ПОЧЕМ КОМПЬЮТЕР ДЛЯ НАРОДА?

Армен Асриян

В конце шестидесятых вышел роман замечательного американского фантаста Филиппа Дика «Человек в высоком замке». Это был первый – и по сию пору лучший – роман в жанре «альтернативной истории». Собственно, развилка истории в романе была проста до тривиальности – описывался мир, в котором вторая мировая война закончилась победой Германии и Японии. Впоследствии авторы, работающие в том же жанре, находили куда более остроумные и неожиданные развилки, но никому не удалось приблизиться к Дику ни по уровню литературного мастерства, ни по подробности и правдоподобию описываемого мира. Но сегодня этот роман интересует нас только с одной, довольно частной точки зрения.

Действие романа происходит в конце шестидесятых, в Калифорнии, входящей в японскую зону оккупации, и в нескольких мелких буферных государствах в районе Среднего Запада. В начале книги происходит беседа в кабачке, где один собеседник, только что вернувшийся из Нью-Йорка, входящего в немецкую зону оккупации, взахлеб описывает другому новинку инженерной мысли – «ты только представь – радиоприемник, а в нем еще такой экранчик маленький, а в экранчике этом видно, кто у микрофона говорит!». Слова «телевидение» в этом мире не существует – просто потому, что к моменту описываемых событий оно только возникает.

Происходит эта беседа на фоне доносящихся из приемника на стойке последних известий, которые все внимательно слушают, только когда сообщаются новости о состоянии здоровья фюрера, после чего завязывается оживленный спор о том, кто возглавит рейх после смерти Гитлера и как это отразится на мировой политике. Все спорщики игнорируют транслируемую «производственную рутину» – сообщения об урожаях на территории бывшего Средиземного моря, рассказы об очередной партии колонистов, переселяющихся на Марс, об очередной юпитерианской экспедиции…

Вот это, пожалуй, было одним из главных достоинств книги – Филипп Дик оказался не первым, а просто единственным писателем, обратившим внимание на то, что выбор приоритетных направлений развития науки и техники зависит от того, какое государство доминирует в мире, в конечном итоге – от ментальности доминирующей нации.

Собственно говоря, дело тут даже не столько в особой проницательности писателя, сколько в его, так сказать, «безбашенности». Знаменитый бунтарь, наркоман, один из главных адептов «психоделической революции» просто не боялся запретных тем. А затрагиваемая тема относится как раз к числу запретных.

Либеральная идеология, как и любая другая, основывается на некоторых базовых представлениях о мироустройстве. Если поставить под сомнение эти базовые представления, закачается идеологическая надстройка. Поэтому в либеральном обществе, как в любом сильно заидеологизированном обществе, существует строгая цензура. Просто механизм функционирования этой цензуры не административный, а финансовый. В восьмидесятых годах прошло несколько сообщений о группе американских медиков и биологов, обнаруживших структурные различия в строении головного мозга у представителей разных рас. Именно структурных – то есть речь шла не о благоприобретенном различии (в результате воспитания, воздействия культурной среды, климата, etc.), а о том, что изначально, от рождения, кора головного мозга у европеоида и монголоида устроена по разному. (О представителях негроидной расы никаких сообщений не было – то ли не успели люди этим заняться, то ли не рискнули опубликовать результаты.) Впоследствии тема больше не всплывала – прекратилось финансирование. Не смогли люди найти никого, кто бы заинтересовался таким направлением исследований. Сказано же – все люди равны! А равны – значит, одинаковы. И если ваша наука этому противоречит – тм хуже для науки. Нам такая наука не нужна. Такая наука разным фашизмом-расизмом уже не попахивает, а просто разит за версту. На святое замахиваетесь!

Такая же примерно история случилась с другой командой, обнаружившей, что мужчины и женщины в процессе решения одних и тех же задач задействует разные участки мозга. Тоже – прекратилось финансирование. Не надо нам такой неполиткорректной науки. Что значит – поиски истины? Аполитично рассуждаете, господа ученые! С писателями же и прочей гуманитарной братией все еще проще. Будешь лезть, куда не надо, затрагивать ненужные темы – перестанешь интересовать серьезные издательства, о тебе перестанут упоминать критики и журналисты, прекратятся приглашения в университеты и на всякие прочие лекции и выступления, перестанут звать на радио и телевидение – короче, прекратится все то, что составляет основу финансового и душевного благополучия всякого успешного писателя. Пиши, сколько влезет, издавайся в маргинальных издательствах крошечными тиражами – и шабаш. Ну кто же сам себе враг! Вот и сидят в аккуратных загончиках дозволенных тем и сюжетов, все, кроме редких исключений вроде того же Дика.

Но проблема все-таки остается, даже если никто о ней не заговаривает. Вспомним, как происходил после войны раздел проекта «Фау» между союзниками. Американцы забрали практически всех специалистов во главе с самим Вернером фон Брауном, так и остававшимся потом бессменным руководителем американской ракетно-космической программы. Да и остальные сотрудники не сильно менялись – пока возраст позволял. Русские же увозили практически только документацию. Несколько второстепенных специалистов погоды не делали. В Союзе полным ходом работала команда Королева, да и не она одна. Здесь немецкие инженеры были не очень нужны. Своих хватало. Нам бы только в чертежи заглянуть – где они нас обогнали – а дальше сами.

Нет, американские инженеры, занимающиеся ракетами, тоже существовали. Но существовать и добиваться результатов – разные вещи. Японские авиаконструкторы и авиастроители тоже до сих пор существуют. Финансируются бедновато (по их меркам, не по нашим), но существуют. А в семидесятые-восьмидесятые проекты оригинальных японских самолетов – как гражданских, так и военных – финансировались так, что нам бы хватило пять раз слетать к Марсу и обратно. И ничего. Пшик. Ну, не получается, душа не так устроена. Судостроение, автомобилестроение, электроника – сколько угодно. А вот с летающей техникой не складывается.

Примерно то же самое происходило с космосом. Космос был немецко-русской вотчиной. Космическая гонка началась по советской инициативе, американцы были в роли догоняющих. Немецкие конструкторы и финансовые вливания, на порядок превосходящие советские, даже позволили им на одном – лунном участке гонки – нас обогнать. Но и все.

Вспомним, с какой скоростью шел процесс. От первого спутника до первого пилотируемого корабля – четыре года. От первого корабля до высадки на Луне – меньше восьми лет. Уже в начале семидесятых в Солнечной системе было не протолкнуться от межпланетных автоматических станций. «Марсы», «Венеры», «Маринеры» и «Вояджеры» шли сериями, один за другим. При сохранении такой динамики сегодня уже действительно должна была бы функционировать стационарная лунная станция, полным ходом идти строительство марсианской, а экспедиции к спутникам газовых гигантов должны были быть пусть еще не рутиной, но, во всяком случае, плановой работой. Это не мир Филиппа Дика, но это мир советской фантастики шестидесятых. Впрочем, может быть, Дик и не особо преувеличивал, может быть, немецкий космический проект развивался бы динамичнее русского. Как знать? Тема немецкого космоса была закрыта в сорок пятом году если не навсегда, то, во всяком случае, очень надолго.

Но этот мир мог бы существовать при одномединственном условии – Россия не должна была выпасть из космической гонки. Не обязательно даже возглавлять гонку. Был такой вид велогонок – «гонки за лидером». Когда перед велосипедистом ехал мотоцикл, рассекающий поток встречного воздуха, что позволяло не тратить усилий велосипедиста на его преодоление. Даже при опережении американцев, в космосе происходила бы своего рода «гонка перед лидером». У нас и у них разная мотивация. Причем не только техническая, но и научная. Если нам позарез надо было знать, «как все устроено там, куда мы непременно собираемся?», то у американцев был навязанный интерес – «как устроено там, куда собираются русские, и куда, поэтому, хочешь-не хочешь, надо успеть раньше них?». Оглядываясь на Россию, американцам через «не хочу» пришлось бы ломиться в космос и дальше. Советский Союз выполнял роль погонщика. Замедление гонки в восьмидесятых объяснялось исключительно ослаблением Союза – Штаты тратили на космос ровно столько усилий, чтобы оставаться на шаг впереди, и только. Когда же Союз рухнул, американцы с облегченным вздохом свернули весь «дальний космос», занимаясь только коммерческими и военными спутниками и вяло развивая проект «международной орбитальной станции», который, по сути, сводится исключительно к освоению опыта работы советских станций. Зато со всей страстью они отдаются своей генеральной линии развития техники – телекоммуникации, связь и компьютерная техника. По видимому, Дик был прав – как мир доминирующей Германии, так и мир доминирующей России в этом отношении сильно уступали бы сегодняшнему, англосаксонскому миру. Как пишет на ту же тему питерский философ Сергей Переслегин:

«…Сразу же создавались бы корабли, управляемые людьми: пилоты, а не гироскопическая автоматика, удерживали эти корабли в равновесии на стартовом и посадочном участке, штурманы, а не кибернетические системы вели их к цели. Отсюда значительно большая роль человеческого фактора и отставание в развитие автоматики и вычислительной техники в русско-немецком мире…» Кстати, помимо техники, и в области собственно науки действительно существует и активно работает этнический фактор. И рассуждения об «арийской и еврейской физике» были далеко не столь беспочвенны. Именно гибель немецкой физической школы после второй мировой войны привела, например, к тому, что квантовая механика превратилась в чисто математическую абстракцию. Похоже, только немцам было дано ощущать мир квантовых эффектов, как эйдетическую реальность, если угодно – как музыкальную гармонию.

Кстати, именно с этой точки зрения имеет смысл рассматривать, допустим, статью «Антинаучная революция и математика» академика Владимира Игоревича Арнольда, главного научного сотрудника Математического института РАН им. В.А. Стеклова:

«Человеческий мозг состоит из двух полушарий – левого и правого. Левое ответственно за языки, последовательности силлогизмов, интриги и т.п. Правое полушарие управляет пространственной ориентацией, эмоциями и всем нужным для реальной жизни. Типичный пример гипертрофии левого полушария – шахматист Лужин из «Защиты Лужина» В. Набокова. Эта болезнь – а это действительно болезнь – составляет силу лиц с гипертрофированным левым полушарием. Обычно она сопровождается недоразвитием правого полушария и соответствующим комплексом неполноценности.

В середине XX столетия обладавшая большим влиянием мафия «левополушарных математиков» сумела исключить геометрию из математического образования (сперва во Франции, а потом и в других странах), заменив всю содержательную сторону этой дисциплины тренировкой в формальном манипулировании абстрактными понятиями. Вся геометрия и, следовательно, вся связь математики с реальным миром и с другими науками была исключена из математического образования. Определим умножение натуральных чисел с помощью правила умножения «столбиком». Коммутативность умножения (ab = ba) становится тогда трудной теоремой, которую, однако, можно строго доказать, выведя ее из этого определения. Заставляя несчастных школьников учить подобные доказательства, «левополушарные преступники» создали современное резко отрицательное отношение общества и правительств к математике. Коммутативность умножения можно понять, только пересчитывая по рядам и шеренгам выстроенную роту солдат или же вычисляя двумя способами площадь прямоугольника. Все попытки избежать этого вмешательства реального мира в математику – сектантство, которое восстанавливает против себя любого разумного человека и вызывает у него отвращение к этой науке, к умножению и к любым доказательствам. Подобное «абстрактное» описание математики непригодно ни для обучения, ни для каких-либо практических приложений.

Несмотря на это, «левополушарные больные» сумели вырастить целые поколения математиков, которые не понимают никакого другого подхода к математике и способны лишь учить таким же образом следующие поколения. Отвращение к математике со стороны министров, подвергшихся в школе унизительному опыту подобного обучения, – здоровая и законная реакция. К сожалению, это их отвращение распространяется на всю математику без исключений и может убить ее целиком». Причем не надо упускать из виду, что эмоции академика Арнольда относятся именно к тому, что один из видов восприятия науки захватил монополию в образовании, а не к тому, что один из них лучше или хуже другого. Просто они различны. Ни для кого не секрет, что в советской физике действительно существовали русская и еврейская школы. Школа Семенова и Капицы и школа Ландау и Тамма не просто занимались разными направлениями в науке, но и представляли разный взгляд на саму науку. И скорость развития советских ракетных и ядерных проектов не в последнюю очередь объяснялась именно тем, что рядом с Курчатовым и Королевым были Харитон и Зельдович. Грамотное администрирование науки, заложенное еще Лаврентием Павловичем, учитывало кумулятивный эффект, возникающий при наложении друг на друга различных взглядов на проблему. Впрочем, это тема для отдельного разговора.

Русский, немецкий, или синтетический русско-немецкий мир имел бы совершенно иное общественное устройство. Он не обязательно должен был вырасти из политической практики большевистской России или «тысячелетнего рейха». С тем же (а скорее, с гораздо большим) успехом он мог бы вырасти непосредственно из российской или немецкой империи. Но в любом случае этот мир был бы довольно далек от сегодняшних либерально-демократических ценностей, являющихся характерным атрибутом именно англосаксонского мироустройства. Собственно говоря, и нацизм, и большевизм были рефлекторной реакцией двух империй на поражение в первой мировой. Поскольку Россия и Германия были основными претендентами на создание глобальной империи, то и мировая война закончилась их взаимным поражением, а плоды победы достались англосаксам. И после того, как обе страны приняли довольно противоестественные социальные конструкции с целью ускорить свои модернизационные проекты, второе столкновение привело к тем же результатам. Как пишет уже цитировавшийся Переслегин:

«…Поддержание «порядка» и «прогресса» обеспечивалось системой концентрационных лагерей, армией и тайной полицией, пронизывающей все ячейки общества.

Интересно, однако, что общий психологический настрой в Германии и в СССР по всем прямым и косвенным данным был довольно высоким. Это полностью подтвердилось в ходе войны между ними.

Это был мир первопроходцев. По американской терминологии – фронтира. Сочетание абсолютной свободы познания, экспансии, риска, характерных для психологии фронтира, с социалистическим жестко централизованным, предельно несвободным управлением…
Развитие шло по Бисмарку: «железом и кровью». Ключевым в семантике познания был «риск«…» Сегодня мы живем в другом мире. Интернет и политкорректность, трехмерные компьютерные стрелялки, занимающие уже гигабайты памяти, и «гуманитарные бомбардировки…» Мы привыкли к этому миру, и не задумываемся, чем мы за него заплатили. А заплатили многим. И в первую очередь – космической экспансией, духом научного поиска, тем самым «духом фронтира». Стило ли оно того?

@темы: Россия, Германия, космос

---

Homo privatus и коллективные идентичности

Автор smirnoff-v

Уже несколько раз мне давали совет прочитать книги Александра Розова серии «Меганезия». Это утопия, описание идеального общественного устройства, которое организовано на островах Океании в недалеком будущем. Что самое любопытное, предлагали мне почитать эти произведения люди вовсе не либеральные, а вполне себе патриотические и даже левые. Очень уж понравился им описанный мир. Впрочем, и в комментариях во Флибусте те же любовные признания. Например, последнее по дате «Блеск! Читать!!! Либерастам - вешаться ».

И я, наконец, сподобился, прочитал пока первый, концептуальный короткий мини-роман «Депортация», где излагаются идеологические принципы утопического общества. Прочитал, и был, мягко скажем удивлен. То ли я чего-то не понял, то ли чего-то недопонимают читатели, но либерастам вовсе не нужно вешаться, ибо эта утопия – апология либертианства чистейшей воды. Хайек и Фридман в литературном оформлении. И это отвратительный, а не прекрасный мир. Но давайте разберемся по порядку, тем более тут поставлены вопросы, о которых я давно хотел написать.

Базовый принцип общественного устройства в утопии известен давно, каждый имеет право делать все, что не дискриминирует других, но проводится этот принцип весьма решительно. Дискриминация других может быть объективной, и нет. Объективная, – это когда реально вы ограничиваете права другого человека, например, бьете его по носу или запираете его в подвале на хлебе и воде, а не объективная, это когда ущемленному кажется, что его ущемляют. В романе приводится пример с мусульманским папой, который потребовал, что бы его ребенка не ущемляли изображениями свинок на ручках или там, тетрадках. Суд Меганезии посчитал, что никакой объективной дискриминации не было, ибо нелюбовь к свинкам – частное дело конкретного мусульманина, и он не имеет права навязывать свою нелюбовь другим. (В романе достаточно толково все это описано, так что стоит почитать). Более того, когда исламская община предъявила свои требования, ее в свою очередь обвинили в попытке ограничить свободу граждан, а это одно из самых серьезных преступлений, караемых казнью или депортацией. Тут уже речь идет о другом принципе, суть которого в том, что никакие общности не признаются в том смысле, что они не имею прав и статуса. Права и статус имеют только индивиды. Нельзя дискриминировать мусульман вообще, а можно дискриминировать или не дискриминировать конкретного Абдуллу.

