Вопреки распространенному мнению о происхождении дуэли от старинной ордалии (судебного поединка или испытания), дуэль родилась вовсе не из этого института. В частности, ордалии известны и в России, но дуэль в России не появилась. Этого уже достаточно, чтобы искать другие причины.
Причины эти лежат в разном отношении к земельной собственности и статусу землевладельца.
читать дальшеВ Европе феодал был независимым сюзереном в своем владении. Он сам решал, кому приносить и у кого принимать вассальную присягу и сам решал, кому и когда объявлять войну и заключать мир. Борьба королей за ограничение этого суверенитета занимает несколько столетий и к 17 веку (веку Дюма) далеко ещё не была завершена. Однако к этому времени большинство дворян уже лишились своей реальной власти. В распоряжении бывшего феодала зачастую остается один-единственный человек - он сам. С этим неотчуждаемым ресурсом феодал и старается осуществлять свои извечные права - самому объявлять войну и заключать мир, не обращаясь к королевскому суду.
Совершенно иное отношение к землевладению сформировалось в России где-то ко времени Ивана Великого. Феодальная вольница, подобная европейской, была и у нас, но принципиальную победу московский принцип землевладения к 15 веку уже одержал, а с поражением Новгорода у "феодально-суверенной" позиции не осталось и фактических бастионов.
В России земля давалась помещику для службы царю. Со свей земли и своих доходов помещик должен был снаряжать отряд, которым командовал в бою в случае войны. Первоначально землевладение не было пожизненным - с прекращением службы земля возвращалась казне. Не было оно и наследственным - чтобы земля осталась в семье, сын помещика тоже должен пойти в военную службу на тех же условиях. Ни о каком суверенитете тут не может быть и речи. Землевладение это не повод и не право вести независимую политику, это возможность и условие служить царю и отечеству, и ценно только в таком качестве.
Соответственно и честь в России понималась иначе, чем в Европе. В Европе дворянская честь это предтеча современных прав человека - она есть у дворянина по праву рождения, даже если он никогда нигде не служил и ничего другого у него нет. У нас же дворянская (и любая) честь выслуживается, заслуживается. Идея, что можно претендовать на высокий статус, ничего не делая, не умея и не желая делать, у нас так и не прижилась до сих пор.
Теперь понятно, почему многих коробит от заявлений, что сначала Окделла должны были уважать как герцога и обращаться с ним соответственно его статусу, а потом уже требовать от него выполнения его долга. В западноевропейской культуре это совершенно верно, а в русской - совершенно неприемлемо. Как бы с Окделлом ни обращались, он сам про себя знает, что он еще ничего не сделал, чтобы подтвердить свой статус, потому именно он должен постоянно искать способ отличиться, а не Рокэ и не кто-то другой. Это вопрос его личной чести, и никого другого этот вопрос не может заботить в той же степени.
В отношении читателей к Окделлу в этой коллизии сталкиваются не разные психологические типы и не разные вкусы и предпочтения, а две разные культуры, каждая из которых имеет несколько веков функционирования за спиной. Ясно, что этот конфликт не решить за один разговор, но на данном этапе будет некоторым успехом хотя бы осознание всей глубины проблемы.
Прежде чем приступать к бесконечному и ужасному Окделлу, хочу поблагодарить всех, кто отметился в соответствующих темах (ninaofterdingen.diary.ru/p185682012.htm, ninaofterdingen.diary.ru/p185723135.htm). Я не всегда отвечала на ваши проникновенные пылкие послания и полные искрометного юмора реплики, но это не значит, что я не принимала их к сведению. Вы на самом деле помогли мне понять некоторые вещи, хоть и не те, что хотели (но с этим придётся смириться).
Теперь к делу.
читать дальшеНельзя не заметить совершенно различного отношения к дуэли в западноевропейской и русской культуре. Первое достаточно известно, а на втором остановимся подробней. Дуэли в России получают некоторое распространение только в 19-м веке, когда наше дворянство в достаточной степени вестернизировалось, а в самой Европе дуэли почти отошли в прошлое. Ещё в 18-м веке (и раньше) отношение к дуэли было совершенно иным. Дуэлей у нас почти не было.
Петр Первый ни в одном своем начинании не встретил столько покорности, как в запрете дуэлей - офицеры послушно подавали жалобы начальству и удовлетворялись прилюдными извинениями обидевшей стороны. Екатерининские орлы, Потёмкин и братья Орловы, при несомненной личной храбрости провели много лет в гвардии, участвовали в дебошах и драках, в том числе с оружием в руках, но не в дуэлях. Это характерное отношение описал Пушкин в "Капитанской дочке":
Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкою в руках: по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушенья на зиму. «А, Петр Андреич! — сказал он, увидя меня, — добро пожаловать! Как это вас бог принес? по какому делу, смею спросить?» Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его, Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со вниманием, вытараща на меня свои единственный глаз. «Вы изволите говорить, — сказал он мне, — что хотите Алексея Иваныча заколоть и желаете, чтоб я при том был свидетелем? Так ли? смею спросить».
