Этот фильм прогремел двадцать лет назад, и тогда я его смотреть не стала, так что в волне восхищения, которая омывала Бьорк в тот период, когда она, наверное, была этому восхищению рада, моей доли не было. Мой восторг добавляется к этому морю только сейчас.

Очень сильный фильм, гениальный, страшный и человечный. По форме это мюзикл, но мюзикл очень своеобразный. В песнях и танцах героиня проживает другую версию своей жизни, версию, где все добрые, где ничего плохого не случается. Однако в реальности всё случается наихудшим способом. В фильме показано отчуждение человека, безнадежное противостояние человека и системы, которая ломает всех, в сущности, неплохих людей, которые и сочувствуют, и ничего сделать не могут. Это система власти денег: нужны деньги на операцию, на адвоката, и если денег нет, человек погибает. Просто и страшно.

Антикапиталистический пафос этого фильма очевиден, и тем не менее тысячи людей до сих пор готовы ломать и рушить свою страну ради истинных капиталистических ценностей: как в перестройку за десять лет до фильма, так и регулярно после него вплоть до наших дней. С удручающей регулярностью.

@темы: кино, Танцующая в темноте

Фильм «Догвиль», также затрагивающий тему маленького городка и его ужасов, стоит всё же особняком в этом ряду. В «Догвиле» деревушка является моделью всего мира, это самозамкнутый локус, за пределами которого нет ничего. Страшная банда, которая в финале приходит в городок, как будто не является из конкретного места, а спускается с неба, как ангелы с карающими мечами, чтобы вершить суд и расправу. Этот замысел автора считывается очень явно, поскольку хорошо укладывается в концепцию.

Сюжет, который рассказывается в фильме, стар и прост: это история о прекрасном человеке, который хотел людям только добра, и терпел от них всяческое зло, несмотря на то, что у этого человека был могущественный отец, способный мгновенно убить всех и стереть этот городишко с лица земли полностью. В таком изложении сразу виден архетип – это евангельская история Христа.

Тот факт, что главный герой – это девушка, а не мужчина, перекликается с инвертированным финалом, где праведный гнев обрушивается на злодеев. «Догвиль» – своеобразный ответ на вопрос, который задают христианам с самого года Распятия: почему Иисус не испепелил всех своих врагов, если мог? В «Догвиле» эта старая справедливость осуществляется целиком и полностью. И даже вызывает катарсис.

@темы: кино, Догвиль

Еще одно кино текущего лета, которое развивает тему гибельных страстей, таящихся в маленьких мирках далеко от постороннего взгляда, это «Месть от кютур». Полнометражный австралийский фильм: невероятные виды, Кейт Уинслет и постаревший агент Смит, который и в этой сельской глуши очень хорош.

О злобе, насилии и коварстве, которые торжествуют за фасадом благопристойных деревушек, кто только ни писал и ни снимал. В этом ряду можно найти и романы Стивена Кинга, и жуткий «Догвиль», и комедию «Крутые легавые». В австралийском фильме нет ни мистики, ни религиозной притчи, ни сатиры, действие развивается в трагическом ключе.
Фильм можно считать мрачной версией известной максимы «Сделай людям добро, и они тебя достанут». Это история о том, что никакими усилиями и услугами изгой не может попасть в число избранных, переломить общественное мнение.

Единственное, что остается – это месть: с отщепенцем будут считаться, только если он устроит локальный апокалипсис.
В фильме также показано, что каждый, кто ожидает от людей человеческого поведения, доброты, сочувствия, просто порядочности, рискует всем самым дорогим, и даже жизнью. В этом смысле «Месть от кутюр» стоит рядом с «Профессионалом», но во французском кино эта идея показана более ярко и совершенно.

Что меня очередной раз удивило, так это огромная роль, которую в жизни этих сельских общин играют всяческие конкурсы, смотры самодеятельности и прочее народное творчество. Этот же момент был заметен в «Крутых легавых», и здесь он присутствует – жители городка готовы принять аутсайдера в свои ряды и простить проступок, которого не прощали двадцать пять лет, если она поможет им выиграть конкурс и обойти соседнюю деревню! В наших реалиях это самый фантастический момент.