И есть третий принцип общественного устройства. Суть его в том, что никакого государства не существует и оно запрещено конституцией (Великой хартией). Правительство формируется частично по некому социальному конкурсу, а частично по жребию. Никаких профессиональных политиков нет. Как именно происходит этот конкурс, я не очень понял. Наверное, более подробно дело расписывается в других романах, но скорее всего с правительством, как и с другими службами, отношения складываются на меркантилистской основе. Так же, как например, с полицией, которую нанимают, т.е. формулируют набор требований и проводят тендер. Та охранительная компания, которая выигрывает тендер (за меньшую сумму готова удовлетворять представленные требования) и становится полицией на определенный строк. Налогов там тоже нет. Есть взносы на оплату служб. Понятное дело, они не зависят от состояния гражданина. Богат ты или беден, взнос один и тот же, но отличается по объему принадлежащих тебе объектов. Если одна квартирка – платишь немного, а если и заводские корпуса – тогда куда больше. Впрочем, если ты миллиардер, но биржевой спекулянт и живешь в обычном доме, то платишь, как будто никаких миллиардов у тебя нет. Впрочем, в первом, коротком мини-романе вся эта конкретика общественных механизмов и экономической системы описана в крайне общем виде, поэтому говорить о ней у меня пока нет оснований, кроме того, что она вся построена на чистом меркантилизме, и я вернусь к базовым принципам.

Автору очень удобно писать о мусульманах, которые требуя уважения к своим религиозным взглядам, ограничивают свободу других (ибо таки да, они достали), но вот читатели, которые радостно внимают описаниям показательной порки фундаменталистов, ведут себя, как те деревенские парни из анекдота, которые «а нас за что?». Нет чтобы автор взялся описывать не абстрактную Океанию, а конкретную Россию. Например, в романе выступил бы отец ребенка, который посчитал, что апологетическое описание подвигов генерала Власова в школьном учебнике недопустимо, что памятники Власову и Краснову недопустимы, что оскорбления в адрес Зои Космодемьянской или Александра Матросова должны быть пресечены. И суд «Руссонезии» как и в романе решил бы, что никакого объективного оскорбления нет. А если бы не дай Бог появилась бы группа граждан, солидарных с описанным папашей, то их бы и вовсе расстреляли или в лучшем случае депортировали, как покусившихся на чужие свободы воспевать Власова и срать на Зою Космодемьянскую. Вот в этом случае читатель бы наверняка более полно оценил авторскую общественную модель.

Впрочем, все это не более чем следствие типично индивидуалистической антропологии автора. На самом деле общественное кредо в утопии таково: человек абсолютно свободен в рамках своего приватного мирка, но попытка выйти за пределы этого мирка – преступление. Но ведь концентрация на приватной сфере, понимание свободы, как свободы формировать неприкосновенную приватную сферу, это краеугольный камень западной цивилизации. Правда реальный Запад, в отличие от Розова сталкивается с реальными проблемами в утверждении своего понимания свободы. Дело в том, что человек – существо общественное. Невозможно для человека полагать, что некий «я» просто Вася (или Пьер, или Фриц). Самоидентификация с необходимостью гораздо шире этого «Вася». Одновременно он, например, русский, житель города N, мужчина, православного вероисповедания, лево-патриотических убеждений и т.д. Что-то из этого более важно, что-то менее, от чего-то Вася может легко отказаться, например, переехать в другой город и отождествлять себя с жителями этого другого города. Но как бы то ни было, здесь и возникает проблема с приватной свободой. Если Вася не только Вася, но и русский, то быть русским это не менее его личный, интимно-переживаемый мир, не меньшая часть его я, чем тот факт что он Вася, с такими-то руками и ногами, с такой-то судьбой. Если для него быть русским – значимый идентификационный фактор, то национальное оскорбление, оскорбление русских, он переживает не менее остро, чем оскорбление в сторону себя как Васи. И это не просто его шиз в голове, а именно так полагает Розов, разделяя объективную и не объективную дискриминацию. Это его «Я» в полной мере. Нет, и не может быть границы приватности, ограничивающей человеческое «Я» телом или какими-то строго индивидуальными событиями, через различные идентичности и проявляется имманентная связь Васи с обществом, проявляется социальная, а не атомарная природа Васи. Все русские уже есть в некотором смысле «тело» самого Васи. В специфическом, конечно смысле, с точки зрения в данном случае «русскости» русских людей. Ну,… например, если другого русского колотят по пьяни, Васе это по барабану, но если этого другого колотят за что то, связанное с тем, что тот другой – русский, это значит, колотят самого Васю. Вот так непосредственно, именно самого Васю. Ровно так же и с другими идентичностями. Я, конечно, в своих примерах упрощаю и даже несколько опошляю, но пытаюсь, что бы было понятно.

Когда либеральная теория приватной свободы формировалась, а именно в XVIII – XIX вв., большая часть важнейших идентичностей находились в латентном состоянии, т.е. воспринимались само собой разумеющимися. Идентичности актуализируются как правило тогда, когда им что-то угрожает, противостоит. Например, я, описывая Васю, не написал, что он белый. Пока к нам в Россию не приехали на ПМЖ миллионы чернокожих – это латентная идентичность, однако она не менее сильна, чем актуальная.

В XVIII – XIX вв., например, для француза, такие идентичности как быть французом с точки зрения поведения и культуры, гендерная идентичность и т.д. были латентными, т.е. представлялись вещами сами собой разумеющимися, ибо никто не покушался на них. Никто не заявлял, что, будучи гражданином Франции можно легально наплевать на французскую культуру и паттерны поведения, что, будучи мужчиной можно легально наплевать на гендерные нормы поведения. Конечно, были нарушители, были те, кто и тогда исполнял исламские обряды и ходил в невообразимых шмотках, были и гомосексуалисты. Однако и те и другие в определенном смысле находились вне общества. Педерастию определяли как порок, педерасты, пускай даже формально, но скрывали свои наклонности, а те, кто ходил в бурнусах или там паранджах, воспринимались как клоуны, сбежавшие из цирка (такими, как правило, и были).

Я это пишу к тому, что бы стал понятен генезис либерального толкования свободы. Тогда, когда приличная часть базовых идентичностей находилась в латентном состоянии, возникла иллюзия, что можно выделить сферу приватности, в которой человек должен получить абсолютную свободу. Но эта иллюзия рухнула, когда базовые идентичности стали ставиться под сомнение а, следовательно, актуализировались. Тут же выяснилось, что никакой узенькой сферы приватности нет. Для начала Запад попытался ответить на эту проблему нацизмом и фашизмом, а теперь пользует эрзац в виде политкорректности и толерантности. Других решений у Запада нет, да их и не может быть в принятой Западом системе убеждений.
Политкорректность и толерантность, это не более чем уступка реальности со стороны либеральной идеологии. Либерализм как бы говорит, что если вы такие сволочи, что не можете удовлетвориться приватным миром (не понимая, что такой мирок – фикция), если вас еще волнуют такие вещи, как национальность, религиозные и политические убеждения, то уж лучше вообще не раскрывайте рот и отводите глаза. А Розов в своей утопии такой уступки не делает, ну на то она и утопия, что там нет реальности и ей не нужно уступать.

Впрочем, в реальности либерализм делает вещи гораздо худшие, а именно пытается атаковать основания базовых идентичностей. Ровно как ребенок, который исчерчивает каракулями домик, который не получилось нарисовать. Он подвергает сомнению, критике и, в конечном счете, террору национальную, религиозную, политическую и др. идентичности, не понимая, что человек не может существовать без них, что человек атом, человек приватный (Homo privatus) есть фикция. Он добиваются лишь того, что делает человека несчастным и направляет его к новым самоидентификацим, которые этот несчастный человек как неофит переживает куда острее. Человек не может существовать кастрированным, он страдает от этого и бросается куда угодно, лишь бы возвратить себе полноту своего я. Так рекрутируют членов всяческие сектанты, фундаменталисты, сообщества нетрадиционных сексуальных ориентаций, впрочем, как и всевозможные молодежные субкультуры. Не удивительно, что голубые столь яростно требуют своих гей-парадов. Их сравнительно новая идентичность ярко горит, она просто требует самоутверждения. Неофиты фундаменталисты готовы становится живыми бомбами и видимо, по их собственному мнению, это не такая уж и высокая плата за собственную духовную полноту. И так разваливают русский народ, терроризируя эту русскую идентичность и предлагая взамен новые, сибирские, поморские или там казацкие идентичности. Стоило бы еще поговорить «кому выгодно», и не стольку Россию громить, но ломать единые системы ценностей и традиционные идентичности во всем мире. Всего лишь замечу, что наличие твердой и однозначной ценностной системы есть оковы на руках элит. Через них, в том числе народы контролируют свои элиты, и в мире, где таких ценностных систем нет, где эти системы называются тоталитаризмом, элиты бесконтрольны в принципе, они хоть младенцев на завтрак могут жрать. А ведь в принципе плюрализма ценностных систем (который на деле оборачивается еще и репрессией твердой ценностной системы модерна) и состоит современный западный проект. Свобода выбирать себе ценностную базу, свобода определять свою идентичность оборачивается совершенной неспособностью как то контролировать элиты, оборачивается тем, что народные массы становятся безгласным объектом элитных экспериментов.

В общем, пока хватит, но я еще продолжу.

@темы: smirnoff_v, мысли друзей, коллективные идентичности

---

О долге пред Родиной

Автор smirnoff-v

Тут в одном пустопорожнем худ.лите очередной раз нарвался на дурные разглагольствования о том, почему в армию ходить не надо. Суть их заключается в том, что никакого долга перед родиной нет.

Цитирую: «Мне с детства втюхивали: это мой долг. А теперь подумайте, откуда этот долг взялся? Лично я у государства ничего не занимал. Ну да, в детский садик ходил государственный. Однако государства того, СССР, уже лет двадцать как нету. А вот школа у меня была уже платная. Платил, разумеется, не я, а мой отец. Но не сомневайтесь: это были его деньги. Собственные. Еще была спортшкола, но там тоже сначала платил отец. Не все, конечно, но большую часть. А потом, когда я начал побеждать, основные расходы взяли на себя… Угадайте кто? Нет, не государство – частные спонсоры. И рекламщики. В итоге, когда мне исполнилось восемнадцать, я уже вовсе ничего не платил и сам получал немаленькую денежку. Расскажите мне, где здесь государство? Скажете: оно меня охраняет и заботится о моем здоровье? Извините! Не помню, чтобы моя родная милиция меня охраняла. А вот денег слупить при каждом удобном случае – это запросто. Да меня кто угодно охранял и оберегал… кроме тех, кому это положено по службе. И не за охрану и помощь мой отец платил налоги и взятки».

Занятны мне эти рассуждения показались именно потому, что они довольно типичны, однако в корне ошибочны. И ошибка не случайна. Ошибка есть естественный продукт того мировоззрения, которое и втюхивают нам либералы.

А ведь понять, откуда взялся долг перед родиной достаточно просто. Долг перед родиной – это долг перед прошлыми поколениями. Перед солдатами Великой отечественной, и теми, кто остался жив, и тем более теми, прах которых лежит в земле от Москвы, до Берлина. Перед теми, кто строил и восстанавливал страну. И перед их дедами, прадедами и прапрадедами, жившими и сражавшимися на поле Бородинском, под Полтавой, на Кавказе и под Севастополем, кто изгонял поляков из Москвы или стоял на поле Куликовом. И так до самого начала народа.

Понятное дело, им то отдать долг мы уже никак не сможем, мертвым-то, но это и не требуется. То, что задолжали предкам, отдавать мы должны потомкам, нашим детям и внукам. Вот так все просто! Так и связывается народ в одно целое от корня своего до «светлого будущего». Более того, так народ связывается не только вертикально, с прошлым и будущим, но и горизонтально, со своими соплеменниками. Дело в том, что те, кто умирали за нас, умирали не за собственных детей и внуков, (у 18-летних парней-красноармейцев своих детей и не было), а за всех детей и внуков своего народа. Поэтому и долг такой, что отдавать его нужно не только и не столько своим детям, сколько всем детям и внукам своего народа.

Помните, как ругали и смеялись над советскими людьми, которые де жили и трудились ради «светлого будущего». Нет, что бы ответить на вопрос, а на кой черт вообще тогда жить и трудиться? Ради «качества жизни»? Что бы просто «нормально жить»? Что бы затем в гроб с айфончиком улечься?

Вот эту связь народа в одно целое, в то, что называется «русский народ» и пытаются разорвать либералы, убивая тем самым народ. От Хайека, с его «мы ничего не должны нашим потомкам, потому, что они ничего не сделали для нас» дорожка прямо ведет к историям про изнасилованных немок, про «трупами закидали» и т.д. Ведь для того, что бы бессовестно отказаться от долга перед потомками, от долга не только перед своими кровными детушками (которых можно и в Лондон жить отправить), но и перед всеми детьми своего народа, нужно внять, что и долга-то никакого нет. Если те парни в 41-45 шли в огонь не по своей воле, а по воле комиссаров с особистами, а сами, будь их воля, заныкались бы по медвежьим углам и учили немецкий, то нет никакого долга. А есть долг мести комиссарам, да каяться перед всеми, от румын до немцев. Или ежели наши красноармейцы - кровожадные монстры, что поедали детишек и изнасиловали всех немок и немцев, то какой же долг перед зверьми может быть? Вся советская история (а особо умелыми штукарями и вся русская в целом) обгаживается по сути с одной целью – разорвать связь времен, связь, обеспечивающая бытие русского народа, ибо не знаю как другие народы, но русский народ связан долгом.
И поскольку современная элитка по сути существует именно и только за счет разрыва этой связи, паразитирует на этом разрыве, является его квинтэссенцией – охаивание предков и их деяний в виде что десталинизации, что превращения Петра Великого в монстра, а Ивана Грозного в сатану будет оставаться мейнстримом ее деятельности в сфере культуры и общественного знания.

Тут ведь забавно то, что союзников они находят везде, в том числе и в среде своих принципиальных оппонентов. Не важно, что гражданин является решительным противником всей этой шайки, главное, что у него есть историческая идея фикс. То ли Петр Великий плох, то ли князь Владимир не правильно православие принял (неоязычники тут отличились), то ли еще кто дал косяка в русской истории по их мнению… Все будет подхвачено, поддержано и растиражировано.

Ну, десталинизация понятно, это совсем недавний период русской истории, и долг перед предками тут проявляется особенно явно и прозрачно, но причем тут Иван Грозный с князем Владимиром, спросите вы меня? А не важно! Курочка по зернышку клюет. Или вы думаете, что десталинизацией все закончится? Типа есть у десталинизации начало, нет у десталинизации конца? А вот фиг! Как там у Яковлева: «авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще».

Вот ровно так же советский период русской истории бьют имперской и царской эпохой, которую в свою очередь колотят какими-нибудь вечевыми и республиками, и в конечном счете, бьют по России вообще.

Кстати, нельзя не отметить в этом деле по уничтожению русского народа роль т.н. русских националистов и конкретно, Крылова К. Это такой штукарь, что либералам остается у него только поучиться. Только что Валерия Ильинична вровень стоит. Крылов просто заявил, что русской истории еще не было, ибо русский народ субъектом Русского государства вовсе не был. Субъектом русского государства всегда были всяческие захватчики, независимо от их происхождения, а русские, де, были рабами этих захватчиков. Вот де построим русскую нацию, и наконец, впервые, русские станут субъектами своей собственной истории и начнется русская история как таковая. К Крылову примыкают Крупкин, со своей теорией «ордынства», или, например Черняев и многие другие.

Понятное дело, что коли вся история – есть история не наших дедов и прадедов, а не пойми кого, если не по своей воле они строили, сражались и умирали, а только по воле неких «ордынцев», никакого долга у нас нет. Все что приняли мы от предков, все это на самом деле не их и им не нужно было, а соответственно и передавать потомкам нечего. Так что не стоит жалеть о том, что потеряно, что растащили приватизаторы, о территориях и границах. Все равно это не нашим предкам принадлежало, а загадочным «ордынцам».

Вот так они ловко работают.

Впрочем, я отвлекся по своему обычаю. Вернусь к службе в армии. Когда я говорю о долге перед родиной, мне возражают, что де долг невозможно исполнять. Что де голодные солдаты, над которыми издеваются всякие дагестанцы и т.д. и т.п. В том же романе, с цитаты из которого я начал разговор, рассказывается о товарище ГГ, который, де, попал на точку с 10 дагестанцами и вернулся со службы инвалидом.

Я, конечно, мог бы спросить, как это получается, что русских в стране 80%, а в армии какое-то иное соотношение. Может быть потому, что русские себе хорошо умеют оправдания находить? Однако не буду. Мало ли какие у кого обстоятельства. Я о другом скажу.