— Точно так.
— Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье — и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в дураках, смею спросить?
Рассуждения благоразумного поручика не поколебали меня. Я остался при своем намерении. «Как вам угодно, — сказал Иван Игнатьич, — делайте как разумеете. Да зачем же мне тут быть свидетелем? К какой стати? Люди дерутся, что за невидальщина, смею спросить? Слава богу, ходил я под шведа и под турку: всего насмотрелся».
Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять. «Воля ваша, — сказал он. — Коли уж мне и вмешаться в это дело, так разве пойти к Ивану Кузмичу да донести ему по долгу службы, что в фортеции умышляется злодействие, противное казенному интересу: не благоугодно ли будет господину коменданту принять надлежащие меры...» rvb.ru/pushkin/01text/06prose/01prose/0869.htm
О причинах такого разного отношения в следующем посте.
По ходу эпопеи её жанровая принадлежность меняется. Если первые три тома можно считать приключенческим романом, то дальше начинается роман реалистический.
Если вторую часть оценивать по законам приключенческого жанра, мы неизбежно получим довольно плохой приключенческий роман. На самом же деле неспешное развитие сюжета, смена рассказчиков и некоторые другие особенности второй части являются не признаками плохого приключенческого романа, а признаками хорошего реалистического.
Сейчас поясню, что я имею в виду. Если сравнивать любую из книг первой и второй части, заметно резкое обеднение фабулы. В КнК описывается Лаик, дружба, любовь, дуэль, карты, дворцовые церемонии, военная кампания, первобытные ритуалы на протяжении нескольких месяцев, а в ЯМ примерно такой же объем текста посвящен одной единственной ночи спасения Алвы и возвращения его в Ноху. Это объясняется не недостатками авторского мастерства (которое я вовсе не склонна переоценивать), а сменой цели повествования.
Попросту говоря, в авантюрном романе нужно провести одного или немногих героев через множество разнообразных ситуаций, а в реалистическом - показать как можно больше вариантов поведения в одной и той же ситуации. В центре приключенческого романа - отдельная личность, в центре реалистического - общность, коллектив. Именно общность встаёт за перебором всех возможных типажей и вариантов. Только когда основные характеры прошли один сложный этап, автор переходит к следующему. Интрига тут не в смене событий, а в полном по возможности обзоре типичных реакций, из которых должна сложиться целостная картина.
Сразу оговорюсь, что жанровую принадлежность, а также фабулу, сюжет, композицию и кульминацию имеют даже те литературные произведения, авторы которых не знают таких слов и не в состоянии указать эти элементы в своих трудах. Потому возражения вида "вы не знаете авторского замысла, автор этого не планировал" тут нерелевантны.
На этот счет есть три мнения: Алва, Окделл и моё собственное.
Хоть не все поклонники сериала со мной согласны, мне Рокэ больше всего нравится после того, как он по высшим соображениям сдается в плен. Тогда его становится меньше, а других больше. Эти другие - обычные люди без синего взгляда, непобедимого клинка и кэналлийских песен, их не хранит магия, они не гениальные полководцы, они могут падать и ошибаться, но именно они все вместе, в разных концах страны, часто не зная друг о друге, в тяжелое время встают в строй, подставляют плечо, делают что должно на том месте, на которое поставила их судьба, и общими усилиями вытягивают страну из катастрофы. Это и есть мой любимый герой саги - Поколение Излома.
Разумеется, этого героя совсем не видно в первых двух книгах, он едва намечается в третьей и заметно проявляется только к середине эпопеи. Именно его появление так качественно меняет сериал. Из романа плаща и шпаги цикл превращается в типичное произведение соцреализма, холистической литературы, где прослеживается становление не отдельной личности, а целой общности. Разочарование одних читателей, как и очарование других в переломный момент, в четвертом томе, совершенно понятно. Я сама из тех, кто претерпевает первые три тома ради всего остального. Поклонники Окделла из другой категории, и это не случайность. Тут проявляется объективно существующее очень резкое разделение, и его нельзя отнести к категории вкусов, о которых не спорят.
Я считаю, что герцог Вальтер не планировал убийство Джастина, вызывая его из армии. Одно соображение чисто внешнее: непроработанность версии об охоте. План, над которым Придд думал несколько дней, просто не может быть таким убогим, даже если это второстепенный вариант, который вряд ли понадобится, но если это основная комбинация, ради которой всё и затевается, то многократно нет.
Второе соображение по существу и касается Приддов как семьи.
Удивительно встречать восприятия Приддов как бесчувственных сухарей, которые ставят церемонность превыше всего и чуть ли не садистскими методами добиваются у своих детей непроницаемого выражения лица. Если судить о семье по Валентину, к таким выводам прийти невозможно.
