буду злиться на вас — и так долгие годы, если вам не повезет и мою жизнь не оборвет шальная пуля. Расспросите госпожу Арамона, каково оно — быть замужем за бессердечным гулякой. Неужели именно этого ищет ваше чистое сердце? Айрис прерывисто вздохнула. По ее щекам катились слезы. Алва занервничал. Он знал, что делать, когда рыдает придворная жеманница, но это не сработало бы с тихими слезами несчастного ребенка, впервые открывшего для себя любовь. — Меня уже не исправить, — зачастил он, не давая ей возможности вставить слово. — И поверьте кэналлийской поговорке — в море гораздо больше рыбы, чем видно с берега. Вы еще полюбите, и это будет человек лучше меня. Я же могу вам предложить дружбу. Не спешите отвергать этот дар. Люди не ценят дружбу и не верят, что она возможна между мужчиной и женщиной, но уверяю вас, это основа для долгих отношений гораздо более прочная, чем любовь. Я никогда не был верным любовником, но всегда — верным другом тем немногим избранным, кому свою дружбу предложил. Мое уважение к вам так велико, что я предлагаю вам вступить в круг этих избранных. Вот, собственно, все, что я хотел сказать." ficbook.net/readfic/5689780/15684285#part_conte...
Такая усталость, что небо, казалось, распалось на тысячу звезд. И вдруг они все потерялись. Но что-то осталось, хоть что-то осталось? – Ответь на вопрос! Заря задержалась… Лампадка, как завязь… И жизнь оказалась дорогою слез.
И в небе России летает лишь Сирин. А где ж Алконост?
Внук Дмитрия Донского, великий князь Московский Василий Васильевич мало известен ширкой публике. О нем могут вспомнить, что прозывался он Тёмным, потому что политический соперник Дмитрий Шемяка (тоже внук Дмитрия Донского) ослепил Василия, чтобы лишить его права на престол, однако этот метод, безотказный в Византии, не сработал в России: вся Москва вторично присягнула слепому князю, а митрополит освободил Василия от крестного целования, которое тот вынужден был дать Дмитрию, чтобы освободиться из плена.
Именно Василию пришлось принимать решение по Флорентийской унии, которая состоялась в 1439 году. С католической стороны в подготовке унии принимал участие любимец гуманистов Николай Кузанский. Византийский патриарх принял унию, русский патриарх Исидор приехал в Москву с вестью о соединении церквей и отслужил в Успенском соборе по латинскому обряду. Василий отказался это признать, Исидора сместили, нового митрополита выбрали собором епископов, положив тем самым начало автокефалии русской церкви, и в очередной раз упустили возможность стать настоящим европейским народом, к большой горести Чаадаева и западников.
На фоне таких судьбоносных событий нижеследующий штрих всего лишь курьёз, но любопытный:
"В последний год правления Василия II (1461—1462) у него появилась новая печать. Изображение Гелиоса на колеснице четверкой осталось, но на оборотной стороне восковой печати, прикладывавшейся к договорам, теперь было оттиснуто другое изображение. С наружной стороны новая печать была продолговатой, как и старая с Гелиосом на колеснице, а каменная вставка—восьмиугольной. В драгоценный камень врезано изображение льва, атакующего змия. На первый взгляд невозможно определить, где аверс, а где реверс этой двойной печати, поскольку надпись на каждой стороне одинакова: «Печать великого князя Василья Васильевича». Откуда попал к Василию II этот необычный камень и что должно было означать изображение, пока неясно. Образцы с такой иконографией нигде не обнаружены, не связана она и с классической мифологией. Наиболее близкая античная параллель—это столь же загадочное изображение льва, атакующего дельфина, известное лишь в единственном экземпляре." Г. Алеф. Заимствование Москвой двуглавого орла: точка зрения несогласного. - С. 639
Статья о том, как сложно разобраться с торками, половцами и берендеями в средневековье: сами они себя называют не так, как их называют соседи, в Византии их называют не так, как на Руси, и вообще всё чрезвычайно запущено. "Иногда же, действительно, различные племена кочевников объединялись, чтобы вместе совершить какой-нибудь набег, и тем вносили еще большую путаницу в терминологию" (Д. Расовский. Печенеги, торки и берендеи на Руси и в Угрии - С. 97)
Четырёхтомник Рихарда Хеннига "Неведомые земли", Terrae Incognitae, был в нашей поселковой библиотеке, правда, всего два тома - второй и четвертый. Достоинства этой книги я оценила еще в школьные годы. Она состоит из коротких историкогеографических исследований: сначала приводятся первоисточники по какому-то географическому вопросу (Геркулесовы столпы, путешествие китайского императора к богине Сиванму или открытие Винланда), а потом даётся анализ географических реалий, которые стоят за этим рассказом. Иногда захватывается и общекультурный фон, но специально историей идей автор не занимается.
Последние впечатления об этой книге (я недавно ее скачала на падабуме полностью) - это великолепный свод географических идей конца XIX - начала XX века. Труд выходил в тридцатые годы, но цитируются авторы еще прошлого века, и даже восемнадцатого - не как материал, который надо интерпретировать, а как живой источник научных идей. В физике ссылки на Лавуазье или Ампера без комментариев и уточнений вообще невозможны, даже в школьном учебнике, а у Хеннига можно на такое посмотреть.
Ну и впечатливший меня человек из эпохи Паганеля - это герцог Абруццкий, принц и первооткрыватель, адмирал и путешественник, альпинст и полярник, что-то невероятное. Посмотрите его биографию в википедии: совершил кругосветное путешествие, первым взошёл на гору Святого Ильи (5489 м) на Аляске, экспедиция в Арктику, экспедиция в Уганду, мировой рекорд подъёма на высоту для того времени (7498 м). Способностью конвертировать высокое общественное положение в реально интересные занятия этот человек мне напоминает Петра Первого.
В Уганде герцог Абруццкий прояснил вопрос об истоках Нила - в связи с этим его упоминал Хенниг - и был первым европейцем, который по этому поводу смог что-то добавить к известиям Клавдия Птолемея. Волшебно, по-моему.
Одним словом, тот дух поисков и открытий, который вдохновлял не только Саню Григорьева и капитана Татаринова, но и Борна с Гейзенбергом, веет в четырехтомном компендиуме дотошного немецкого профессора: padabum.com/d.php?id=31634
Стендаль в Японии есть благодаря книгам Оэ: главный герой большинства его романов - Жюльен Сорель. Пруст в Японии присутствует в массовой культуре на уровне цитирования и ссылок: его читает персонаж известной антиутопии "Психопаспорт", а также Аомамэ и Тамару из предпоследнего шедевра Мураками про 1Q84 год. Оруэлла там нет совсем, несмотря на притягивание его за уши к ситуации, а вот Пруст есть.