Как я уже написал, суть долга перед родиной заключается в том, что бы долг, возложенный на тебя предками, вернуть потомкам. Вернуть, а лучше приумножить. И любой, кто мешает тебе выполнить это простое действие длинною в жизнь – враг твоей родины. Кто бы это ни был. Если тебе мешает отдавать свой долг современное государство, значит оно ничем не лучше немцев в Смоленске или поляков в Кремле.
Так что если ты видишь, что в армии не можешь отдать долг родине, ты должен быть на баррикадах. Вот, в общем-то, и все.
2011

@темы: Россия, СССР, smirnoff_V

---

А. Валентинов. Царь-Космос.

Автор edelberte

Есть такие споры - искусственные, фальшивые и вредные. Споры, весь смысл которых - в том, чтобы разделить. Занять какую-либо, все равно какую, сторону в таком споре, - значит, заведомо уйти от истины.

Пример - спор между "креационистами" и "эволюционистами". Много раз уже православные мыслители отмечали, что это не наш спор, что зародился он и развивался в протестантской среде с ее плоским и примитивным мышлением, что в нем вообще отсутствует предмет, поскольку мистический акт Творения и эволюция - вещи принципиально разной природы и конкурировать не могут. Нарочито грубая метафора: вот перед вами роман, в котором описаны рождение и жизнь нескольких поколений. Скажите, вы будете спорить о том, откуда взялись герои - автор ли их создал или они от мамы с папой родились на глазах у читателя? Если будете - могу предложить к рассмотрению несколько романов, где плюс к приключениям героев описывается происхождение их мира. На таком материале дискуссия, несомненно, станет еще интереснее.

Несколько шире - пресловутый вопрос "вечного противостояния" науки и религии. Тоже, как ни странно, все время находятся желающие поддержать "своих" в этом несуществующем противостоянии. Несуществующем потому, что нет и никогда не было такого противостояния; не в чем противостоять - предметы рассмотрения у науки и религии разные. Что было, так это конкретно исторический, возникший в эпоху Возрождения в Западной Европе метод борьбы с традиционным мышлением, основанный на придании науке функций идеологии. Ни в Православии, ни в исламе, ни, если уж на то пошло, буддизме и индуизме такой проблемы не было - как и самого противостояния.

Еще более близкий и мучительный пример вредного и беспредметного спора - длящаяся, как дурной сон, войнушка между современными "красными" и не менее современными "белыми". Реального смысла в нем ровно столько же, сколько в вопросе: "Ты за кого?! За Рюрика или за Вадима?" Для интеллектуальной беседы за рюмкой чая - сойдет. Но ведь эта околоисторическая абстракция реально раскалывает ряды русских патриотов.

Именно абстракция, надуманное, повторяю, совершенно искусственное противостояние. И дело тут даже не в том, вернее - не только в том, что все уже произошло и состоялось. Важнее, наверное, то, что и в метафизическом плане противостояние было снято историей. Снято - с 1937 года настоящим белым и настоящим красным уже окончательно не о чем спорить.

Вот тут я и подхожу, наконец, собственно к разговору о последнем романе Валентинова.

Андрей Валентинович по взглядам своим - классический "белый", чего никогда и не скрывал. Но то ли логика мышления профессионального историка, то ли внутренние законы творчества, а может, и жизненный опыт последнего тяжкого двадцатилетия подвели его к выводам, для присяжного "белого" несколько неожиданным, хотя, на мой взгляд, - единственно верным.

Итак, 1924-й год в альтернативной, фантастической реальности. Как и в реальности подлинной - скрытая, но ожесточенная борьба группировок среди пришедших к власти большевиков. Битва "красных скорпионов", по Валентинову. В книге она происходит при активном участии инфернальных сущностей, пришельцев из будущего, колдунов, жителей далекой планеты Тускул... Ну и дхаров, конечно, куда ж без них.

Нечего и говорить, что ни к кому из "красных скорпионов" автор симпатии не испытывает. Рефрен всего романа - следующие белогвардейские стихи:

Я твердо знаю, что мы у цели,
Что неизменны судеб законы,
Что якобинцы друг друга съели,
Как скорпионы.

Безумный Вождь наш болезнью свален,
Из жизни выбыл, ушел из круга.
Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин,
Вали друг друга!


В центре повествования - два героя: главный, белогвардейский офицер, скрывающийся под чужим именем и возлагающий свои надежды на то, что "скорпионы" съедят друг друга и ждать этого осталось недолго, - и офицер красный, верящий в светлое будущее своей пролетарской Родины. Верящий, несмотря на. Этот, второй, герой отнюдь не слеп.

Оба, естественно, попадают в самый центр развивающейся (с участием Бокия и Вавилова, пришельцев из будущего, колдунов и т.д) интриги - в таинственную Техгруппу Научпромотдела, где они - не первый, не второй и, увы, - не последний состав сотрудников. Техгруппа занимаетс всеми загадочными явлениями и необычными научными перспективами, которые только попадают в поле зрения ЦК, - соответственно, слишком много знающие периодически зачищаются. Той или иной группировкой. Но обязательно.

Оказавшись в самом ценре всяческих чудес, герои хотят: во-первых, послужить Родине, как каждый из них ее понимает, сохраняя чудесное и доброе и борясь со страшным и мерзким; и во-вторых - по возможности выжить в бешеном клубке политических интриг и инфернальных тайн. Именно во-вторых и именно по возможности, потому что, когда дело доходит до серьезного выбора, герои рискуют собой не задумываясь. И вот тут начинается интересное.

Автор сознательно и последовательно строит повествование так, чтобы читатель почти до самого конца не знал, кто из двоих - красный пролетарский командир, а кто - маскирующийся беляк. И догадаться оказывается сложно - я вот, например, в своих предположениях на этот счет ошиблась. И вам не скажу - пусть те, кто еще не читал, но будет, сами делают ставки.

Дело-то, понимаете ли, в том, что в сложившейся ситуации красный и белый оказываются соратниками - и отлично работают в связке! Каждый из них из своих соображений делает свой собственный выбор - и выбор двух людей с диаметрально противоположными политическими взглядами, но этически полноценных и любящих свою Родину, оказывается одинаковым! Причем здесь нет никакой натяжки. Мотивы и размышления каждого автор показывает вполне, на мой взгляд, убедительно.

Дальше - больше.

В альтернативном мире, выстроенном Валентиновым, группировка Сталина проигрывает. Происходит это благодаря усилиям инфернальных сущностей и - пришельцев из будущего.
Вот пришелец из будущего объясняет причину своих действий по изменению реальности:
"- Мне было пять лет, - негромко заговорил Ким Петрович. - Арестовали соседа по лестничной клетке, редактора газеты "Труд", затем другого, командарма 2-го ранга... А потом отключили лифт. Жильцы сами попросили - никто в подъезде не мог спать, слушали, не едут ли за ними. К нам постучали в четыре утра. Я еще удивился, звонок работал, но они предпочли бить кулаками в дверь. Отец думал, что пришли по его душу; но взяли маму, она была дальней родственницей маршала Якира... Ты что думаешь, Усатый, я это прощу?"
А вот ответ белого - подчеркиваю, белого! - офицера:
"- Товарищ Ким, я не все ваши намеки расшифровал, но понимаю дело так. Вы уверены что в ближайшие годы в России будет создана сильная авторитетная власть, которая восстановит экономику, наведет порядок и завершит, наконец, революцию. Страну возглавит Сталин. Так чего еще желать? Сейчас мы слабее Персии и Китая, мы - изгои, бывшие союзники не желают с нами считаться. И не будут, пока мы не воссоздадим могучую державу. Вы против? Почему? Из чувства личной мести? Людей арестовывают прилюбом режиме, это неизбежное зло. И не всякая жертва - невинна...
Он хотел добавить, что по всем "пламенным революционерам", начиная с того, у кого номер "001", давно плачет пеньковая веревка, но вовремя сдержался.
- Не знаю, зачем вы меня сюда пригласили, но если уж позвали, то слушайте... То, что вы творите, это не просто государственный переворот. Это очень глупый государственный переворот - вы лишаете власти того, кто может вернуть Россию из небытия. А чего хотите вы? Хаоса? Слабой власти безвольных болтунов?..."

Вполне белогвардейская точка зрения. Или вы думали, что Лебединый стан за толерантность и права человека сражался? Кстати, в одном из предыдущих романов Валентинова красные и белые отлично спелись на ненависти к Учредительному собранию - и это вполне соответствует исторической правде.

Белого поручика не устроил вариант будущего, установленный Кимом Петровичем, - и он стал собирать белогвардейское - белогвардейское! - подполье в поддержку тому, кого назвал Черным Скорпионом. В поддержку Сталину.

"Написать следовало как можно скорее. Помощи и защиты не просить, напротив, предложить товарищу Сталину кое-что дельное. Усатый старик в генеральской фуражки с обложки "Огонька", год от Рождества Христова 1953-й. Целых тридцать лет, можно многое успеть. Очень-очень многое!"

Ну, ребята, если уж Валентинов... Я-то его, честно говоря, чуть ли не за либерала держала.

@темы: Россия, Валентинов, Сталин, СССР, мысли друзей

---

Другой Модерн

Автор edelberte

Начну с более или менее общепринятого.
МОДЕРН
- социально-культурная ситуация, для которой характерны конструктивизм как искусственное создание культурных "метадискурсов" человеческого социального бытия; унификация символов и реалий "жизненного мира", основанная на строгом монизме, формализации и однозначности их социально-когнитивных интерпретаций; "расколдовывание мира"; "объективизация" действительности, понимаемая как воплощение в реальном социальном пространстве и времени разнообразных идеальных "проектов"; субъективность, в смысле культа человеческого разума и рациональности как последней инстанции истины и ценностей.
С. Лебедев. Философский глоссарий.

(фр. "moderne", современный, современность) - исторический период, начавшийся с эпохи Просвещения (XVII-XVIII вв.), то же, что Новое время.

Хабермас:
Знаком века модерна стала, прежде всего, субъективная свобода. Свобода осуществляется в обществе как свобода действий, обеспеченная в частноправовом пространстве, или рациональное следование собственным интересам; в государстве субъективная свобода реализуется в принципиально равноправном участии в политической волеобразовании; в частной жизни — как нравственная автономия и самоосуществление; наконец, в сфере общественного, публичности, отнесенной к этой частной сфере, — как процесс образования, идущий в рамках освоения культуры, ставшей рефлексивной.

Тут, наверное, нужно еще одну важную вещь выделить. Понятно, что даже на пике этого самого Модерна можно запросто найти людей и целые группы, которые перечисленных ценностей не разделяют, знаков эпохи не читают и зовам ее не внемлют. Но тем не менее "социально-культурная ситуация" - это когда осознанно или интуитивно, ясно или туманно, стихийно, как угодно, - но именно так, а не иначе понимает мир большинство.

Да, я думаю, что тут не стоит усложнять. Конечно, пути распространения мировоззрения сложны, извилисты и загадочны; конечно же, в разных социальных слоях его укоренение происходило не единовременно; и естественно, во взглядах французского крестьянина 19 века и французского же масона высокой степени посвящения можно обнаружить очень много различий. Но если бы можно было спросить этих двоих, скажем, что такое свобода, то - один коряво и косноязычно, а другой в весьма возвышенных выражениях - поведали бы они нам, по сути, одно и то же. См. цитату из Хабермаса двумя абзацами выше.

Итак, имеем время (Новое), место (Европа) - и содержание.

Прежде всего - содержание. Потому что очень часто можно услышать о "петровском Модерне", "сталинском" и вообще "советском" - Модерне, и даже о турецком. Турецкий я трогать не буду, а вот о русском поговорить, по-моему, необходимо. Ведь, повторю, - понятие это европейское. И прежде, чем говорить о Модерне в России, нужно еще доказать, что он у нас был, то есть ответить на вопросы:
- а имела ли у нас (а если имела, то когда, в какие исторические сроки) место масштабная и полная смена традиционной социально-культурной ситуации (смена общественной системы ценностей) на какую-то иную?
- и если такая смена была, то имела ли она именно то самое содержание, что и в Европе? Иными словами - был ли это тот самый Модерн? Или другой? А если другой, то можно ли его вообще называть модерном? По каким признакам?

Первой, разумеется, под подозрение попадает эпоха начиная с реформ Петра и заканчивая, условно, 1917-ым годом. Потому что дальше идет зона такой общественной турбулентности, что ее имеет смысл рассматривать отдельно.

Собственно, петровские реформы сами по себе, без учета дальних последствий, модернистскими не были. Ни на что из перечисленного в начале этой заметки Петр ориентирован не был и ни в малейшей степени не стремился своими нововведениями реализовать нечто подобное. Нововведения эти сводились к двум вещам: к обезьянничанью, внешнему подражательству западным формам без всякой попытки проникнуться содержанием, во-первых, - и к конкретным, совершенно царским и понятным России действиям с вполне понятными прагматическими результатами, во-вторых, - создать флот, построить город... Царям полагается строить города и корабли, это вполне в рамках традиции; массовость и жесткость поражали воображение, но опять-таки, не содержали в себе ничего революционного, способного поменять смыслы. А то, что при этом были кафтаны, голландские ругательства и трубочное зелье, - ну, чудит батюшка-царь...

Петровская мобилизация, таким образом, несомненно, была таковой, но это была мобилизация в рамках традиции. И состояться она могла именно потому, что традиция это позволяла. (Я не буду касаться темы раскольников, ладно? В принципе, да, никонианскую реформу можно рассматривать как своего рода модернизацию, но смыслы этой модернизации так далеки от рассматриваемого здесь образца западного Модерна, что это увело бы нас очень далеко в сторону.)

Однако окно в Европу Петр на самом деле прорубил. И уже птенцы гнезда, разъезжая и учась по заграницам, усваивали отдельные элементы западного модернизированного сознания. И хотя, встраиваясь в традиционную систему, эти элементы порождали подчас весьма причудливые и неожиданные сочетания, эти люди, тем не менее, встречаясь и общаясь между собой, уже понимали друг друга лучше, чем окружающих их носителей традиционного мировосприятия, взаимно усиливали западную составляющую - и стремились усвоить больше.

Начался процесс диффузии, проникновения модернизированного сознания в очень узкий, поначалу исчислявшийся буквально единицами, верхний слой общества, процесс формирования антисистемы - совокупности людей, совершенно чуждых лежащему ниже огромному русскому миру.

Чаадаев и многие декабристы - уже окончательно сформировавшиеся люди западного Модерна.Тут я снимаю шляпу перед Лениным. "Декабристы разбудили Герцена..."(с) Описанные им этапы "революционного процесса в России" - это с безупречной точностью названные этапы развития и формирования модернистского сознания.

Впрочем, все это вещи более чем известные. Если я взяла на себя труд их воспроизвести, то только для того, чтобы сформулировать то, от чего в дальнейшем буду отталкиваться: вплоть до конца 19 века Россия не была миром с модернизированным сознанием. Был слой людей с западным мышлением, который отчаянно, но в целом безуспешно пытался "развернуть и изменить", навязать, но не было такого переворота, таких событий, которые заставили бы огромную русскую цивилизацию изменить свои нормы, свое понимание мира.

А потом все пошло очень быстро, так быстро, что даже в сознании многих наших современников все еще все остается смешанным в кучу и глобальные, принципиальные этапы - незамеченными.

Мы должны отдавать себе отчет в том, что все партии, абсолютно все - от монархистов до большевиков - были порождением и осуществлением западного Модерна, потому что сама идея, лежащая в основании их существования - идея политической "свободы", конкуренции элит, в конечном итоге - индивидуализм, представление об атомизации как предельном идеале свободы. Для русского сознания, всегда направленного на поиски справедливости и вдобавок иерархичного, не воспринимающего людей вне всеобщей их связи и нужности друг другу, глубоко чуждо представление о политике как противоборстве конкурирующих частных интересов.

Октябрьский манифест 1905 года, таким образом, знаменовал политическую победу носителей западного либерального сознания. И какими бы монархистами, народниками и консерваторами не провозглашали себя представители отдельных партий, уже то, что они успешно действовали в поле партийной политики и ориентировались в ней, сам факт успешного партийного строительства свидетельствует о том, что это сознание было полностью ими усвоено и воспринималось как свое собственное.

Помнится, в институте я мучила преподавателя вопросом: почему, ну почему Гучков, Милюков и другие монархисты поддерживали конституционную реформу? Ведь именно их поддержка оказалась решающей, неужели они не понимали, что действуют против собственных убеждений - рушат Самодержавие? Так вот - не понимали. Точно так же, как любой западный человек, человек Модерна, не понимает, что Самодержавие и конституция несовместимы. Для того, чтобы это понимать, нужно быть человеком Традиции и видеть в Самодержавии нечто иное, нежели просто монархию, которой общеевропейская современность предписывает быть конституционной.

Повторю: все политические партии, независимо от их направленности, уже самим своим существованием противостояли русской традиционной культуре. И в их ряду марксистская была самой радикальной, но не была исключением.