Придды используют церемонность и сдержанность не только для того, чтобы скрывать свои чувства, но и для того, чтобы проявлять их. Оттенки вежливости могут выражать эмоции не хуже взрывов смеха, демонстративного дружелюбия и прочих способов, свойственных эмоционально несдержанным натурам. Жермон за внешне ровным поведением и общей бесстрастностью Валентина увидел и внимание, и заботу, и симпатию. Делать, но не хвастаться, подмечать любую мелочь и молча помогать когда нужно, не дожидаясь просьб и благодарности - такие качества у ребенка нелегко воспитать, и в девяносто девяти случаях из ста их воспитывают личным примером. Отношение Валентина к Жермону, только многократно усиленное, позволяет представить, каковы были отношения внутри семьи Приддов, во всяком случае, в узком кругу, где он воспитывался.
Потому я не верю, что отец мог убить Джастина, даже не поговорив с ним. Допустим, именно поведение Джастина должны были разбирать на семейном совете, но с учетом того, что Катарина предупредила о кознях Штанцлера, последствия не должны были быть такими фатальными. Самое малое, что тут можно сказать - убийство, как оно произошло на самом деле, не было запланировано Вальтером.
На вопрос, почему все Придды были так преданы королеве, Eleonore Magilinon отвечает так Потому что Придды истинные дворяне, королева (как представительница старой знати и «символ» ЛЧ) должна остаться неприкосновенной. Кроме того скорее всего ситуация была выставлена так, что это была «вина» Юстина, и получается, что это Юстин таким образом поставил её под удар, потому они, со своей стороны, должны все сделать для её защиты.
Это совершенно невозможно и вот почему. Дворянин конечно обязан своей королеве верностью, но только в том случае, если и королева выполняет свой долг. Покрывать супружескую измену ни в коем случае не входит в обязанности верного вассала. При всей условности Кэртианы тут мы можем опираться на единообразное отношение всех традиционных обществ к вопросу о запретной любовной связи: в этом случае грешат двое и виновных тоже двое. Даже если неотразимый Дон Жуан соблазнил невинную девушку, она тоже виновата, а если речь идет о замужней женщине, то тут и вопрос не возникает. Невозможно представить восприятие этой ситуации, при котором мужчина заслуживает смерти, а женщина - уважения. Такое событие скорее мужчина сможет пережить без пятна на репутации, но женщина виновата всегда и безусловно. И чем выше стоит женщина, тем ниже ей падать. В случае супружеской измены Придды могли бы покрывать неверную жену из политических соображений, но отсюда до искреннего уважения и верности под пыткой расстояние невероятное.
И ещё одно соображение, о письме. Если Ангелика не знала, что у Катарины алиби и отдала письмо, потому что её сломали, то от неё уже могли добиться каких угодно других показаний как только выяснилось, что с письмом вышел прокол. Однако этого не было, и я думаю неслучайно. Ангелика отдала именно это письмо потому что знала о его безвредности для королевы.
Потому я и пришла к тем выводам, которые изложены ранее.
Eleonore Magilinon пишет: Я не вижу, откуда берется понятие семейного совета. Вальтер — глава семьи, Вальтер решает все. Мало того, это не показательная казнь — это именно сокрытие «позора».
По этому вопросу я могу сказать следующее. Если бы герцог Вальтер хотел убить Юстиниана тайно, он бы сделал это, не собирая столько родственников в Васспард. День прибытия родни был известен, то есть их пригласили заранее, всё старшее поколение. Зачем?
Далее, никто даже не пытается инсценировать охоту, то есть родных не пытаются дурачить версией об охоте. Это значит, что дядьям на следующий день сказали про Джастина правду, и решение поддерживать лживую версию об охоте они приняли совместно, пусть даже в форме согласия с герцогом. Это по сути своей семейный совет в сокращенной форме. Раз уже всё равно собирается семейный совет, то судьба наследника как нельзя более весомый повод провести его полностью, со всеми этапами.
Вальтер глава семьи и он решает всё, но до некоторого предела. Убийство подчиненного без суда выходит за этот предел. После такого поступка члены семьи лишаются оснований его поддерживать, и при условии что они знают правду, их можно только запугивать, провоцируя разброд и шатания и постоянно опасаясь доноса.
Итак, тайное убийство должно было быть действительно тайным. Это чистая уголовщина, и чем меньше людей об этом знает, тем лучше, как в любом деле такого рода. Показательное же убийство на благо и с согласия всей семьи не могло произойти до семейного совета.
Я считаю, что случилось некоторое событие, требующее как приезда Джастина из армии, так и созыва семейного совета. Было ли таким событием поведение Джастина? Строго говоря, это возможно. Но даже если Джастина вызвал герцог, чтобы убить, убил не он.