@темы: кино, агент Смит, Австралия

Короткий детективный сериал ВВС, продолжающий традиции Агаты Кристи. Тут нет запертой комнаты, зато есть небольшой дом, где все соседи друг друга знают. В начале кажется, что никто не имел причин убивать жертву, однако в конце оказывается почти как в «Восточном экспрессе», причины были у всех. Раз посмотреть можно, совершенно неожиданный финал.

@темы: сериал, детектив

Борхес описал принцип, по которому работал Набоков, в эссе «По поводу классиков»:
«Классической является та книга, которую некий народ или группа народов на протяжении долгого времени решают читать так, как если бы на ее страницах все было продуманно, неизбежно, глубоко, как космос, и допускало бесчисленные толкования».

Набоков показал нам, как это делается на практике, выступив сам и как автор текста, и как множество читателей, создающих бесчисленные толкования. Вселенная в миниатюре, модель культурного космоса.

В эпоху постмодерна считается, что классическим может быть любое произведение. Если уделить достаточно внимания звену «народ решает», и применить современные методы управления сознанием, то можно сделать классикой и Шевченко, и кто там на этой роли в несчастной Белоруссии. Набоков честно показывает, что будет, если пытаться впихнуть в текст невпихуемое: безумный мир рушащегося сознания.

Книга очень сложная, но читать стоит. В конце концов, это не «Критика чистого разума», прорваться к смыслу можно за обозримое время. А раз можно, то значит, нужно.

@темы: книги, Набоков, Борхес

Но самое интересное разворачивается в комментариях. Комментатор уверен, что в своей поэме Шейд зашифровал историю короля Земблы, который был свергнут экстремистами, сидел под арестом во дворце, бежал по подземному ходу и скрылся в другой стране. Также в поэме есть мистический план, поскольку в ней предугадан маршрут убийцы короля, посланного в погоню экстремистами.

Посмотрим, каким методом пользуется комментатор, чтобы найти все эти удивительные вещи в поэме о житейских перипетиях скромного американцы. Первые несколько строк второй песни выглядят следующим образом:

Был час в безумной юности моей,
Когда я думал: каждый из людей
Загробной жизни таинству причастен,
Лишь я один – в неведеньи злосчастном:
Великий заговор людей и книг
Скрыл истину, чтоб я в нее не вник.

Комментарии к этим строкам таковы:

Был час – комментатор устанавливает, в какой именно день и час поэт написал эти строки;
Загробной жизни – длинные рассуждения о христианских и атеистических взглядах на посмертие;
Великий заговор – подробное описание операций роялистского подполья Земблы по спасению короля, а также биография убийцы, посланного экстремистами;
Людей и книг – перечисление мнений поэта Шейда о разных авторах и учениях, включая марксизм и фрейдизм.

Таким образом, в шести строках скрывается множество отсылок к самым разным происшествиям, временам, идеям, и в конце концов оказывается закодирован огромный объем информации.

Таким методом Кинбот комментирует всю тысячу строк поэмы. Комментарии постоянно ссылаются друг на друга, комментатор признается, что кое-где он приврал и подделал текст, одним и тем же событиям дается несколько объяснений, и в целом вся эта грандиозная система ссылок, отсылок и кодов охватывает всю жизнь короля и тех, кто его знает, и содержит ответы на любые вопросы о современном мире.

@темы: книги, Набоков

Роман Владимира Набокова «Бледное пламя» очередной раз демонстрирует высочайший уровень владения словом. Композиционно книга представляет собой поэму Джона Шейда и комментарии к поэме, составленные его коллегой по колледжу Кинботом. Поэмы занимает примерно четверть книги, основной сюжет разворачивается в комментариях. Чтобы понять смысл событий, нужно прочитать книгу не один раз, так что кто боится спойлеров, тому здесь делать нечего.

Поэма Шейда – автобиографическая. Само по себе великолепно мастерство поэта, который создает невероятные стихи о спокойной жизни провинциального преподавателя. Вот, например, взятое наугад описание природы:
В тетрадях школьных радостным лубком
Живописал я нашу клетку: ком
Кровавый солнца, радуга, муар
Колец вокруг луны и дивный дар
Природы – "радужка": над пиком дальним
Вдруг отразится в облаке овальном,
Его в молочный претворив опал,
Блеск радуги, растянутой меж скал
В дали долин разыгранным дождем.
В какой изящной клетке мы живем!