Марксизм - последнее политическое учение Нового времени, завершающий аккорд Модерна. Рационализм, культ разума, социальное проектирование, одномерность прогресса, предельно выраженная в учении о смене социально-экономических формаций, либеральное понимание свободы. Марксизм отрицал современную ему действительность, но отрицал именно исходя из тех смыслов, которые эту действительность сформировали и были ею сформированы.

В 19 веке идеалы Нового времени воплотились в либерализме - и учение Маркса- Энгельса было самым либеральным из всех современных ему либеральных учений. Если внимательно почитать основоположников, то можно заметить, что коммунизм представлялся им царством индивидуализма, предельной атомизации, где снята всякая зависимость человека от человека, - иными словами, царством свободы именно и только в либеральном ее понимании.

Вот, например, будущее семьи - а заодно и традиционной морали:
" С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом; общество будет одинаково заботиться обо всех детях, будут ли они брачными или внебрачными. Благодаря этому отпадет беспокойство о "последствиях", которое в настоящее время составляет самый существенный общественный момент, – моральный и экономический, – мешающий девушке, не задумываясь, отдаться любимому мужчине. Не будет ли это достаточной причиной для постепенного возникновения более свободных половых отношений, а вместе с тем и более снисходительного подхода общественного мнения к девичьей чести и к женской стыдливости?"
(Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 78-79.)
Форсайт-проект "Детство-2030", часом, не отсюда списан?

Русские марксисты первого эшелона, включая большевиков, воспитанные в либеральной среде и не вылезавшие из Женев, Лозанн и Лондонов, были марксистами в полном смысле этого слова. И все приметы 20-х - теория "стакана воды", разрушение церквей, конструктивизм в архитектуре, неограниченная свобода слова и собраний (кстати!) - закономерные признаки разворачивания в России либерального модернизационного проекта.

Однако проекту этому не суждено было состояться, и я вижу к тому две основные причины.

Первая из них состоит в том, что война, революционные беспорядки и последующая модернизация всколыхнули огромные массы людей, которые самой ситуацией были поставлены перед вопросом, как жить дальше. Эти вопрошающие массы получили в ответ модернизационный импульс, мощный и по историческим меркам - мгновенный. Они должны были в кратчайшие сроки усвоить и усваивали комплекс совершенно новых понятий.

Но, как известно, быстро усвоенное - это плохо усвоенное.

Не было ничего похожего на то постепенное, диффузное проникновение, благодаря которому формировалась среда русских либералов. Шла активная агитация, люди ее слушали - и воспринимали, как могли. В соответствии со своим собственным, не модернизированным, русским традиционным пониманием вещей.

Им говорили: "Коммунизм - счастливое будущее народов!" - а они представляли себе не совокупность свободных особей, не обремененных даже семьей, а огромную дружную семью, где все спаяны, заботятся друг о друге и едины в труде и отдыхе. Им говорили: "Свобода!" - и они видели как наяву сказочный крестьянский идеал, счастливую страну берендеев, где между царем и пахарем нет ни барина, ни начальника... Им говорили: "Бога нет! - они озадаченно чесали в затылках ("Как это - нет? Ведь не совсем же?") и понимали так, что Христа теперь не принято называть по имени: "Бога нет, а Совесть - есть! Будь чист, праведен, служи бескорыстно людям - Он тебя и без молитв услышит."

Чтобы показать, насколько глубоко проникло такое толкование марксизма, насколько оно стало естественным и неотъемлемым для советских строителей коммунизма, приведу пример уже из совершенно другой эпохи.

Вот статья "Коммунизм" из Большой Советской Энциклопедии. Она написана профессиональными марксистами, которые на этом деле собаку съели, всё изучили по документам и первоисточникам и, естественно, стремились как можно точнее (дословно!) следовать мысли основоположников.

Читаем:
Развитие индивидуальности при К. действительно свободно в утверждении гармоничных отношений между личностью и обществом, здесь свободное развитие каждого — условие свободного развития всех.
А теперь сравним с тем, как это же написано в "Манифесте":
На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.

Почти дословно, да. Но - замечаете? Вместо марксовой "ассоциации", этакого идеального газа, совокупности несвязанных между собой частиц, где "свободное развитие всех" есть просто сумма свободных развитий отдельных индивидов - "гармоничные отношения" (то есть, во-первых, отношения есть, связи наличествуют, а во-вторых - связи эти "гармоничные", предполагающие гармонию - неразрывность, слияние, взаимодополнение). И вдобавок - "личности" с "обществом". То есть само собой разумеется наличие общества, понимаемого как целое, обладающее собственными свойствами, не сводимыми к сумме свойств отдельных индивидов.

И это - марксисты, члены профессиональной корпорации, в которой за отсебятину больно шлепали.

Значит - не замечали. Всем советским научно-коммунистическим сообществом не замечали, настолько органичной для советской психологии была подмена.

Второй важной причиной неудачи либерального проекта было изменение качественного состава самой большевистской элиты. Со второй половины 20-х годов старая "ленинская гвардия" стала сдавать позиции. Оформились политические амбиции второго эшелона, в котором было несколько группировок, ожесточенно боровшихся между собой. Постепенно верх стала брать самая активная - и самая, отметим, близкая к народу. Возглавляемая выпускником православной семинарии, она состояла из примкнувшего в свое время к большевикам идейного простонародья - "благородных разбойников", совершавших некогда "эксы" в духе Дубровского ради счастья народного, полевые командиры гражданской войны крестьянского и казацкого происхождения, провинциальные инженеры, грамотные рабочие... Нечего и говорить, что эти люди, никогда не бывавшие в эмиграции и не участвовавшие в дореволюционных дискуссиях узкой марксистской среды, сами вполне разделяли народное представление о коммунизме.

Итак, имеем: во вздыбленные, поднятые с места, лишившиеся обычного течения жизни огромные народные массы вброшен мощный модернизационный импульс: ими усвоена идея социального конструирования, возможности "построения нового общества"; есть модель этого желаемого общества - народное представление о коммунизме; есть элита, готовая конструированием руководить.

Зародился и стал развиваться свой собственный русский Модерн

Это был именно модерн в том смысле, что возникла новая, в большей или меньшей степени охватившая все слои социально-культурная ситуация, принципиально отличная от предыдущей.

Он имел определенные признаки, сближавшие его с западным модерном:
- идея социального конструирования, что, собственно, и позволяет нам определить ситуацию именно как Модерн, а не как-то иначе;
- рационализм;
- линейное понимание истории; представление о социальном прогрессе как поступательном движении в желательноим направлении;
- развитие всеобщего образования.

Как видим, сходство практически полностью исчерпывается методом. Содержательная же сторона принципиально иная, позволяющая говорить о том, что и сам Модерн - другой. Самостоятельное порождение нашей собственной культуры.

Прежде всего, отсутствует либеральное понимание субъективной свободы, которое Хабермас (см. цитату выше) с полным основанием считал основополагающим знаком Модерна. Вместо него - традиционное для русской культуры представление о свободе как о гармонии, идеал Общего Дела, холистическое понимание народа.

Из этого вытекают все основные различия:
- этатизм, патриотизм;
- отсутствие политических партий и политической конкуренции вообще, неразвитость вообще любых институтов, представляющих частные интересы;
- отсутствие "демократических свобод";
- отсутствие нравственного релятивизма, полная поддержка традиционной морали;
- культ товарищества, поощрение всех форм взаимной поддержки людей;
- всесторонняя поддержка института семьи; сознательное и целенаправленное развитие трудовых коллективов как ячеек традиционной общинной жизни.

Любой модерн противостоит Традиции, отталкивается от нее - иначе он не был бы модерном. Особенность русского Модерна в том, что он противостоял не только и не столько Традиции, сколько конкурирующему (западному) модернизационному проекту, находя в традиции опору в этом противостоянии.

Именно на стыке этих двух противостояний, в непрочном равновесии противоборствующих полей возникла и расцвела Советская Атлантида.

Здесь - потенциал ее развития и, в то же время, источник ее непрочности.

@темы: Россия, СССР, мысли друзей, модерн

---

Купец и спекулянт

К этому. Автор zhelanny

2.1.1. Я этого не знал, но это скорее побочный эффект. Есть немало других возбуждающих страсти видов деятельности.

2.1.2. Думаю, крепость проклятий, получаемых спекулянтом на урожае, зависит от условий сделки. Многие государства берут на себя обязательства скупать избыточный урожай по фиксированной минимальной цене. Деятельность вроде бы та же, но направлена к общественной пользе - избежать спекуляций и разорения фермеров. То же с ломбардом и ростовщиком. Все они в принципе нужны и полезны - пока не получают сверхприбыли. Но не меньшие проклятия на свою голову получит также тот купец, который привез зерно в голодающий город и продает его на вес золота. А ведь он трудился, преодолевал пространство.

2.2. Это просто пример рынка, более крепко завязанного на экономику. Рискну утверждать, что с точки зрения коллективного сознания игрок на фьючерсах, игрок на Форексе и игрок на ипподроме проходят примерно по одной статье.

Вот тебе еще пара объяснений, почему исторический купец действительно выглядит на голову благороднее ростовщика/спекулянта.

Первое. Деятельность купца-в-пространстве, как сейчас говорят, непрозрачна. Покупает он за тридевять земель, величину его прибыли трудно оценить. Купец-во-времени продает товар тем же самым людям, отчего они злятся. Его сверхприбыль утаить сложнее.

Второе. Все же год прожить легче, чем море переплыть. «Пересекать воды времени» - это просто красивая метафора. Пространство преодолевается, время – нет, оно само течет. Здесь есть риск, но не труд.

@темы: этика, мысли друзей, экономика

---

Априорные формы, бизнес и этика. Часть II

Автор schwalbeman

Выражаю свою глубокую благодарность zhelanny за развернутый и обстоятельный ответ на заметку о купцах и спекулянтах. Я всегда чувствую себя польщенным, получая ответ, сравнимый по объему с заметкой. Мой ответ на возражения zhelanny оказался еще длиннее, так что технически не уместился в пределах, отведенных для комментариев. Поэтому я решил вынести его в отдельный пост.

Шурик, в общем и целом, я вынужден с тобой не согласиться. Твои утверждения, как мне кажется, делятся на одно бесспорно верное, но ошибочно примененное в качестве возражения на мой тезис и несколько экономических положений, представляющихся мне, убогому дилетанту, спорными.

1. Отношение к купцам и спекулянтам есть следствие исторического опыта, а не фундаментальных свойств каких-то там категорий, приплетенных твоим слугой ради красного словца.

Фундаментальные законы всегда действуют через должным образом организованные частные феномены. Это применимо и к физическим явлениям, и к метафизическим. Я вовсе не хотел написать что-то вроде «естественная ненависть населения к категории времени толкает народ на постоянные провокации в адрес спекулянтов». Разумеется, описанный мною (как я полагаю, довольно точно) феномен коллективного сознания вызван объективными факторами. Вопрос в том, чем вызваны к жизни эти факторы. Причины и закономерности высшего порядка всегда предполагают существование причин и закономерностей низших порядков. Никакого противоречия здесь нет.

Категории Канта, несмотря на шутливый тон, употреблены мной вовсе не ради красного словца. Светлейшей памяти Е. В. Максимов, которого я считаю своим учителем и наставником, неоднократно повторял, что некоторые научные исследования, относящиеся к биологическому и геологическому времени попахивают серой, и заниматься ими не следует. При этом аналогичные (или формально схожие) исследования, касающиеся пространства вполне допустимы. Я начал приоткрывать для себя завесу тайны над этими словами уже после смерти Е. В., причем в области не естественных, а социальных дисциплин. Видимо, в некотором роде, пространство благословенно, а время проклято. Я, впрочем, не рискну сейчас делать подобные обобщения.

2. Экономика

2.1. Классический купец-в-пространстве не создает дефицит, но устраняет уже имеющийся. Купец-во-времени часто является спекулянтом в худшем смысле слова: «все скуплю, создам дефицит, потом продам втридорога тем же людям».

2.1.1. Насколько я помню из истории времен М. Поло, купцы вполне способны именно создавать дефицит, привозя в небольшом количестве экзотические товары туда, где их раньше совсем не было. Страсти, таким образом, могли возгореться нешуточные. Но это скорее, к слову пришлось. Вряд ли такое бывает в наше время.

2.1.2. Купец-во-времени, если речь идет о более-менее спокойных временах, не добавляет дефицита. Напротив, зачастую он выполняет важную экономическую роль. Применительно к сельскому хозяйству я это знаю не понаслышке, а достаточно уверенно. У фермера созревает урожай. Размер урожая существенно превышает текущие потребности рынка. Т.е. продать его с лотка весь невозможно. Скорее всего, фермеру не удастся сохранить свою продукцию на собственных площадях, для этого нужны соответствующие хранилища, и вообще это отдельная индустрия. Но даже если хранилища можно построить, фермеру нужны деньги, чтобы расплатиться с кредиторами, на покупку оборудования, на ремонт, на различные зимние работы. Спекулянт дает ему деньги сразу, как только урожай собран. Таким образом, фермер спасен, но благодарности скупщик урожая не дождется. Скорее, дождется проклятия. Такова почему-то жизнь.

Надо сказать, что меня неоднократно на улице спрашивали, где ближайший ломбард. И ни один владелец ломбарда не дергал меня за рукав, интересуясь, не желаю ли я заложить свой мобильник. Следовательно, ломбард нужен людям. Однако, его владелец явно обделен симпатией.

Спекулянт, как мы видим, (как минимум в определенной ситуации) не создает дефицита, наоборот, он устраняет дефицит наличности у фермера и скупает излишек продукции, которую фермер объективно не в состоянии реализовать. Но даже в этом случае ненависть к такому доброму самаритянину иногда поражает воображение. Купцу, во всяком случае, такая и не снилась.

2.2. Игрок на бирже, хотя он технически является «купцом-во-времени», далеко ушел от спекулянта на человеческих потребностях. Поскольку он оперирует виртуальными благами, то ближайший его аналог – игрок в азартные игры с крупными ставками. Да, я знаком с этой точкой зрения. Не могу, однако, полностью с ней согласиться. Все же, фьючерсный контракт, скажем, на кукурузу (каковой можно встретить в качестве примера в какой-нибудь книге по техническому анализу) есть не виртуальное благо, а довольно реальная вещь. И напоминает она нам именно нашего старого знакомого – скупщика сельскохозяйственной продукции, только облеченного в безлично-электронную форму. Фермер, выращивающий кукурузу, заранее приобретает такой контракт и тем самым подстраховывается. Если кукуруза уродится, то он ее продаст. Если не уродится, то он продаст свой фьючерс, который в таком случае сильно подорожает. Спекулятивный капитал добавляет ликвидности рынку фьючерсов, от чего старина-фермер только выигрывает. Это все, разумеется, не мои рассуждения. Так говорят заратустры.

Я знаю одного англофоба, который ненавидит Дж. Сороса. За что ненавидит? За обвал фунта, вызванный спекуляциями этого финансового монстра. Темна вода в облацех.

@темы: этика, мысли друзей, экономика

---

Коллективное сознание о купцах и спекулянтах

Автор zhelanny

Я бы сказал, отношение коллективного сознания к купцам/спекулянтам есть проекция их деятельности на шкалу общественной пользы через призму исторического опыта. Когда речь идет о материальных благах, пользу эту определить довольно просто.

Описанный тобой феномен заключается в том, что действие «привезу-чтобы-продать» связано с общественной пользой, в то время как «придержу-чтобы-продать» как правило (хотя и не обязательно) причиняет вред. Классический купец-в-пространстве не создает дефицит, но устраняет уже имеющийся. Купец-во-времени часто является спекулянтом в худшем смысле слова: «все скуплю, создам дефицит, потом продам втридорога тем же людям». Общественный вред здесь очевиден.

С моральным аспектом игры на рынке все куда сложнее.

Игрок на бирже, хотя он технически является «купцом-во-времени», далеко ушел от спекулянта на человеческих потребностях. Поскольку он оперирует виртуальными благами, то ближайший его аналог – игрок в азартные игры с крупными ставками. В первом приближении его деятельность не полезна и не вредна для общества, она скорее нейтральна, ибо приводит к перераспределению благ между такими же сознательно рискующими игроками. Вред может быть только косвенный, скажем от лопающихся экономических пузырей. То есть социальная ответственность биржевого игрока должна иметь место при двух факторах:
1) Игрок достаточно крупный, чтобы его ходы повлияли на рынок, и
2) Происходящее на рынке реально влияет на экономику.

Казалось бы, что большинству трейдеров достаточно для своего оправдания пункта №1. Но с другой стороны, излюбленная этическая ловушка воспитательниц детского сада («если каждый сорвет себе по цветочку, что останется от клумбы?») здесь тоже актуальна: одновременная акция множества мелких игроков может иметь кумулятивный эффект.