Обязывает ли Окделла к чему-то присяга оруженосца? Данная еретику, врагу семьи и дела Раканов? Несомненно обязывает. Если человек в обмен на присягу получает какие-то реальные привилегии, это уже показывает, что присяга не простая формальность и к ней относятся серьёзно. В данном случае Ричард смог в принципе попасть в дом Алвы только после принесения присяги. Это значит, что вторая сторона свои обязательства выполнила, в то время как Ричард свои не выполнил. Имевшие в истории место разрешения духовных властей от клятвы, данной иноверцу, только ярче демонстрируют, что обязательства и в таком случае были обоюдными, то есть совесть у нарушителя не была спокойна.
То же самое относится и к присяге Оллару. Эта присяга дала Ричарду доступ в привилегированное военное сословие, что вовсе не пустяк. Полагаю, поклонники Дика сами могут сосчитать, что бы Ричард реально потерял, если бы не принес присягу в Лаик. Так что единственное достойное решение в таком случае не присягать или держать слово. Если понимание этих вопросов как-то варьируется у разных сословий, то у аристократов скорее более трепетное отношение к таким вещам.
Так что любая присяга обязывает, и в Талиге тоже так считали.
Я понимаю, что Окделл в этом случае выглядит невинным обманутым юношей, которого все дурачат и которого все используют. Взрослые, умные и стервозные сами его довели до покушения, а потом еще и обвиняют. Алва с Катариной не должны были его обманывать и должны были ему всё рассказать! Однако такой взгляд на вещи верен только в первом приближении. Я считаю, что у Дика была возможность переломить ситуацию, но он её упустил.
Ричард в этом раскладе по сути дела вражеский агент. То, что Рокэ не сумел перетянуть его на свою сторону, само по себе большая неудача, но требовать, чтобы Окделлу ещё и выдали Катарину это уже чересчур.
читать дальшеДавайте разберемся, в чем же Рокэ врал своему оруженосцу. Что Рокэ мог сказать Ричарду такого, чего тот и сам не знал? Что Люди Чести противники династии, что они готовы ради возвращения своего короля развязать гражданскую войну и привести в Талиг чужеземные войска, что Штанцлер тайком изо всех сил трудится для дела Раканов - что из этого было Ричарду неизвестно? Всё это Окделл прекрасно знает, и Рокэ на протяжении двух томов пытается заставить Дика просто по-другому это оценить. И я считаю, это был совершенно правильный путь, честный. Рокэ делал ставку не на манипуляции, а на личностный рост, именно этого он от Дика так ждал и не дождался.
Второй путь был именно манипулятивный. Упрощенно говоря, можно было доказать Дику, что Штанцлер плохой. Убедить, что делу Раканов не стоит служить, потому что сторонник Раканов Штанцлер обидел лично Дика Окделла. Неважно, кто приводит чужих солдат в Талиг, а кто защищает от них страну, важно, что Штанцлер обманщик и трус, а Эмиль Савиньяк веселый и смелый, вот по этим признакам и надо выбрать, чьё дело правое. В конце концов Окделл именно этим путём освободился от влияния Штацнлера, и это многое говорит о Дике. Я же со своей стороны очень уважаю Рокэ за то, что он этим путём не пошёл.
Был ещё третий способ заставить Дика пойти против Штанцлера. Для этого королева должна была полностью переключить управление на себя, то есть пообещать Дику вечную любовь, и подкрепить это обещание вескими доказательствами. Катарина как я её вижу естественно не могла на это пойти, и на самом деле не пошла до самого конца.
Штанцлер показан в книге как иностранный агент, а восстание в Эпинэ и захват столицы как инспирированные из-за границы. (Марсель в разговоре с Давенпортом в "Лунном зайце" сразу говорит: "это затеяли «павлины», чтоб мы сняли с границ войска". Вальдес объясняет Кальдмееру про райос: "Алва оказался в Багерлее, мятежи в Олларии и в Эпинэ вылупились из «павлиньих» яиц, как и ваша эскапада."). В разговоре с Темплтоном и Матильдой Дьегаррон вспоминает восстание Окделла и говорит, что победу мятежникам могли принести Дриксен и Гаунау. Это значит, что Штанцлер в таком качестве действовал не один год.
Отсюда легко понять, зачем Рокэ игры со Штанцлером. Контролировать вражеского резидента естественная цель для любой разведки. Какие победы Рокэ одержал на этом невидимом фронте, мы узнать не можем, но можно не сомневаться,, что какие-то победы были. Если выбирать из того, что хоть сколько-нибудь известно - возможно, кесария не выступила в поддержку Эгмонта из-за того, что Рокэ сумел провести Штанцлера. Провести без сомнения с помощью Катарины, ведь сам Рокэ был у Ренквахи, а Штанцлер вплоть до последнего разговора с королевой был уверен, что Катарина подчиняется ему.