@темы: книги, Набоков

Фантасты Белаши о дыхании Дикого Поля и Белоруссии

Тяжелый в разных отношениях 2020 год является не столько однозначно плохим. В частности, весной текущего года вышел второй том сборника мистического фэнтези «Балканский венец» писателей Вука Задунайского, а также Александра и Людмилы Белаш. Осенью читатели смогут ознакомиться с еще одной совместной книгой тех же авторов «Паны, холопы и Другие», которая посвящена России, Украине и Белоруссии. Недавно «Одуванчик» опубликовал интервью с Вуком Задунайским. Сегодня на наши вопросы отвечают Александр и Людмила Белаш.

Александр и Людмила Белаш работают в жанре философский боевик со сложно сплетёнными сюжетными линиями, изобилием сюрпризов и интеллектуальными ребусами для продвинутых. Александр и Людмила живут и работают в Пензе, литературным творчеством занимались задолго до знакомства, но успеха добились, став соавторами. На счету соавторов более 140 рассказов, статей и эссе. Дважды издавалась частными лицами их повесть «Охота на Белого Оленя» (II место в номинации «Фантастическая и приключенческая литература» на сетевом конкурсе «Тенета-Ринет» в 1998/1999 г.); рассказ «Лёгким шагом по Нью-Йорку» получил III место на литературном конкурсе «Сетевой Бродвей» в Нью-Йорке (2000 год). Также перу соавторов принадлежат повести «Двойное дно», «Человек тьмы», «Огонь повсюду» и «Чёртово отродье», написанной совместно с пензенским автором Александром Дыхловым. В 2002 г. издательство «ЭКСМО-Пресс» выпустило первое крупномасштабное произведение супругов Белаш — научно-фантастическую трилогию «Война кукол», до этого публиковавшегося в питерском журнале «Labyrinth» в течении трёх лет.

Сегодня Людмила и Александр отвечают на вопросы о своем творчестве для читателей «Одуванчика».читать дальше
oduvan.org/interesnosti/novosti-russkogo-mira/s...

@темы: Россия, Андрей Валентинов, литература, Александр Еременко, Вук Задунайский, Украина, Александр Белаш, Людмила Белаш, философский боевик, Белоруссия, Генри Лайон Олди, фантастика

«Философия Канта вообще верная; но только в своих результатах, а не в своих основаниях. Все больше удивляюсь этому неповторимому мыслителю; думаю, у него есть некий гений, который открывает ему истину, не показывая ее оснований!»

Фихте И. Г. Письмо к Г. Штефани, декабрь 1793 Г.1
Fichte H.I. Johann Gottlieb Fichte’s Leben und literarischer Briefwechsel. Bd. 2.
Sulzbach, 1831. S. 393‒394.

Аронсон Д.О. Философия без умозрения: кантовский ответ Энесидему // Историко-философский ежегодник, 2016.

@темы: философия, Кант, Фихте

Нина Ищенко

Статья посвящена проблеме продуктивности политтехнологических манипулятивных технологий, которые используются для организации государственных переворотов путем так называемого мирного протеста. Показано, что реализация сценария «цветной революции», включающего сакральную жертву среди протестующих, опирается на мифологические пласты общественного сознания. Для анализа мифологического составляющего современного массового сознания использованы категории философии мифологии Шеллинга: теогонический процесс, сукцессивный политеизм, царство Кроноса, огненная жертва, разрушающая это царство. На основе анализа советской политической мифологии, показано, что образ советского государства в массовом сознании сильно мифологизирован и имеет характерные черты царства Кроноса. На материале украинского Евромайдана в 2014 г. и его политтехнологического обеспечения выявлено, что те же специфические черты воспроизводит в своих клише пропаганда «цветных революций», описывая реальность того государственного строя, который она хочет свергнуть. Рассмотрены актуализации архетипа сакральной жертвы в антисоветской пропаганде периода утверждения демократии и в антироссийской пропаганде последних двух десятилетий, а также полноценную реализацию архетипа сакральной жертвы в образе «Небесной Сотни» (несколько десятков человек, убитых в Киеве в 2014 г. при переходе протеста в фазу открытого насилия). Причина того, почему сакральная
жертва вызывает уничтожение старого строя и реализацию новых политических форм, лежит в актуализации мифа об уничтожении царства Кроноса, который был подробно проанализирован Ф. Шеллингом.