Есть и другая сторона проблемы. Трейдер может быть в ладах с общественной пользой, но нельзя сказать, что он «не делает ничего греховного». Как любой азартный игрок, он враг в первую очередь самому себе. Это я как моралист говорю.

Тезис о пользе «заполнения рынка средствами» тоже весьма непрост. Это аргумент тех, кто считает абсолютной ценностью само существование рынка. Они-то и пишут эти книжки. С точки зрения пользы для экономики, рынок не определяется однозначно. Хорошо в нем то, что он служит инвестиционным инструментом. Плохо - то, что некоторые инвестируемые субъекты сначала чрезмерно накачиваются средствами, а затем с треском лопаются. Можно ли иметь свободный выбор инвестирования, избежав при этом спекуляционных издержек? И кому выгоден рынок, предоставляющий возможности для спекуляций? По-моему, интересный вопрос.

@темы: этика, мысли друзей, экономика

---

Априорные формы, бизнес и этика

Автор schwalbeman

Когда, бывает, хочешь отличиться в пьяной беседе на прокуренной кухне, то выдумаешь какое-нибудь парадоксальное различие между двумя априорными формами чувственности, пространством и временем, да и подкинешь своим подвыпившим собеседникам с высшим техническим. Тут они как накинутся на тезис, как начнут его обсуждать – а ты, знай, сметай себе закуску. А если в компании попадаются дамы (каковые тоже суть формы чувственности, только, разумеется, апостериорной), то еще того лучше.

Ибо различий у пространства со временем тьма-тьмущая, а объединяет их только то, что в книжках Канта, да в формулах полоумных физиков две этих сущности зачастую находятся рядом. Больше ничего общего у времени и пространства нет. Так что дистинкции между ними искать одно удовольствие. Одну я помню: дистинкцию эту поведаю теперь я свету.

Среди множества разновидностей профессиональной деятельности есть семейство занятий, суть которых в том, чтобы купить в одном месте подешевле, потом отвести в другое место и там продать подороже. В наше время для людей, занятых в этой области есть множество иностранных наименований: дистрибьюторы, импортеры, экспортеры. Раньше их попросту именовали купцами. Воспетая Л. фон Триером «индустрия грузоперевозок» к этому бизнесу отношение имеет, но не совсем прямое: транспортная компания не покупает перевозимый товар, и обычно выступает в качестве субподрядчика у какого-нибудь купца.

Купеческая профессия старая и даже отчасти благородная. Романтика аравийских песков, бескрайних морей, как же, как же. Обыватель замечает за купцами склонность «драть втридорога», моралист (наподобие Островского) обличает в них мещанство и жесткость характера. Но все же образ купца редко демонизируется: даже самые непреклонные критики обычно проявляют некоторую снисходительность. Самая категория пространства защищает купца от нападок. Человек, отправляющийся в далекие края, чтобы вернуться со штукой шелка и мешком пряностей, одним уже родом своей деятельности зарабатывает индульгенцию. Как ему не драть втридорога? Путь через горы полон опасностей, которые должны быть достойно компенсированы. Как не заработать жесткость характера? Маменькин сынок не справится с бандой грабителей, караулящих у колодца в пустыне. И т.д.

Теперь взгляните на человека, который покупает подешевле, а потом ждет подходящего времени, чтобы продать в том же месте, но подороже. Такому человеку не только не грозит признательность благодарного человечества. Ему вообще нет снисхождения. Это – спекулянт, существо жалкое и никем не любимое. В трудные времена спекулянтов нещадно бьют, против них издают законы, с ними борются. Откройте любую книгу по психологии игры на бирже. Мне в свое время попалась парочка, я интересовался этим вопросом. Помимо прочих рекомендаций, которые можно найти в такой книжке, непременно встретится совет бороться с голосом подсознания, нашептывающим трейдеру, что он-де занимается чем-то нехорошим. Помните, пишут в книжках, вы вовсе не делаете деньги из воздуха. Вы заполняете рынок средствами. Ваша деятельность востребована. Вы не совершаете ничего греховного, зарабатывая свои миллионы. Больше того, вам грозит разорение, если вы не уверуете в моральную легитимность своей профессии. Так говорят заратустры. Едва ли можно прочесть что-то подобное в книгах, предназначенных для натаскивания всякого рода оптовиков и прочих, прости Господи, дилеров.

Время, в отличие от пространства, не дарует моральной протекции тем, кто бороздит его воды с полными трюмами.

А между тем, это стихия ничуть не безопаснее пространства. Прожить год, переплыть море – вполне сравнимые вещи. И деляга, пускающийся в путь через непредсказуемое будущее, сберегая мешок пшеницы в ожидании голодного года, рискует не меньше, чем тот, кто везет этот мешок в соседний предел. Но этот риск не из тех, что очищают совесть. По тяжести томящего душу груза спекулянт, из представителей легальных профессий, уступает разве что ростовщику (чья деятельность, кстати, также завязана на категорию времени). И на то есть причина.

Онтология. Не попрешь противу онтологии. Априорные, чтоб их трижды, формы чувственности.

@темы: этика, мысли друзей, экономика

---

Корпускулы, червяки и репрессии

Автор schwalbeman

Три вымышленных, но правдоподобных иллюстрации того, как идеология деформирует рациональность.

1. Франция, осень 1793 г. Члены Конвента внимают докладу человека, которого многие из них знают как математически одаренного и политически беспринципного. Тем, кто доживет, предстоит открыть в нем еще бездарного администратора и мелочного бюрократа. Это Пьер-Симон Лаплас, он взахлеб зачитывает первые главы своего только что начатого и далекого от завершения труда, «Изложения системы мира». Вселенная, с удивлением узнают члены Конвента, состоит из маленьких частиц, подчиняющихся законам механики. Зная массы и импульсы всех частиц, можно предсказать состояние дел в любой момент будущего. Ergo, человек не несет моральной ответственности за совершаемые им поступки. Католическую же церковь, строящую свою доктрину на существовании таковой ответственности, следует запретить. Парижской коммуне (муниципалитету) предписано сформировать бюджет преобразования кафедрального собора Парижской богоматери в храм Разума. Никому не приходит в голову задаться вопросом о месте разума в мире, детерминированном законами Ньютона. Все заняты более важными делами.

2. Россиия, XIX в. (по мотивам Лескова). Молодой человек, студент и гуманист, кладет купленный на последние деньги кусок говядины в жестяную банку и закрывает сверху доской. Банка ставится на окно, выходящее на южную сторону здания. За окном полыхает июльское солнце. Полуголодные три дня без копейки денег, в провонявшей тухлятиной комнате не могут сломить молодого человека. Его неоднократно тошнит, два раза он падает в голодный обморок. Воля его, однако же, лишь укрепляется. На исходе третьего дня дощечка снимается с банки; в буро-зеленой смердящей массе копошатся омерзительные белые червячки. Это решает судьбу студиозуса, а заодно много других судеб. Ибо черви зародились в тухлом мясе, естественным образом самоорганизовавшись из неживой материи. Ergo, возникновение жизни возможно без вмешательства божественной воли. Последнюю можно заменить волею человеческой. Если Бог не владеет монополией на создание жизни, то, стало быть, легитимность царской власти не стоит и копейки.

Тухлятина вытряхивается из банки. Ее место занимает нитроглицерин, смешанный с ржавыми гвоздями. В смертоносную смесь аккуратно вставляется бикфордов шнур. Студиозус изготовляет адскую машину первый и последний раз в жизни, но движения его точны и уверенны. Он твердо знает, что делать: все инструкции ему самым подробным образом разжевал мудрый наставник; он же, кстати, и познакомил молодого человека с опытами в области самозарождения жизни из падали. Крышка со щелчком встает на свое место. Ошибки не будет.

3. Россиия, 90-е годы XX в. (из личного опыта). Бородатый телеведущий с грузинской фамилией и европейским складом ума интервьюирует известного политического деятеля, профессионального экономиста и скороспелого миллионера. Гость передачи напоминает ведущему и телезрителям о миллионах жертв сталинских репрессий, об отвратительном тоталитарном государстве, построенном на лжи. Незаметно разговор переключается на итоги приватизации, столь плачевные для большинства населения; на уничтожение бесплатной медицины и нищенские пенсии. Известный политический деятель объясняет, что социальные гарантии государства перед населением были характерны для советской империи, выросшей из сталинской людоедской системы, и не вполне ее изжившей. Ergo, социальная система должна быть упразднена: рынок сам позаботится о достойных. Демократическая Россия должна отказаться от субсидирования всего убыточного и неконкурентоспособного, будь то пенсионер, или нерентабельное предприятие. Государство, заботящееся о стариках, совершало преступления: вторгалось в другие страны, сажало в тюрьму правозащитников, лгало своему народу. Все это надо изжить, не делая исключения и для заботы о стариках.
* * *

Научно-технический прогресс можно обвинить (и обвиняли) во многих грехах, но одно несомненно: он основывается на истине, и все его перекосы и пугающие особенности преимущественно связаны с тем, что проникновение человека в эту самую истину слишком уж сосредоточено в направлении техники. В области же, напротив, этики, произошла даже некоторая деградация, беспокойству по поводу каковой обязан своим появлением на свет, к примеру, французский экзистенциализм.

С общественным прогрессом совсем другая картина. О нем можно сказать (и говорят) много хорошего, и, вместе с тем, он всегда опирался на какую-нибудь ложь. Возьмите любой случай победы нового и светлого над старым и темным, поскребите, и обнаружите сомнительные силлогизмы, смехотворную метафизику, прыжки и ужимки, подчистки и приписки.

Я не настолько наивен, чтобы утверждать, что распространенность рассуждений, подобных перечисленным выше, выглядящих по прошествии времени совершенно несерьезными, и содержащих вопиющие логические и метафизические ошибки, явилась достаточной причиной для того, чтобы целые поколения, по выражению поэта, "призвали всеблагие". Были причины и более объективные. Но ложь отчего-то неизбежно заводится в прогрессе, как белые червячки в гниющем мясе, и, не видя откладывающих их мух, мы мним червячков лжи имманентными движению человечества вперед, к своему светлому будущему. Проходит сотня лет, и ложь, уже благополучно разоблаченная, вместо гнева вызывает улыбку, вместо приговора обретает индульгенцию. И это не удивительно: вчерашние червячки уже выросли в крупных, с зеленоватым отливом брюшка, мух. Теперь им уже самим нужно куда-то откладывать яйца. Больших затруднений с этим нет: гниющего мяса вокруг навалом. Прогресс не стоит на месте.

@темы: рациональность, мысли друзей, прогресс

---

О небесной экономике

Автор schwalbeman

Поклонники монархии неоднократно делали ударение на изоморфности этого государственного строя предвечному Небесному Царству, во главе которого находится Сам Творец, а все его подчиненные образуют строгую иерархическую структуру. Тем-де самым, всякого христианина естественное желание подражать божественному порядку на земле, будучи отрефлексированым, приводит к монархическим убеждениям. Разумеется, это рассуждение вряд ли является серебряной пулей, бьющей без промаха и разящей исключительно наповал. Однако несомненно, что определенный пропагандистский потенциал в нем есть. Именно об идею централизованного Божиего Царства разбиваются многочисленные попытки поссорить христианство с тоталитаризмом и помирить его с демократией. К. Поппер, по непонятным мне причинам постоянно апеллирующий в своих политологических трудах к евангельским ценностям, просто обходит этот вопрос молчанием, и понять его можно. Далее, полагаю, что многие удивительные перекосы протестантской религии как раз объясняются ее неспособностью примирить базовые христианские архетипы с неодолимой тягой к либерализму. Несовместимость горней и дольней политических систем является одним из последних препятствий для воцарения на Западе полной и окончательной демократии, такой, что чертям в аду тошно станет. Поэтому для достижения этой прекрасной цели придется подвергнуть христианство существенным преобразованиям. Это конечно неприятно: надругаться над такой красивой и приятной традицией, привлекающей туристов и служащей средством коллективного психологического самоутверждения. Все равно что снести средневековый клостер, чтобы освободить путь для нового скоростного шоссе. Но Париж стоит мессы, ставки весьма высоки. Тем более, что делать это можно постепенно, по-европейски. Сегодня причастие чипсами и кока-колой, завтра гомосексуальные браки (да-да, это не цель, это лишь небольшой подготовительный шаг), послезавтра, наконец, долгожданный догмат о небесном плебисците. О том, как ангелы и архангелы, точно две палаты парламента, путем равного и тайного голосования, избирают... но нет, умолкаю, не умею продолжить.

Так обстоит дело с политикой. Но ведь есть еще экономика! Экономический строй может быть более или менее централизованным, т.е. более или менее сходным с предвечным порядком. Но, в отличие от политических прений, в экономических дискуссиях рассматриваемый нами богословский аргумент совершенно не звучал. Оно и неудивительно. Этот аргумент работает на сторонников национализации средств производства. Но таковые сторонники суть коммунисты и близкие к последним силы. Это атеисты, а значит, изоморфизм Небесному Царству не может быть для них аргументом. Адепты приватизации и либеральной экономики, как правило, на словах сохраняют приверженность христианству (или, во всяком случае, не пропагандируют атеизм). Однако аргумент иерархичности Небес действует против них. В результате экономика, в отличие от политики, довольствуется лишь аргументами прагматического характера. Что позволено последней, то не разрешает себе первая.

Могу себе представить, какое возмущение вызовет у некоторых сама мысль о параллелях между хозяйственно-экономическими реалиями земли и устройством Горнего Мира. И совершенно напрасно. Чем экономика так уж хуже политики? Именно последнюю именуют обычно «грязным делом». Политика и экономика суть два комплиментарных начала, структурирующих общество. Если одно из них может быть соотнесено с некоторыми идеями, сущими прежде всех век (ante omnia saecula), то же самое должно быть истинно и относительно второй.

Обратим, далее, внимание на язык евангельских притч, в которых божественный Основатель христианства приоткрывал ученикам тайны Царствия Своего Отца. Небесный Царь не изображается в этих притчах политиком: экзархом, вельможей, самодержцем, но почти всегда – хозяином виноградника, крупным латифундистом, отпускающим рабов на заработки, т.е. хозяйствующим, а не политическим субъектом. Отдавая себе полный отчет в том, что под материальными ценностями в евангельских притчах понимаются духовные богатства, мы все же должны задуматься не только над содержанием, но и над формой этой метафоры. Хотя бы над тем, что она едва ли выбрана случайно.

В наше время левые, кажется, уже почти совсем освободились от претензий на последовательный атеизм. Следовательно, им пора начинать заимствовать риторические приемы у монархистов. Не думаю, что это принесет сторонникам социализма много политических очков, однако курочка по зернышку клюет.

Итак, мы рассмотрели вкратце влияние, которое богословие, представляющееся нам чем-то незыблемым и вечным, оказывает на политику и экономику. Но в роковые моменты Истории, когда народы выбирают себе веру по вкусу (не живем ли и мы в это время?), зависимость, скорее, обратная. Общество примет веру, дух которой не слишком противоречит сложившимся общественным практикам, если только практики эти не опротивели обществу до последней крайности (и тогда оно из чувства противоречия выберет что-то совершенно новое и непривычное). То ли люди выбирают богов, подходящих для сложившейся политической и экономической системы. То ли боги приходят туда, где их давно уже почитали, но не знали по имени.

Вышеизложенное натолкнуло меня на гениальный сюжет для коротенькой исторической повести, на худой конец, рассказа. Отдам идею в хорошие руки, способные справиться с этим чудом.

Рим, времена Юлиана Отступника (IV AD). Христианство, уже совсем было ставшее официальной религией Империи, вновь потеснено язычеством. Императором санкционирована пропагандистская кампания в пользу старой веры. Прокл, старый язычник-ритор, в пору христианского господства не имевший возможности открыто заниматься философическими изысканиями и сконцентрировавший поэтому свое внимание на экономических штудиях, посвященных оптимальному функционированию рабовладельческого хозяйства (такие книги в Риме писались), решает попытать счастья и написать полемический трактат против христиан. Денег за это обещано немало, да и слава Цельса не дает Проклу покоя.

Рассказ складывается из двух линий. Одна представляет собой описание современной Юлиану Античности, жизни Прокла, вынужденного мириться с тем, что то один, то другой его родственник выказывает симпатии монотеизму, с тем, что, даже не имея имперской поддержки, Распятый побеждает, утверждает в умах свое учение. Вторая линия – собственно проклова апология политеизма, построенная в форме диалога христианина и язычника. Христианин, ясное дело, должен проиграть спор. Межконфессиональная дискуссия, очевидно, должна отталкиваться от каких-то универсальных положений. Хитрец Прокл предлагает в качестве общего мерила выбрать полезность обеих вер для человека, понимаемую как экономическую целесообразность, отталкиваясь от максимы Сократа Протагора «Человек – мерило всех вещей» [Где я еще мог приписать этот принцип Сократу? В двух местах уже вычистил. Ну чисто затмение нашло]. Христианин поначалу не соглашается с таким подходом, но его убеждают в том, что лучшая в мире религия должна быть лучшей во всем. Указывают ему, что «суббота для человека», что «так возлюбил Бог мир...» и т.д. Христианин вынужден признать, что хотя Бог является высшей ценностью, религия создана для блага человека.