Возникает вопрос, зачем это нужно Катарине. Я согласна с тем, что Катарина эволюционировала от неуверенной в себе запутавшейся девушки через интриганку, которая лжёт всем и не верит никому, до настоящей Королевы. Мне было бы интересно об этом почитать, но я к огромному своему сожалению не вижу этой эволюции в романе. Всё случилось еще до начала первой книги. Сразу после свадьбы Катарина несомненно была под влиянием Штанцлера. У Рокэ она поначалу просто нашла защиту от Штанцлера и кардинала. Но уже довольно скоро Катарина разобралась в расстановке сил и стала сознательно помогать Алве. Я бы сказала, что несмотря на роль Талигойской Розы и Дамы Сердца Всех Людей Чести, Катарина была из тех людей, для которых политика важнее любви. Лионель в "Полуночи" думает, что Марианна искала любви, а Катарина непонятно чего. Почему не этого? Тут я не настаиваю, но ничего невозможного в этом нет.
Именно таков характер отношений между действующими лицами, когда на сцене появляется Окделл.
Если королева не любовница Рокэ, то сцену в будуаре она могла разыграть лишь с его помощью. Если королева не любовница Рокэ, то она много лет сознательно обманывает Штанцлера в этом вопросе с помощью Рокэ, а это значит, что королева не марионетка Штанцлера, а союзница Рокэ.
Теперь расшифровка сцены в будуаре.
читать дальшеВ преддверии большой войны Враги Талига (ближе не охарактеризованные) поручают Штанцлеру убить Первого Маршала. Благодаря многолетней филигранной работе Катарина втёрлась в доверие к Штанцлеру настолько, что узнала о планируемом покушении. Более того, её просят обработать непосредственного исполнителя, разыграв сцену в будуаре.
Что она должна делать? Отказаться? Тогда Штанцлер найдет кого-то другого, и не факт, что королева об этом узнает. Для виду согласиться и всё рассказать Дику? На это можно было бы пойти, если бы Дик не был Диком. В последнем разговоре Катарина в сердцах говорит Окделлу: "с кем бы ты ни говорил, что бы ты ни узнал, ты бежишь и доносишь Штанцлеру", и это правда. Если бы Дику сказали, что Штанцлер плохой, первым, с кем он стал бы это обсуждать, оказался бы Штанцлер. То есть раскрыть себя перед Диком значит раскрыть себя перед Штанцлером. Вспомним, что речь идёт об убийстве Первого Маршала накануне войны. Если Талиг проиграет кампанию, потеряет какие-то провинции, во сколько жизней это обойдется? Не слишком ли высокая цена за душевное спокойствие одного человека?
Королева просит Рокэ ей подыграть. У Рокэ тем более нет причин ей отказывать. Катарина его старый проверенный союзник, они вместе много лет дурачат Штанцлера, это нужно Рокэ не меньше, чем королеве. Катарина особенно ценна для Штанцлера как любовница Первого Маршала, так что подвести Катарину, поколебать её позиции в глазах Штанцлера совершенно не в интересах Алвы. Кроме того, Алва отважен, но не безрассуден, и интригу с покушением предпочитает контролировать с самого начала, раз уж есть такая возможность. Если тебя хотят убить, пусть лучше это будет тот, о ком ты знаешь, чем тот, о ком не знаешь.
Таким образом все получилось как получилось. Сцена в будуаре разыграна. Катарина этой ценой узнает у Штанцлера нужные ей подробности: место и время, и какой яд будет в перстне. Королева сообщает все детали Алве, и он принимает противоядие. Альтернатива, что на Рокэ никакие яды не действуют, меня не убеждает. Дику в этой непростой ситуации оставалось проявить элементарную порядочность и не убивать человека, которому присягал. Если бы он это сделал, Алва наконец-то поговорил бы с ним откровенно, хотя бы до некоторого предела. Но увы. Мне тоже жаль.
Распространенность слухов о романе королевы явно преувеличивается увлеченными читателями. Толпы придворных, монашек, горожан, военных и даже иностранцев, обсуждающих похождения королевы, существуют только в воображении некоторых любителей саги, но отнюдь не в самом тексте. По этому поводу мне было где-то сказано, что автор не описал всего этого великолепия просто по недосмотру. На это я могу ответить, что анализирую ту книгу, которая написана в нашей вселенной, а не в некоем идеальном параллельном мире. И в этой книге массовых сплетен о королеве нет, а есть что-то прямо противоположное.
По тексту, королеву застают вместе с Рокэ два раза (знаменитая сцена в будуаре и сценка для кардинала, которую упоминает Лионель). Оба раза эти сцены постановочные. В случае с Диком преследовалась совершенно конкретная цель, но кардинала просто надо было убедить, что королева любовница Рокэ. Если королеву и так постоянно все застают в недвусмысленных позах с Рокэ, зачем еще и постановочная сцена? Некоторые рассматривают именно эти две сцены как доказательство публичного позора королевы, но мне такой ход мысли непонятен. Предполагается, что кардинал, выйдя из будуара, рассказывает всем и каждому, что он увидел? Да и во втором случае Окделл при всем своеобразии своего взгляда на мир ни с кем увиденным не делится и даже защищает честь королевы в разговоре с Борном в Сакаци. Таким образом, можно утверждать, что эти две сцены были, так сказать, точечного воздействия, и не пошли дальше их непосредственных участников.
Возвращаясь к Фердинанду, мы можем сказать следующее: публичного позора на голову мужа Катарина не навлекла, дети от Фердинанда, королева не любовница Рокэ. Тогда требование королевы на суде совершенно закономерно и естественно, и это помогает королю преодолеть свою трусость и выступить в защиту своего маршала.
читать дальшеС одной стороны Катарина - мать троих детей, очень умная и осторожная, и по словам Лионеля, слишком королева, чтобы отдаваться своим слабостям. С другой стороны Рокэ, который так благороден, что не требует долгов даже с куртизанки. Может, он достаточно благороден, чтобы не спать с женой своего короля?
На суде Катарина так проникновенно требует, чтобы её обманутый муж рисковал жизнью ради её любовника, и король это требование выполняет. Можно конечно предположить во всех троих бездну лицемерия и нравственного падения, но всё объясняется проще и гораздо более по-человечески, если считать, что королева и Рокэ не любовники, и король это знает.
Фердинанд конечно вовсе не такая тряпка и размазня, как видится Дику. У него всё-таки есть черта, которую он не переступит. После разговора с Окделлом в Багерлее я стала гораздо больше уважать короля. И даже понимаю, почему для Катарины не было мукой мученической сохранять ему верность и рожать ему детей. Это не герой и харизмы у него нет, он самый обыкновенный человек, оказавшийся в обстоятельствах, с которыми не может справиться. У короля есть хорошие стороны и в целом он человек порядочный. Он просто привык к тому, что ничего не понимает в государственных делах и не должен лезть в то, чего не понимает, дабы не мешать более умным и опытным, чтобы не навредить стране. Ведь и для него Талиг превыше всего. В целом я не вижу короля как нравственно сломленную натуру, как человека, способного годами делить жену с другим. А выступление королевы на суде это еще один переломный момент в отношении к ней. Если после Ивонн Маран стало ясно, что королева не слабовольная мятущаяся истеричка, то после суда стало понятно, что она не изменяла мужу, и это бросает совершенно ясный свет на все ее поведение в предыдущих книгах.
Продолжаю гнуть свою линию в защиту неинтересной Катарины
Не вижу вовсе ничего, что Катарина реально бы сделала для Штанцлера. После отъезда Рокэ, а тем более после воцарения Альдо королева не сделал ни малейшего движения, чтобы помочь делу Раканов. В пользу Рокэ она действует инициативно и с риском для себя, а в пользу Штанцлера не действует вообще, даже случайно. В первых двух томах она интригует и притворяется, это факт, но все её интриги идут на пользу не Штанцлеру, а Рокэ. Из очевидного: королева добилась назначения в Варасту и вручения Рокэ меча Раканов. Из неочевидного, но доказанного: королева предупредила Приддов о письме Штанцлера, когда Джастину, другу Рокэ грозила беда. Ну и сцена в будуаре, к которой я собираюсь перейти уже вторую неделю. Покушение, частью которого была эта сцена, сорвалось, и Рокэ остался жив.
Если объяснять каждый поступок королевы эгоизмом, узостью кругозора, страхом шантажа со стороны Штанцлера, недоверием ко всем и общей запутанностью, то такой итог выглядит чересчур закономерно. Объяснить его можно двумя способами: королева искренне помогает Рокэ или королева - сторонница Штанцлера, но Рокэ её умело использует.
читать дальшеИтак, мы получаем оперативный простор для любых версий. Юстиниан не называет имени, Юстиниан не говорит, что это родственник. Убийцей может быть посторонний, убийцей может быть женщина. Убийцей может быть Ирэна, странная сестра Валентина. Одержима она какими-то астральными сущностями или у неё немистическое раздвоение личности, она могла убить брата. Родители решили, что лучше потерять одного ребенка, чем двоих, Сильвестру Вальтер Придд сам всё честно рассказал, умолил не преследовать бедную сумасшедшую, не добивать отчаявшуюся мать, и обещал, что семья сама позаботится, чтобы Ирэна никому больше не повредила. Потому Ирэна и живет безвылазно в провинциальной глуши. Пока отец и дядья были живы, она понимала, что лучше быть хозяйкой Альт-Вельдера, чем узницей Багерлее, и сидела тихо. Когда же всё старшее поколение уничтожили одним ударом и выяснилось, что младшие совсем не в курсе дела, Ирэна поняла, что это её шанс и начала действовать. Валентин и граф Гирке ничего не подозревая попали в логово дракона.