Далее дискуссия почти сразу переходит в хорошо знакомую автору экономическую плоскость. Читателя следует развлечь приятными нарочитыми анахронизмами: Прокл хорошо знаком с трудами Хайека и фон Мизеса, причем ловко транслирует идеи последних в область богословия. Устами своего героя-язычника он воспевает непреходящее значение честной конкуренции. Христианин возражает, замечая, что Дионис и Аполлон не конкурируют между собой, поскольку отвечают за разные аспекты практической жизни. Язычник парирует это замечание примерами того, как различающиеся специализацией боги все же соперничают друг с другом оракулами или вниманием жителей тех или иных областей. Разве не была Троянская война примером соперничества олимпийцев? Христианин заикается о пользе центрального руководства. Что отвечает ему Язычник, можно понять, заглянув в труды любого либерального экономиста. И т.д.

Увы, я слишком ничтожный стилист, чтобы воплотить эту идею. Диалог Прокла должен мастерски передавать сочетание вязкого и тягучего языка платоновских текстов и либерально-экономического лексикона начала XXI века. Что-то в таком роде:

Тит. Но, Кай, если мы уже согласились с тем, что разочарование инвесторов, каковыми, если ты помнишь, мы назвали прихожан и жрецов, не совместимо с духовным благом, то не должна ли эффективность божественного менеджмента стать критерием эффективности религии в целом?

Кай. Видимо, так.

Рассказ должен заканчиваться полной победой Тита в его диалоге с Каем и полным поражением язычника Прокла: получив задаток, он вскоре начинает жалеть, что взялся за свой апологетический труд. Чем убедительнее Тит громит Кая, тем более очевидно для Прокла существование какой-то другой, неэкономической эффективности новой религии, и тем меньше перспектив он видит для старых богов. В финале – теплая ванна, кратер терпкого вина и вскрытые вены.

@темы: сюжет, мысли друзей, Юлиан Отступник, либерализм, Платон, экономика

---

"Президент Линкольн: охотник на вампиров"

Автор edelberte

Из любопытства сходила, посмотрела. В самом деле, примечательно.

Смысл такой: рабство в Америке организовали вампиры - в своих гастрономических интересах. Соответственно Юг США - это было такое вампирское царство, Мордор, империя зла, где людьми были только негры-терпилы, а все остальные - мерзкие чудовища со слизью на клыках. Юга, понятно, им показалось мало, и затеяли вампиры захватить все Соединенные Штаты, а потом - весь мир. Но не тут-то было. На пути вселенского зла встал Авраам Линкольн с большим топором. Так началась Гражданская война.

И понеслось. Генерал Ли - вампирская шестерка (а может, и сам вампир), войско его - сплошь клыкастое и красноглазое, но силы добра победили. Вампиры покинули США и перебрались - внимание! - в некоторые страны Европы, Латинскую Америку и на Восток. Хеппи-энд с намеком, как оно водится в Голливуде. Такие дела.

В начале двадцатого века американцы услышали от Маргарет Митчелл историю гибели цивилизации Юга - и главное, узнали, что она была. Жестокая, как и все молодые цивилизации, но самостоятельная, неповторимая, поэтичная. И живая, человечная, в отличие от искусственного, механистического образования, созданного не вполне понятными силами на севере США. Настоящий Юг, оказывается, очень отличался от карикатуры, изображенной в агитках вроде "Хижины дяди Тома".

В течение всего века облик погубленной и оболганной культуры восстанавливался усилиями лучших - Фолкнера, Роберта Пенн Уоррена и др., - прорастал тонкими нитями, делая чуть лучше, чуть человечнее саму Америку.

Теперь, судя по всему, перемирие закончено. Гражданская война Севера против Юга возобновлена. Демонизация Юга началась снова - и гораздо более свирепо.

Интересно только, зачем для объявления этой войны выбран русский режиссер? Для имитации объективности, что ли?

@темы: Фолкнер, кино, мысли друзей

---

Песня дня

Depeche Mode - Little 15

@темы: музыка

---

О нелюбви к Шкловскому, о «гамбургском счете» и образах мира

Автор asriyan

Почти забытый сегодня Шкловский (сегодня, впрочем, мало кто не забыт) – один из самых, может быть, важных призраков в русской литературе XX века. Старый грузинский анекдот: «– Гиви, ты помидоры любишь? – Кушать люблю, а так – нет!» Так я к нему и относился с ранней юности – «читать любил, а так – нет», еще не понимая причин. Тогда и не могло быть никакого понимания. Веселый циник и авантюрист, человек, проживший не меньше полудюжины разных жизней – в те сонные годы последнего десятилетия советской жизни он завораживал в первую очередь своей биографией, как нам тогда казалось – совершенно для нас немыслимой… И только сегодня, пережив свою революционную эпоху, благодаря которой каждый, кому это зачем-либо было нужно, оказался обладателем биографии не менее, а то и более фантасмагорической, можно спокойно говорить о людях, так недавно казавшихся героями Майн Рида… Мы сравнялись в биографиях – если даже ни в чем другом – и слишком многое стало понятным…

Шкловский ввел в русскую литературу самый, наверное, подлый литературный образ – «гамбургский счет». И именно этот образ оказался самым востребованным из бесчисленного множества написанных им томов. Это был совсем короткий отрывок, на всякий случай напомню:

“Гамбургский счет — чрезвычайно важное понятие.
Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренера.
Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы.
Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах. Долго, некрасиво и тяжело.
Здесь устанавливаются истинные классы борцов, — чтобы не исхалтуриться.
Гамбургский счет необходим в литературе.
По гамбургскому счету — Серафимовича и Вересаева нет. Они не доезжают до города.
В Гамбурге — Булгаков у ковра.
Бабель — легковес.
Горький — сомнителен (часто не в форме).
Хлебников был чемпион”

Хлебников передернулся бы от такого сомнительного комплимента.
Солженицын когда-то сказал о Вознесенском: «деревянное ухо»… Шкловский, называвший себя «учеником Хлебникова», демонстрирует здесь такую запредельную деревянность – куда там Вознесенскому…
Представить писателей, борющихся друг с другом – «долго, некрасиво и тяжело» – может только человек, целиком разделяющий англосаксонский центростремительный образ мира. Образ кормушки в центре вольера, и толпы, пребывающей в непрерывной давке и борьбе за доступ к кормушке. Русско-немецкий центробежный образ предполагает прямо противоположный взгляд – человек движется от центра, от дома, к горизонту, открывая новое – и окружность, служащая границей между познанным и обживаемым миром, оставшимся за спиной первопроходца, и непознанной темнотой впереди, с каждым днем все длиннее, с каждым днем все острее необходимость в новых и новых открывателях, их всегда мало, всегда не хватает, появление нового – всегда праздник для остальных, а не повод подраться… Идеальный немец – и продолживший ту же традицию идеальный русский – это воин и инженер, осознающий себя на переднем крае, где впереди – неведомое, а за спиной – все человечество. Идеальный англосакс – дипломат и бухгалтер, натасканный на соперничество с людьми, на внутреннюю грызню, изыскивающий хитроумные способы, которыми можно было бы завладеть чужой добычей.
Полунемец-полуеврей Шкловский здесь не только сам выступил в пробковом шлеме идеального англосакса – он, сам того не подозревая, как гениальный провокатор вбросил в обращение лакмусовую бумажку, абсолютный культурный индикатор. Люди, принявшие идею «гамбургского счета», выдают свою тайную культурную принадлежность…

Литература, конечно же, иерахична в той же мере, в какой и аристократична. Каждому, имеющему к ней отношение, безумно хочется восстановить подлинную иерархию, навести порядок… Ведь официальная история литературы и текущая табель о рангах складывались на основе событий совершенно случайных… Степень вовлеченности в "литературный процесс", наличие востребованных у литтусовки взглядов, правильные знакомства и регулярные возлияния с кем надо - и в результате средний россиянец если и помнит фамилию Панаева - то знает о нем лишь то, что был такой муж любовницы Некрасова, даже сам чего-то писал. Хотя по-хорошему, скорее Некрасов должен бы упоминаться в комментариях к Панаеву...
Мне тоже хочется написать "Подлинную историю русской литературы" - половина персонажей первого ряда ушла бы на задворки, а на их место вышли бы Вельтман, Лесков, Сухово-Кобылин, А.К. Толстой... И оставшиеся выглядели бы сильно иначе - все романы Толстого, к примеру, остался бы в назидание потомкам: вот что бывает, когда гениальный прозаик, автор "Севастопольских рассказов", возомнит себя пророком и начнет насиловать собственный талант.
Да и в XX веке тоже - достаточно было бы, к примеру, толком прочесть Кржижановского и Заяицкого - да хотя бы только повесть "Баклажаны" - и вся картина прозы начала века перевернулась бы...
Или тот же Булгаков, всю оставшуюся жизнь писавший отмазки (самая развернутая - тот же "Мастер"), за то, что не выполнил своей миссии - не написал "Белую гвардию" (ибо то, что есть - это половина первого тома с притянутой за уши концовкой).
Но вообразить себе хоть кого-нибудь из них в вонючей трактирной возне за собственный статус…
Нельзя бороться за статус. Бороться можно только со злом. И чем обаятельнее, талантливее, парадоксальнее зло – тем насущнее необходимость борьбы с ним.

@темы: Россия, Шкловский, немцы, мысли друзей, англосаксы, протестантизм

---

"Ничто не выглядит таким, каким кажется"(с)

Автор edelberte

В Советском Союзе было принято клясться в верности материализму. Но мало кто замечал, насколько последовательно идеалистичной была философская подкладка советского образа мышления. Фейербах засушенным листком пылился между страниц учебника философии, Маркс торжественно восседал в президиуме. Гегель вращал колесики.

Одним из основных понятий советского литературоведения было понятие художественной правды, которая (и это всячески подчеркивалось) не сводилась ни к правде буквальной, которую можно задокументировать, ни к обыденному представлению о "правдивости" изображения. Требовалась гораздо более высокая степень обобщения. Но при этом, что интереснее, художественная правда, если присмотреться, не исчерпывалась и изображением "типичного героя в типических обстоятельствах".

Хрестоматийный пример художественно правдивого образа - Гобсек. Но можно ли назвать типичным ростовщиком это по-достоевски острое сочетание инфернального коварства и безжалостности - и жалкого, убийственно жалкого безумия? Да и обстоятельства там... мягко говоря, не совсем типичные. Гобсек - предельно точное воплощение идеи ростовщика.

И повсюду, где в советском литературоведении говорилось о художественной правде, под этим понималась реализация идеи. "Тихий Дон" - идея казачества в гражданской войне. Теркин - идея солдата Великой отечественной. Рядом со словами "художественная правда" всегда стояло слово "воплощение". И обязательное требование "показать внутреннее развитие образа" - это Гегель, Гегель, а не Маркс. У Маркса, если кто забыл, развивалась материя.

Интересно, что такой способ прочтения художественных произведений (образ как воплощение идеи), тиражируясь через школьное образование, был интуитивно вполне усвоен рядовыми читателями и зрителями.

Когда в перестройку в прессе начали активно "разоблачать лживость" фильма "Кубанские казаки" (и кони-де слишком сытые для послевоенного колхоза, и залов таких в сельских клубах не было, и вообще - все вранье, потому что одежки на героях слишком нарядные!), зрители старшего поколения испытали что-то вроде культурного шока. Нет, они, разумеется, знали, не могли не знать, "как все было на самом деле" насчет коней, залов и юбок, но для них было большой новостью, что правдивость фильма можно оценивать так. По таким параметрам.

Они любили этот фильм, для них он был правдивым, потому что точно отражал главное - то, ради чего был создан. Все остальное - средства выражения идеи. Когда война выиграна и уже понятно, что битва за послевоенное восстановление будет выиграна тоже, и все главное уже хорошо, и личное счастье... вот-вот... состоится, нет? Замирает дух у героев, замирает - у зрителей. И тут - кони, несущие героев к личному счастью, - одры исхудалые? Это, может быть, и соответствовало бы документальной правде, но противоречило бы художественной. Идея послевоенного состояния народного духа была бы воплощена неполно, неточно - фальшиво.


Еще интереснее дело обстоит в такой, казалось бы, сугубо материалистической сфере, как судебный процесс. Казалось бы - потому что на самом деле суд работает исключительно в сфере нематериального. Даже вещественные доказательства и результаты экспертизы - это всего лишь средства, позволяющие доказать ту или иную мысль.

На Западе судебный процесс - сугубо состязательный. Борются два истолкования, две версии событий, дело суда - принять ту из них, которая ему покажется убедительнее. Если сторона что-то упустила, не доказала того, что вполне может быть доказанным, - что ж, тем хуже для этой стороны. Поэтому то, что устанавливается в западном суде, называется судебной истиной - это результат беспристрастной оценки того, что "нарыли" стороны. С точки зрения материализма все логично: всего знать никто не может, а в добывании того, что можно узнать, кто ж больше постарается, чем заинтересованная сторона? У нас сейчас, кстати, все примерно так же обстоит.

А вот в СССР было иначе.

Задачей суда было установление объективной истины по делу. Для этого он наделялся полномочиями, которых не имеет западный суд: правом самостоятельно вести следствие, искать доказательства, запрашивать документы, не ограничиваясь рамками, заданными сторонами. Противостояние сторон понималось как диалектическое; суд, следуя развитию конфликта, должен был воссоздать подлинную картину произошедшего.

Такая постановка вопроса возможна в единственном случае: если исходить из представления о существовании объективной истины и о том, что постигнуть ее можно, правильно включив механизм диалектического познания, наблюдая “самостоятельную работу разума предмета” (Гегель, Философия права"). Как сказал Маркс, для Гегеля истина - это "автомат, который сам себя доказывает".

Сказанное - примеры, взятые практически наугад. Если присмотреться к другим, не провозглашенным, а реально работающим институтам советского общества, можно увидеть еще много интересного.

Скажем, трудовые коллективы... ох, какая тема!

@темы: суд, литература, мысли друзей, Гегель

---

О загадках загадочного востока, или Мерлин при дворе янки

Автор Авраам Болеслав Покой

Вчера вечером в кабинете Истинного Учителя Истины (то есть меня) раздался телефонный звонок, и ломающийся мужской голос сообщил мне, что я ничего не смыслю в жизни.

-- Вот как? -- заинтересовался я.

-- Вы глумитесь над Практиками Востока, которым о-чень много лет... -- насмешливо произнес ломающийся голос. -- Вы в них совершенно не разбираетесь, хоть бы что-нибудь почитали из интереса. Такие псевдоучителя как вы приходят и уходят, а Восток был, есть и останется, когда про вас уже все забудут. Это всё, что я хотел вам сказать. Вы могли бы попробовать сами эти реально работающие техники... Продолжайте оставаться в своем неведении, пытайтесь вышучивать То, Что бесконечно Выше вашего понимания. Вы слепец, стоящий на одной ноге в дырявой лодке и воображающий, будто...

Я осторожно положил трубку на стол, чтобы дать юноше выговориться. А сам сходил к кофейнику, распечатал плитку белого шоколаду и стал думать.

Из всех загадок, которые несомненно таит в себе наша жизнь, наиболее загадочной является Загадка Загадочного Востока. Ее можно сформулировать так: с какого перепугу область мира, задыхающаяся от нерешенных социальных, демографических и духовных проблем, от нищеты, коррупции, бесстыдной эксплуатации, антисанитарии, неграмотности, голода и неустроенности, страдающая одновременно комплексами неполноценности и жесточайшим расизмом, объявлена у нас в Старом Свете вместилищем некой мега-мудрости?

Дело тут, разумеется, не в самом Востоке. Синдром Загадочной Заграницы -- это традиционная европейская болезнь, ей уже более двух с половиной тысяч лет. Конкретный адрес местности все время менялся, однако сама симпотматика оставалась неизменной. Считалось, что в (название местности) живет Реально Работающая Техника того, как сделать человека обычного -- мега-человеком с нечеловеческими способностями. Неизменная привлекательность Загадочной Заграницы в том, что при несрабатывании Реально Работающей Техники всегда можно завернуться в Заграничные Термины или Восточные Притчи. Из ваших объяснений, почему ничего не получилось, всё равно никто ничего не поймет -- но испуганно отстанут.