Граф Гирке на момент убийства был всего лишь виконт Альт-Вельдер, младший родственник по боковой линии, перед которым глава дома не обязан отчитываться. Ему вероятно сказали, что его супруга заболела и потому не может активно участвовать в общественной жизни, этим объясняется и присутствие в замке врача и скажем доверенной служанки герцогини - родители очень беспокоятся за любимую дочь. Граф Гирке хороший полковник, наверняка приобрел эти навыки не сидя в родовом замке, то есть часто и надолго отлучался, что облегчало дело. Об убийстве ему не сказали. Когда Валентин стал герцогом, доверенные слуги рассказали ему о болезни его сестры, этим и объясняются его слова Мэллит, что все их беды в их крови, но об убийстве тоже никто не сказал - такие вещи не доверяют слугам, даже доверенным.
Эта версия объясняет, зачем Юстиниана вызвали из армии - чтобы посоветоваться с наследником, как поступить с безумной сестрой. Это именно такое дело, от которого Юстиниана нельзя ограждать, а Валентина наоборот нельзя не ограждать. Понятно также, куда ходил Юстиниан ночью из замка. Ирэну привезли на семейный совет, но поселили пока не в замке, а в каком-нибудь охотничьем домике, подальше от глаз. Естественно, Юстиниан захотел её увидеть, поговорить с ней, разобраться самому... Граф Гирке либо пошёл с ним, либо пошёл за ним, что и вызвало первые подозрения Валентина.
Зачем это Ирэне, я понятия не имею. И зачем ей убивать мужа, я тоже не знаю. Я о ней подумала из-за ее странных речей, что она продала своё сердце за 16 смертей и погубила всю свою семью кроме Валентина. Почему не предположить, что начала она с Джастина? Конечно, я гораздо больше бы порадовалась, если бы Джастина убил посторонний и семья вообще не виновата, но такого я пока не вижу.
Не имеют отношения к убийству: картина, письмо, Штанцлер, королева, герцог Вальтер, Придды как семья.
Возникшие вопросы: - зачем Джастина вызвали из армии; - куда и зачем он ходил ночью; - почему вся семья покрывает убийцу; - почему за это дело не взялся кардинал Сильвестр.
Последний вопрос лежит на поверхности, но внятного ответа на него я нигде не увидела. Пост супрема конечно дает много власти, но в любом государстве не спасает от уголовной ответственности за убийство, потому меня не удовлетворяют объяснения, что из-за должности Вальтера ему ни один человек в королевстве не мог предъявить обвинения. Кроме того, у Вальтера есть политический противник кардинал Сильвестр, который растит Колиньяров и Манриков, чтобы погубить Приддов, и готов расплачиваться за это удовольствие чинами и провинциями, так почему же кардинал не ухватился за это дело сразу же? Ведь тут совершенно бесплатно глава семьи замешан в убийстве, даже выдумывать ничего не надо. Каким образом Вальтер добился невмешательства кардинала?
читать дальшеВалентин говорит, что хотя он и был в замке, он не был свидетелем убийства, не знает убийцу и не знает мотива. Давайте поверим этому и не будем все усложнять. Валентин считает, что стрелял граф Гирке, потому что больше никого в замке не было, а приказ отдал герцог Придд, потому что на следующий день герцог велел всем покрывать убийцу. Разумеется, пятнадцатилетнего Валентина не допустили на семейный совет, где старшие обсуждали эти вопросы, он услышал официальную версию, как и все: Джастин погиб на охоте.
Видимо, после этого Валентин поговорил с матерью, мол, матушка, я тут был, я знаю, что никакой охоты не было, что происходит, почему мы не говорим правду? На что мать ответила: сначала и я хотела, чтобы сказали правду, но так было бы только хуже, со временем я всё тебе расскажу, ты нас поймешь и простишь, а пока просто поверь мне. Как известно, время откровенности так и не пришло, герцогиню убили раньше, Валентин остался при своих догадках и подозрениях.
Встреча с Юстинианом-выходцем. Если бы Юстиниан прямо сказал, кто его убил, Валентин бы не отговаривался, что он убийцу не знает, выходцы в этом не лгут. Видимо, Юстиниан имени не назвал, а сказал как раз то, что передал Валентин: я должен забрать убийцу, но я не хочу мести, мне лучше умереть еще раз, чем причинить зло человеку, которого я люблю, помоги мне, брат. Валентин помогает, но ничего нового не узнает. Если Юстиниан приходил тогда, когда Валентин был под одной крышей с герцогом Приддом или графом Гирке, Валентин мог утвердиться в своих подозрениях: Юстиниан приходил за отцом, пожалел его и зашёл к Валентину как к ближайшему человеку, который может ему помочь. Но что если Юстиниан сразу шёл к Валентину, своему брату, который может совершить обряд? Его просто вела кровь (в этом мире многое зависит от крови), и он пришёл к Валентину независимо от того, где и с кем Валентин тогда был.
В разговоре Валентина с Райнштайнером подчеркивается, что от отъезда Юстиниана из армии до прихода вести о его смерти прошло 3 недели. Расстояния там большие, неделя в одну сторону не кажется преувеличением, то есть Дажстин пробыл дома буквально несколько дней. Когда Ойген спрашивает о причине вызова, Валентин рассказывает о дне убийства и из его рассказа ясно, что Джастин так и не встретился с отцом и дядьями.
Это первый признак того, что убийство как оно произошло, не было запланировано. Посмотрим, как описывает события Валентин: в обед должен был приехать отец, на следующий день должны были приехать дядья, а ночью Джастин был убит. Ясно, что семейный совет намечался на завтра, отец собирался приехать раньше и поговорить с сыном до того. Это нормально и понятно. Но смерть Джастина до совета не вписывается в схему, а ломает ее. Какие бы меры семья ни собиралась принимать, это должно было произойти не до совета, а после. Вальтер юрист, что такое клевета знает по работе. Какие бы письма и картины он ни получил, он не мог принять решение, не выслушав вторую сторону. Убийство Джастина до совета показывает, что оно произошло не по решению семьи.
Мне кажется, можно доказать, что убийство вообще не планировалось семьей, даже как один из вариантов. Об этом говорит версия о смерти на охоте. Версия, которая разваливается при первом же поверхностном допросе свидетеля, так не похожа на обычные для Приддов хитроумные планы, что её появлению можно дать только одно объяснение: эту версию придумывали второпях, за неё схватились в отчаянии, в шоке, в растерянности. Люди, которые любят все планировать заранее, особенно теряются в случае, когда вынуждены действовать экспромтом. Эта версия об охоте - результат такой растерянности.
Вальтер мог пустить в ход эту версию, если полагал, что расследования не будет. Но во-первых, как можно было на это надеяться, когда имеешь такого противника как Сильвестр. И во-вторых, Придд не допустил бы такой непродуманности чисто из перфекционизма, не вынес бы незакрытого гештальта.
Итак, интрига с письмом видится так. Штанцлер задумал какую-то гадость против Джастина. Подбил королеву или сам написал письмо, которое должно было Джастину повредить. Я не думаю, что Штанцлер рассчитывал на смерть Джастина, одного письма для этого слишком мало (я к этому еще вернусь), он планировал что-то вроде судьбы Жермона Ариго - дискредитация, возможно лишение титула, самое меньшее - повод для шантажа.
Письмо написано и отослано. Королева создала себе алиби и предупредила Приддов. Вскоре Юстиниан гибнет при загадочных обстоятельствах. Щтанцлер естественно в такой ситуации приписывает это успеху своих козней. Ни Придды, ни тем более Катарина не спешат его разубеждать. Даже в последнем разговоре королева не говорит Штанцлеру правды. Она хочет убрать его с политической арены, чтобы он исчез и оставил ее в покое, а для этого только лучше, если он думает, что замешан в убийстве. Королева и говорит Штанцлеру, что у властей есть доказательство его причастности к убийству, а у неё, Катарины, отличное алиби. Так что Штанцлер с начала и до конца верит, что он спровоцировал убийство и не знает, что случилось на самом деле. Это и дополнительный мотив его активности в распускании слухов о картине - он не просто хочет навредить Рокэ, он ещё и отводит подозрения от себя.
Что там было в письме, не знаю. Раз его хотел использовать Манрик в деле о супружеской измене, возможно, что-то о детях королевы и отцовстве Джастина.
Валентин все время относится к королеве с уважением. Он ни разу не сказал о ней дурного слова. Можно возразить, что он говорил о королеве с Окделлом, которого терпеть не может, и с Жермоном, который только что потерял сестру, и потому Валентин с ними скрывал свои мысли.
Однако. Окделл предан Альдо. В разговоре с Окделлом нужно было бы притворяться, подчеркивая свою лояльность. Нужно было назвать королеву как положено, госпожа Оллар, и не поминать Агарисские протоколы. Назвал же Валентин в разговоре с Робером Олларию Раканой, и ни один мускул не дрогнул. Разговор с Окделлом производит впечатление, что Валентин считает королеву заслуживающей уважения и полагает невозможным отказать ей в этом уважении, когда она попала в беду, пусть даже чем-то придется рискнуть.
С Жермоном Валентин уже достаточно давно и между ними достаточно доверительные отношения, чтобы не врать в момент, когда Жермон просит правды о сестре. Можно было сказать: "Ваша сестра, которую вы не знали, погубила моего брата, которого я знал и любил". Для Жермона это не было бы крушением основ, он и так о Катарине ничего особо хорошего не думал. Валентин ничего такого не говорит, потому что он ничего такого не думает.
Вывод: Валентин считал, что Катарина не причастна к смерти Джастина. Более того, помощь Катарины в деле с письмом не была большим секретом в семье. Никто из Приддов не оговорил королеву, хотя в тюрьме у них не было возможности совещаться по этому вопросу. Перед посторонними королеву не выдавали, несомненно, по ее же просьбе, но свои знали, что она не при чем.