Самой первой Загадочной Заграницей в истории европейской цивилизации стал, конечно, Египет. Когда ученикам Пифагора понадобилось пропиарить его технику "восхождения души", они начали утверждать, что он перенял ее в Египте и Вавилоне. Спустя 200 лет на ту же тропу ступили герметики, объявившие свое учение переводом египетской Изумрудной Скрижали. (Я не знаю, продавали ли они целебные маленькие пирамидки, но почему-то уверен, что да, и недешево.) Потом в моду еще много раз входили то Персия, то Сирия, то Междуречье. (Кстати, "вавилонские маги", давшие миру первого из добрых очкастых волшебников в остроконечной шляпе и с бородой -- гофмановского Альпануса, а также его клонов -- диснеевского Мерлина, Гэндальфа, Дамблдора и пр., -- сообщили им свой облик и одежду.)

Христианство, будучи учением этическим и четко антимагическим, на какое-то время подрубило Загадочной Загранице бизнес. Однако уже в 15-16 вв в ротацию вновь вошли старые хиты Египет и Вавилон. А когда в Европе образовался класс грамотных сытых людей, избавленных от необходимости бороться за свое социальное положение -- за Тайными Техниками Востока встали в очередь.

Любопытно, кстати, что поначалу хранителями Мудрости Востока туристы, возвращавшиеся в Европу из круизов девятнадцатого столетия, объявили тех, до кого добрались -- уличных фокусников. Время "йогинов и дервишей" пришло много позже "времени факиров". Однако раньше "времени даосов", "времени яки" и "времени вуду".

...Сейчас мы переживаем всего лишь очередное обострение Загадочного Востока. Выглядит это, образно выражаясь, Марк Твеном наизнанку: среди потомков бравого янки из Коннектикута появляется бородатый мужик с посохом и объявляет, что он только что победил стоглавого великана одним заклинанием. Янки, раскрыв рот, млеют: надо же! Одним заклинанием!.. Никто не требует доказательств: ведь он и бородатый, и с посохом... Мерлин продает "кельтские магические техники" в 18 томах и открывает мастер-класс по руническому феншую, возглашая: "Хлопок одной рукой подобен луне в ведре!", "Перестань индульгировать свой нагваль, Карлос, люди смотрят" или "Совы не то, чем они кажутся" "Не познавшие дхармы не достигнут мокши!"


...Но, друзья мои -- примем всё это на веру. Как ни странно. Поверим: в Индии и вправду густо понатыканы Великие Учителя и Живые боги, по Китаю и Корее действительно бродят тысячелетние даосы с несокрушимой эрекцией, по Мексике автостопом передвигаются раздваивающиеся и превращающиеся в фауну брухо, в Тибете затаились Махатмы. Согласимся: всё так и есть.

Останется два нескромных вопроса:

1) если это "наука жизненной мудрости". Почему в странах, воспитанных на ней, так плохо живется?

и

2) если это "реально работающие техники". Почему ни один европеец или американец, обучавшийся годами Загадкам Загадочного Востока, так и не привез никаких мега-результатов, кроме книг с многозначительными фразами и Заглавными Буквами?

Я не шучу. Блаватская привезла "Разоблаченную Изиду" и неплохо продала. Елена Рерих привезла "Листы Сада Мории" и все остальное, и неплохо продала. Кастанеда притащил десять томов и неплохо продал.
(Все, кто был в Индии и на Тибете) что-нибудь написали и неплохо продали. Но никто из них почему-то так и не удосужился продемонстрировать ничего сверхчеловеческого. Более того: даже сами дети Востока, пересекая его условную границу с Западом, отчего-то теряют свои сверхчеловеческие качества. Далай-Лама гастролирует с лекциями, Ошо и Кастанеда ездили с лекциями, Ли Хунчжи ездит с лекциями, и все они бешеными темпами издаются и неплохо продаются.

(Ну да. Они любят повторять, что "это тайное знание, и демонстрировать эти навыки нельзя". Описывать на словах, издавая миллионными тиражами, можно. А демонстрировать -- ни-ни.)

В остальном Знание Востока оказывает на Запад удивительно малое воздействие. Миллионы европейцев и американцев вот уже десятилетиями сидят в позах и дышат, повторяя "Ху" и "Фа". Но не сказать, что восточная гимнастика сделала их в чем-то качественно превосходящими тех, кто занимается гимнастикой обычной. Миллионы европейцев и американцев также медитируют по-восточному. Но пока ни один из медитировавших не одарил мир никакими культурными или научными прорывами.

...При этом жителей мегаполисов продолжают бомбить Загадками Загадочного Востока не как гимнастикой и не как умственной дисциплиной. Им упорно продают сверхчеловеческое чудо -- вечно оказывающееся либо за дверью, либо в потаенных комнатах, либо через десяток лет упорных занятий, либо безнадежно субъективным ("Ты -- летал, Карлос! Потому и тебя и стошнило на брюки", "Я научился находиться в состоянии оргазма в течение двадцати часов, при этом ясность сознания не теряется и эрекции нет! Могу передать свой опыт людям...").

На самом же деле любой может убедиться: уравновешенные, здоровые, добрые, счастливые и приносящие пользу миру Практики Восточных Практик существуют почему-то только в анкетах на сайтах знакомств. В реальности знакомые о них философски вздыхают, а экс-супруги нервно ежатся.

...Я доел шоколад, допил кофе и поднял трубку.

-- ...И поэтому не важно, умерли даосы или нет. Они создали систему психофизического треннинга, имеющего влияние на развитие человека на многих уровнях. -- вещал юноша. -- И даже если умерли, то сделали это в более позднем возрасте, чем семяизвергающие...

@темы: ИУИ, Мерлин

---

Йога и АйТи

Автор schwalbeman

Индийская философия, при всей своей непреходящей ценности, почти совершенно бесполезна для любопытного обитателя Запада, решившего поживиться плодом-другим мудрости в чужом огороде. Да-да, именно так: ценна, но бесполезна. Причина в том, что индийскую философскую парадигму (любую из многих) невозможно заимствовать по частям, выбирая кусочки повкуснее. А заимствовать достижения какой-либо даршаны целиком западный человек не может по очень простой причине: сделав это, он немедленно перестанет быть западным.

Однако это относится лишь к содержанию восточной мудрости. Присматриваться же к ее форме, в первую очередь понимая под таковой методологию обучения, приемы педагогики и андрогогики, никто не мешает. Слово "дзен", к примеру, не даром так легко отлепляется в разговоре от слова "буддизм". Дзен это прежде всего пропедевтика, причем носящая универсальный характер и, вообще говоря, не обязанная служить целям буддизма. Есть дзен-христиане (с одним дзен-православным я имел счастие быть знакомым лично) и даже дзен-иудеи; разумеется, это не самоназвания, а сущностные характеристики. Идея плюс парадокс, плюс чувство вкуса и стиля, плюс эпатаж, нацеленные на пробивание пробок в мозгах - вот что такое дзен. Дайте мне грант на сто тысяч евро, и я организую вам дзен-зороастризм. Нет, лучше не давайте.

О дзен, если Бог даст, я еще как-нибудь напишу, а сегодня несколько слов о йоге.

Для начала, йог - это не мужик, сидящий на иголках без воды и пищи.Точнее, в том числе и он, но не обязательно. Полагаю, что многие знают о том, что йога выходит за рамки возлежания на кактусах и длительной задержки дыхания; мои же разъяснения обращены к тем, кто (совершенно справедливо) полагал свое время слишком ценным для того, чтобы тратить его на восточную галиматью.

Всякий, кому довелось учиться ВУЗе, особенно в техническом, может составить себе представление о йоге следующим образом. Студент, как известно, получает крупицы науки (скажем, физики, математики) на лекциях, где на него низвергается поток теоретических знаний. Помимо лекций, есть еще практические занятия, где учащихся заставляют прилагать теорию к разного рода задачам, дабы проглоченные на лекциях сведения усвоились и всосались в кровь. Практические занятия (семинары) по философии всегда очень сильно отличаются от таковых по математике. Если математические семинары действительно представляют собой практику, спроецированную теорией, то на практических занятиях по философии студент получает, на самом деле, ту же теорию, только в другой форме. К примеру, студент должен сам сделать доклад по услышанному на лекциях материалу, или преподаватель предлагает тему для дискуссии, или даже заставляет писать изложения; в любом случае, речь идет вновь о теории. Это качественным образом отличается от того, чем занимаются на своих семинарах представители точных наук.

Нельзя сказать, что светская западная традиция совершенно не знает философской практики. Однако уже поздние стоики начали лицемерно разделять возвышенное учение стоицизма и собственное нормы жизни. С тех пор теория и практика перестали идти рука об руку. В философ-пессимист мог быть жизнелюбом и рубахой-парнем, а уж сколько морально нестойких моралистов знала история Запада - не перечесть. Философ А. Секацкий шокировал одного из моих близких друзей статьей, в которой дописался до того, что предпочел Ветхий Завет Новому, а главной задачей людей будущего назвал недопущение Второго Пришествия. При этом, я ни разу не видел г-на Секацкого с перевернутой пентаграммой поверх рваного свитера, да и более знающие люди не замечают за этим философом в reallife большого богоборческого накала.

Такое положение вещей совершенно невообразимо на Востоке. В отличие от наших университетов, индийские философские школы не брезгуют практическими занятиями, и даже тратят на практику на порядок больше времени, чем достается теории. Исследование того, чем занимаются индусы на своих практических занятиях, сильно приближает нас к пониманию сути философии вообще, в том числе и западной философии. Бытует ложное мнение, согласно которому философия несостоятельна, ибо философы за столько лет до сих пор не смогли договориться об основах. На самом деле, философы спорят не потому, что не могут корректно описать мир, а потому, что каждая философская школа создает мир, свой собственный, и несовместимый с мирами других школ. Миры философов конституируются конкретным мироощущением и мировосприятием (а также миролюбием, мироедством, миротворчеством и что там еще можно делать с миром и мiром).

Западный философ проектирует мир и умывает руки. А восточный философ, завершив чертеж, незамедлительно начинает мир строить. В своем сознании, разумеется, больше-то негде. Вот этот процесс строительства и называется йогой.

Не следует думать, что особенности Западной философии сделали йогу излишней или невозможной. Нет, просто история Запада сложилась несколько по-другому. Западная йога возможна, и, несомненно, она могла бы быть вполне содержательным занятием, однако в Европе по каким-то причинам так и не возникло традиции (секулярных) духовных практик, нацеленных на достижение устойчивых состояний сознания, связанных с теми или иными теоретическими представлениями (а любая йога как раз и является в точности такой практикой). В свое время, читая "Мир, как воля и представление", я понял, что очень легко могу представить себе Шопенгауэр-йогу. Это наблюдение позабавило меня. Платон-йога представляется еще более естественной. С очень большим трудом можно практиковать и Кант-йогу. Дайте мне грант на сто тысяч евро... впрочем, кажется, я повторяюсь.

Что же до Гегель-йоги, то ее зачатки практиковались коммунистами-диаматчиками. Глядя на восточных очертаний мавзолей Ленина, трудно удивиться тому, что советская философия почерпнула кое-какую методологию на Востоке. Что-то неуловимо йогическое было в том, как преподаватели диалектического материализма заставляли своих учеников видеть законы диалектики в тех или иных аспектах практической жизни. Скажем, рабочий обтачивает деталь на станке. Применить закон единства и борьбы противоположностей. Или, трудящиеся Югославии приветствуют советскую делегацию агрономов. Найти закон переход количества в качество. Познавательная ценность такой деятельности весьма невелика, ибо она учит объяснять все через все. Зато диамат, в отличие от предшествующего ему гегельянства, существовал не только на бумаге. Он был построен в умах советских людей, он бытийствовал в их душах. Что еще нужно убежденному материалисту, кроме как утвердить свою Вселенную в чужой душе?

Разумеется, занятия йогой совершенно исключает привычную нам систему образования. Во-первых двух-трех пар в неделю совершенно недостаточно. Йогой нужно заниматься большую часть свободного от сна времени (а многие йоги контролируют свое состояние сознания даже во сне. Возможно, впрочем, что это им просто снится). Во-вторых, йога не терпит конкуренции. Выбрав в ранней юности какого-то одного философа, молодой человек обречен медитировать на него всю свою жизнь; смена даршаны возможна, но не поощряется. Так что никакого "в первом семестре Кант, во втором Спиноза". Забудьте: уж если Спиноза, так Спиноза (на основе системы которого, кстати, йога тоже строится легко и непринужденно).

Как было сказано выше, йога есть искусство постоянно поддерживать свое сознание в некотором измененном состоянии, в соответствии с некоторыми теоретическими представлениями. Ключевое слово здесь - "постоянно". Это значит, что последователь Кант-йоги, очищая за завтраком вареное яичко, отдает себе отчет в том, что вступает во взаимодействие лишь со внешними проявлениями яйца, остающегося, между тем, вещью в себе. Прогуливаясь, кант-йог ни на минуту не забывает о том, что ему положено помнить о пространстве и времени (я уж не буду пересказывать), а общаясь с друзьями, постоянно рефлексирует по поводу трансцендентального единства апперцепций. Я рад тому, что не умею так жить. И рад тому, что живу среди тех, кто тоже не умеет.

И радостью этой я обязан не знакомству с полубезумными вегетарианцами, сжегшими себе мозг медитацией. И не лекциям А. В. Парибка, конспекты которых мне неплохо было бы перелистать, прежде чем писать на такую тему. Радостью непричастности к Востоку я обязан созерцанию программного кода, написанного индийскими разработчиками.

Надо сказать, что западному человеку, благодаря его неспособности к йоге, свойственно быть невнимательным и делать ляпы. Йоги не делают ляпов, они абсолютно внимательны (не забудем, их этому учат). И эта традиция управления сознанием так крепка, что накладывает свой отпечаток на простых бангалорских программистов, которые совершенно не йоги, а просто живут там. Это приводит к совершенно комическим последствиям. Европейские программисты знают о своей способности делать ошибки, поэтому они напридумывали парадигм и методик, позволяющих бороться с невнимательностью. К примеру (простейшему и первейшему), процедурный подход. Если в программе есть два похожих участка кода, то их нужно объединить в одну процедуру. Не столько, чтобы сэкономить по объему кода, сколько чтобы облегчить редизайн: ведь если нужно будет поменять логику, то программист может легко забыть изменить один из двух кусков программы. Есть и многие другие примеры полезных практик, направленных на борьбу с невнимательностью. Наконец, есть стандарты управления (уже не машинами, а людьми), такие, как CMM, тоже элиминирующие, по возможности, человеческий фактор. Так вот, индусам это все не нужно. Они прекрасно копируют куски кода из модуля в модуль, а когда дается команда произвести изменения, то не забывают аккуратно внести их в каждый кусок. Если белый начальник требует использовать процедурный подход, то последний внедряется (кто платит, тот заказывает музыку), но внедряется чисто механически, совершенно не с целью сделать код более читаемым или гибким, а просто потому, что так надо. Мне довелось видеть такую программу, я знаю, о чем пишу. То же самое и со стандартами управления. CMM внедряется индусами на ура, но не с целью обеспечить постоянное улучшение процессов, а так, как йог приучает себя к определенному мироощущению. Индус в принципе не может понять, как какой-то там стандарт качества может улучшить результат его работы. Для него это сложный и обременительный ритуал, который он отправляет аккуратно и точно (аудиторы бывают очень довольны), но от которого он не ждет иного эффекта, кроме удовлетворения заокеанских божков. Впрочем, и это немало, а что до потерянного времени, то индусы издревле привыкли к сложнейшим и весьма длинным церемониям, которые непременно должны быть совершены с ювелирной точностью.

Глобализация экономики приводит к тому, что все больше программного кода пишется в наши дни йогами. В СШэпА даже бытует, производный от индийского топонима, неологизм "to bangalore ". К примеру, "I was bangalored from IBM one month ago". Это выражение применяется к разработчикам, замененным более дешевыми индусами. Такое положение вещей позволяет многим технарям, занятым в ИТ, познакомиться с Величественным Наследием Древней Восточной Мудрости(tm).

Именно таким образом прикоснулся к этому чуду света и я. И, знаете, с тех пор, как это случилось, я не жалею, что высокое искусство управлять устойчивым измененным состоянием сознания не прижилось на Западе. Как-нибудь обойдемся без Гегель-йоги.

@темы: буддизм, Кант, мысли друзей, йога

---

О невербальном

Автор schwalbeman

Замечательно, что язык, развивающийся синхронно естественным наукам, технике, социальным преобразованиям и даже катаклизмам, на каком-то этапе развития начинает безнадежно отставать от философии, и, в отдельных случаях, от религии. При этом потуги догнать очевидны, видно, что аутсайдер запыхался и бежит изо всех сил; разрыв, однако, со временем только растет.

Положительная способность тезауруса к адаптации широко известна, и часто вызывает немалое раздражение у поклонников чистоты языка. Каждая революция рождает слэнг, идеально выражающий ее дискурс: интернетная революция в этом смысле не отличается от Великой Октябрьской. Эта приспособляемость воспринимается как нечто само собой разумеющееся; и совершенно напрасно, поскольку существует одно исключение, указывающее на нетривиальность лингвистической адаптации.

На определенном этапе развития, человек, как известно, начинает интересоваться предельными и наиболее общими свойствами бытия, сиречь философией. Пришел, к примеру, будда Гаутама, подсадил народ на свою религиозную систему; религиозные представления буддизма через некоторое время потребовали философских обоснований; стали множиться буддистские философские школы-даршаны. Язык среагировал незамедлительно: возникла специфически буддистская терминология, а также характерные литературные формы (из последних на память приходят сутры и джатаки). И, тем не менее, через некоторое время мы обнаруживаем буддистского послушника сидящего в полулотосе в состоянии глубокой медитации. Время от времени к нему подходит наставник и сильно бьет дубинкой по голове (если дело происходит в Китае). Целью подобных экзерсисов является передача невербализуемого знания (еще говорят "мистический опыт", однако невербальное знание, как странно это ни прозвучит, может быть вполне рациональным). Здесь важно то, что учитель передает ученику то, чем обладает сам. Тот факт, что используется дубинка или полулотос, свидетельствует о том, что научаемое не может быть облечено в словесную форму. При этом когда учитель все же раскрывает рот, он обращается к ученику на характерном корпоративном слэнге, практически непонятном простому смертному. Это, в свою очередь, свидетельствует о том, что попытки выразить вероучение словами предпринимались, однако окончательного успеха не достигли. Таким образом, нами установлен факт отставания языка от знания. Такое отставание характерно для и только для дисциплин, имеющих дело с абсолютным и предельным, т. е. преодолевающих в себе конкретное. Это рассуждение указывает на конкретность, как на субстанциальное свойство языка; можно говорить о том, что после преодоления абстракцией некоторого порога, язык принципиально неспособен адекватно передавать наличное, содержащееся в активном обороте, знание. Могу себе представить, как был бы разгневан Витгенштейн, если бы у меня была возможность поддразнить его подобными рассуждениями.

Рассмотренный метод передачи сверхлингвистического знания — медитация, дыхательная гимнастика, физические упражнения, опять медитация, в дополнение к вполне вербальным методам, чтению и воспитательной беседе — характерен для Востока. Его суть можно кратко сформулировать так: "дополнить слова действием". Тончайшие нюансы смысла добываются восточным философом из сложных комплексов физиологических ощущений и трудно контролируемых мыслеобразов, устойчиво воспроизводимых опытными отшельниками в измененном состоянии сознания.

Но это не единственный метод. Существует еще один, западный, а именно "дополнить слова словами". Суть его в том, чтобы, заставить ученика корпеть над грамматически корректным, но в высшей степени тяжелым для понимания текстом. Создавать такие тексты — целая наука. Они не должны производить впечатление полной галиматьи, даже на самый первый взгляд. В структуру фраз должна быть вплетена нить семантических конструкций, создающих иллюзию понимания, или чувство "вот-вот постигну". Обычно под первым, самым понятным, смысловым слоем (покрывающим однако не весь текст целиком, дабы был стимул повторить чтение с самого начала) скрывается второй, под вторым — третий и т. д.; хорошим тоном считается, когда третий или четвертый смысл текста противоречит самому первому, уже сделавшемуся привычным. Вложить в этот лабиринт ускользающих смыслов конкретное, наличное, но при этом совершенно невербализуемое знание — искусство подстать искусству поэта. Понимание сути должно прийти к читателю после долгих усилий, и сразу же все, не по частям, а целокупно. Словно катарсис, саматхи, хиросима и нагасаки, взятые вместе.

Однажды, кстати сказать, я видел по Германскому телевидению (находясь с визитами у фрицев, я, вопреки обыкновению, смотрю телевизор) интервью с ведущим немецким мастером граффити. Граффити, это такие трудночитаемые надписи аэрозолем на гаражах и заборах, оставляемые малолетними вандалами по причине нехватки воспитания. Так вот, каналья в рэперском прикиде (так называется форма одежды вандалов) довольно складно объяснял основы своего сомнительного каллиграфического искусства. А именно, главная цель граффити в том, чтобы фраза на заборе осознавалась зрителем лишь после долгого напряжения зрительного нерва, причем не по складам, не по словам, а вся целиком. Помню, какое мрачные раздумья охватили меня после просмотра этой передачи: я вспоминал свои первые попытки читать "Науку логики" Г. В. Ф. Гегеля. Напечатанная совершенно разборчивым шрифтом, она, тем не менее, являла собой сущее граффити; каждый абзац был... ну просто абзац.

Механизм расшифровки западного философского текста хорошо описывается анекдотом про выпускника технического вуза, у которого скучающий рецензент обнаружил в дипломной работе значок интеграла. На вопрос о том, что такое интеграл, находчивый инженер ответил: "я сначала не понимал, а потом привык". Примерно также происходит постижение западных философских (и кое-каких религиозных) систем. При этим очень важно, чтобы рядом с неофитом находился адепт, следящий за тем, правильно ли молодой человек привык. Проследить же за тем, правильно ли он понял, не сможет никто.

Именно подобный стиль изложения послужил причиной обвинений Гегеля в мистицизме. В действительности ничего мистического в гегелевском панлогизме не было и нет; философ просто подставился, избрав для передачи оттенков смысла характерную для мистических школ методологию.

Таковы два имеющиеся на вооружении у человечества пути передачи знания без посредства речи. Осталось заметить, что наименования "восточный" и "западный" отчасти условны. Первый действительно получил преимущественное распространение на Востоке, однако, как минимум ньяики не брезговали и вторым. И наоборот, исихасты на Западе дают нам пример успешного применения восточного метода для передачи мистического христианского опыта.

@темы: буддизм, мысли друзей, Гегель

---

текстовые модели в блогосфере

Отсюда

quod_sciam : Гуманитарий - довольно широкое обобщение, кстати. Историки-философы-социологи никогда не назовут среди гуманитариев филолога, лингвист от филологии будет отпихиваться ногами, особенно западной школы лингвист... в общем, как тот, кого всегда загоняют под лавку, филолог-литературовед, скажу, что изнутри уподобление по принципу "работают не с природой, а с культурой" выглядит забавно.

И, кстати, о специальных навыках: навык построения контекста, причём как синхронического, так и диахронического. Нам по специальности положено учитывать весь текстовый, допустим, материал, причём во взаимосвязях. Отсюда и повышенное внимание к "как сказано", что так веселит окружающих и кажется им свидетельством умственного порхания. На самом деле мы просто знаем, что принципиально нового "что" быть не может, только комбинации и развитие - остаётся индивидуальность высказывания.

catta: То есть, ты автоматически любой текст оцениваешь как сумму таких связей, или только маркированный как "литература"? Тебе доставляет удовольствие, когда, например,в жжешном посте обнаруживаются такие структуры? Как устанавливается правильность обнаруженной связи?
И что происходит у литертауроведа потом, когда, скажем, определены связи для текста один и дня текста два? У этого процесса есть какая-то объединяющая задача?

quod_sciam : Любой, конечно. Кстати, восприятие текстов как равноправных - ещё одно следствие специальности. В жежешном посте такие структуры неизбежно обнаруживаются, как правило, они довольно очевидны, потому что набор текстовых моделей у здешнего пишущего неосознанно невелик.
Правильность связей - отдельный разговор. Есть отрефлексированная "правильность" самого автора, намеренная, есть "правильность" интерпретации, и они динамически взаимодействуют: текст может обогащаться со временем или терять часть контекстуальных связей - это как раз и есть диахронический аспект анализа.
А что делать с определённым контекстом и систематизацией, выстроенной на основе такого анализа, зависит уже от специализации учёного.

catta:А какой набор текстовых моделей у здешнего пишущего? Можешь описать несколько самых распространенных, хотя бы пяток?
Меня про интерпретацию интересует, как ее правильность проверяется?
И какие есть варианты "что делать дальше"(хотя бы пару-тройку)?

quod_sciam : Про здешние модели - сколько угодно, это, пожалуй, и не для комментария тема. Их не так много и жанрово - эссе, мемуаристика, публицистика разного уровня, различные изводы эпистолярного жанра, новелла и т.п., всё это в небольшом числе подвидов, - и, что особенно важно, интонационно-стилистически, риторических матриц тоже не так много. Например, весьма популярная модель - эпистолярного формата иронический текст ("Дорогое мироздание, нынче твоя Маша опять молодец и т.д."), изначально приглашающий читателя восхититься остроумием и способностью автора иронизировать над собой - посочувствовать неунывающему, это приятнее, чем нытику - отождествиться - поблагодарить за высвобождение эмоций. Модель эта работает по тому же принципу, что комическое в не-аристотелевой системе эстетики (у Шекспира так, например): смешное вызывает не отторжение, а, наоборот, кажется более близким за счёт узнаваемости и снижения. Добавь сюда сетевую терпимость к мату, даже убеждение, что "на самом деле" все на нём говорят, соответственно, жеманятся и ограничивают себя, не употребляя инвективную лексику - и вот тебе ещё один инструмент пробивания поля читательского отчуждения, в этой текстовой модели весьма востребованный.
Что ещё из популярного, не углубляясь в жестокий анализ? Провокация интеллектуальная и мировоззренческая - как в виде утверждения, так и в виде вопроса ("Не понимаю, почему женщины/собачники/поющие под гитару"), это памфлетная традиция, хорошая, крепкая; манифест - тут, думаю, ты и сама общие контуры легко нарисуешь; частный мемуар, парадоксально через предельную субъективность выходящий на возможность лирической трансляции и разделения опыта, побуждающий читателя к осмыслению своего и потому всегда находящий отклик (тут может срабатывать ещё сентименталистская - не путать с сентиментальной - установка на обогащение мысли чувством и наоборот); и, чтобы был искомый пяток, exemplia - проповедь, вырастающая из аллегории или примера из жизни.

Правильность интерпретации - вопрос исходно спорный, на этом научная полемика и делается. Коль скоро мы работаем с вещами, в массе своей не поддающимися лабораторному анализу, нужны обоснованность и доказательность, подкреплённые уже общепринятыми теориями. Дальше начинается обсуждение.

@темы: гуманитарные науки, литературоведение

---

песня гуманитарного гостя

Автор любимая ящерь императораl

В результате некоторого разговора в комментариях весело осознала наличие в картине мира коллег-естественников и технарей некоего вполне эйдетического гуманитария — ну, в самом деле, какая разница: историк, философ, социолог, филолог... все они одним миром мазаны, у всех мозг устроен гуманитарно. "Гуманитарно" — это, в общем, не очень качественно: произвольные допущения и обобщения, неспособность к логике, девичья восторженность, сплошное порхание по цветущим лугам мировой культуры и пользы Отечеству решительно никакой. Мышления научного, опять же, нет, потому что наука у гуманитариев детская, сложи слово "дискурс" из льдинок и получи весь мир и пару грантов в придачу.
Нет, человек, знающий четырнадцать языков, вызывает заслуженное уважение, но высшая похвала гуманитарию — "не-гуманитарный ум", как женщине в маскулинном мире — "не-женский ум"... Клитемнестра, да, неженские надежды.

Я прекрасно понимаю, что вступаю на нелюбимую мною территорию провокативного заявления, но давайте попробуем заняться групповой демифологизацией, это терапевтично для всех сторон.

Раз.
Гуманитариев ненаучных, этого любезного многим масленичного чучела, не существует. Существуют науки, предметом которых является культура, а не природа. Если мы рассмотрим происхождение термина, то выяснится интересное: "гуманитарные" в противовес "богословским" изначально суть науки абсолютно все — так сложилось в Средневековье, когда религиозные догматы были разделены — Фомой Аквинским, отцом официальной доктрины западного христианства, если что — на познаваемые/доказуемые и непознаваемые/разуму недоступные. Отсюда, соответственно, науки человеческие и богословие. Тривиум, квадриум, семь свободных искусств сейчас не берём, разделение studia humanitatis и естественных дисциплин в Ренессансе тоже, не принципиально. Принципиально то, что древо всех наших разнообразных наук растёт от одного корня, мира человека в динамическом единстве и взаимодействии с миром Творца, и физика при рождении носит имя "естественная философия".
Да, скажут мне коллеги, но с тех пор-то мы о-го-го как выросли и куда ушли!.. ну, так с тех пор выросли большими и куда-то ушли все науки, включая те, что сохранили семейное имя: вы же не думаете, в самом деле, что мы поныне рассуждаем о природной латыни, на которой в раю щебечут все птицы?

Здесь есть одна тонкая подмена, это был бы пункт два, но разрывать не стоит, слишком одно.
В гуманитарии привычно списывается выбраковка по естественно-техническому параметру. Будем рассуждать наглядно: не можешь играть на трубе, так запишем тебя в балет... как? хорошо звучит? а понять, годен ли кандидат в балетные танцовщики?.. то-то, на примерах оно всегда обнаруживает белые нитки. Кто бы спорил, склонности и таланты существуют, но загвоздка в том, что для нашей науки они важны и потребны ничуть не менее, чем для математики.
И вот тут мы уже оказываемся по шею в мифологемах и историко-культурном контексте.

Филологом-литературоведом будучи, скажу как филолог-литературовед: моя дисциплина так освоена повседневной культурой, так выведена за рамки популярных представлений о науке, что кажется доступной, как воздух. В самом деле, все же читали книжки, всем преподавали литературу в школе, все писали, наконец, тягомотные сочинения про образ лишнего человека, что тут уметь-то, наливай да пей надувательство одно. Беда лишь в том, что умение читать и даже любовь к чтению не делает читателя литературоведом, как не делает знание разговорного иностранного языка переводчиком в области нефтедобычи или банковского дела.
Грубо говоря, естественников и технарей в общеобразовательной школе учат азам, азбуке — того, кто пойдёт на филфак, в школе обучают вообще другой системе координат, где XIX век централен, а три классических рода литературы существуют как данность. И это не вина школьных учителей, это особенности истории отечественного литературного процесса. Учителя и говорят про древних, про средние века, но с нашими часами про Пушкина бы толком сказать.

Тем не менее, популярное ощущение таково: читаю много разных книжек — считай, всё, что филолог знает, превзошёл... пою в душе, заключу контракт с Ла Скала.
Не каждый, кто не знает, как ток лезет в провода, как закрыть приложение через диспетчер задач или где у человека почки и какова их функция, гуманитарий. Давайте найдём определение не через отрицание, иначе оно не работает.

Пункт вышел длинный, но его полтора.

Два — теперь два.
То, чем мы занимаемся, с помощью микроскопа, телескопа, спектрографа или томографа рассмотреть нельзя. Это нисколько не означает, что наш материал не структурирован, что в нём нет чётких закономерностей и к нему не приложим базовый, единый для всех инструментарий научного метода. Мы точно так же наблюдаем, считаем, анализируем, обобщаем, выдвигаем гипотезу, проверяем её на жизнеспособность, обосновывая как теоретически, так и экспериментально. Скажу по секрету, научное мышление в основном придумал Аристотель, а уж его-то мы не поделим, как ни дели.

Разница — и роковая! — между дисциплинами гуманитарного и, скажем, естественно-научного ряда в том, что если говорить простым языком, для зашедшего на чай, без различной дерриды, то гуманитарий как будто не сообщает ничего нового, просто приятно беседует. Литературоведение, вернусь на свою поляну, в условиях многих столетий обязательного чтения классиков (настоящих, античных) в школе как-то оказалось на нынешнем выходе лишено жреческого компонента, мы не выглядим посвящёнными уже за счёт предмета знания. "Книжек много прочёл? — Ну, так и я могу, просто времени нет".
Заикнись о литературной традиции, будешь списан в радетели-о-высоком или архивариусы, нынче все тексты равны, революция свершилась.

Кстати, о революции и тут же о пользе в народном хозяйстве.

Это три, и это одна из моих любимых тем.
С точки зрения человека, большую часть своей жизни проводящего в античности и средних веках, революция произошла только что — после Второй мировой войны, когда резко рванули с места прикладные научные дисциплины. Почему? Да потому что война требует технического обеспечения, и на каждое перспективное направление необходимо бросить качественные силы.
Узкому специалисту трудно — и, в общем, не нужно — быть благородным дилетантом, ему ни к чему классические языки, он вряд ли станет читать на досуге Горация, а если станет — это его личный выбор и склонность, общественное мнение от него этого не ждёт. Отсюда замечательный расклад: физик, читавший Донна, молодец и разносторонний человек, специалист по английскому барокко — довольно бессмысленное украшение интеллектуального пространства, вроде сосны-бонсай, а ведь его кормить надо, зарплату платить. Нет, конечно, бонсай в доме специалист по английскому барокко в системе образования выглядит изысканно, но, увы, яблок не родит.

А специалист этот сдавал сначала госэкзамен, после кандидатский по специальности — и очень хорошо может объяснить с примерами, какой историко-культурный контекст обуславливает такое к нему, специалисту, отношение.

@темы: гуманитарные науки, литературоведение