Ключевые слова: Ф. Шеллинг, философия мифологии, мифологизация сознания, общественное сознание, сакральная жертва, цветные революции, Евромайдан 2014 г.

«Цветные технологии» становятся частью политической жизни современных обществ. Все чаще в течение последних десятилетий для устранения неугодного правительства наряду с прямым военным переворотом используются цветные революции. Примеры этого только на постсоветском пространстве следующие: революция роз в Грузии в 2003 году, тюльпановая революция в Киргизии в 2005 году, оранжевая революция на Украине в 2004 году и Евромайдан там же в 2014 году, бархатная революция в Армении в 2018 году. Одним из важных элементов цветной революции является сакральная жертва со стороны протестующих. Архетип жертвы за новый порядок имеет мифологические корни и может быть осмыслен с привлечением философии Шеллинга.

Цветные революции делаются по одному и тому же сценарию, описанному у Джина Шарпа в «Политике ненасильственных действия»: начинаются с мирных протестов, а заканчиваются государственным переворотом. Несмотря на то, что книга вышла еще в 1973 году, цветные технологии продолжают работать, причем с теми же самыми людьми, которые наблюдая процесс со стороны, в другой стране, полагали, что сами никогда не поддадутся на манипуляцию.

Гибель сакральной жертвы во время протестов, одного человека или коллективного героя (на Украине в 2014 году это была так называемая «Небесная сотня»), воодушевляет протестующих, провоцирует эскалацию насилия, и легитимизирует противоправные действия в глазах сторонних наблюдателей, которые сами не участвуют в событиях. Вариант этот настолько важен, что в некоторых случаях сакральную жертву убивают сами протестующие, выдавая это за действия противника. Не существует рационального объяснения того, почему гибель одного человека должна лично коснуться миллионов жителей страны, заставить их одобрять насилие, государственный переворот и следующий за этим хаос в экономике и внутренней политике своего государства. Объяснение этому можно найти, обратившись к мифологической составляющей массового сознания.

Исследователи полагают современное массовое сознание существенно мифологизированным [9]. Теоретические основания анализа мифологических образов в постсоветских обществах, включая российское, приведены в статье Т.Евгеньевой и В. Титова [2, с. 121 – 123]. Авторское исследование основывается на том, что мифологическую составляющую массового сознания нельзя свести к искусственно-созданным идеям и образам, которые насаждаются средствами манипуляции. Мифологические образы – неотъемлемая часть массового сознания, внутренне ему присущая, которую невозможно полностью элиминировать [2, с. 123]. Как утверждает Р. Барт, человек никогда не остается без мифа, потому что разрушение мифа приводит не к торжеству рациональности, а к замене старого мифа новым [4].

Как показывает А. Ф. Лосев в своей работе «Диалектика мифа», миф не является фантастическим вымыслом или фикцией, он также не есть схема или аллегория, миф не может быть описан как научное построение, а также как теоретическая теологическая конструкция. «Миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная, действительность» [6, с. 27]

Культурфилософский дискурс XIX века рассматривает миф как универсальный социокультурный феномен. В рамках междисциплинарного изучения мифа и мифосознания, которое началось в 20 веке и продолжается до сих пор, миф выступает как базовая форма, в которой существует общественное сознание. Миф позволяет осуществлять солидарные социальные действия для достижения коллективно-значимых целей общества [10, с. 184]. Таким образом, основная функция мифа сегодня – социально-практическая [3, с. 38].

Одним из самых выдающихся исследователей мифологии в 19 веке был Ф. В. Й. фон Шеллинг(1775 – 1854). В конце XX-го века происходит своеобразный ренессанс в изучении Шеллинга в Германии [7, с. 58]. Большая часть архива Шеллинга была уничтожена во время бомбежки Мюнхена в 1944 году [7, с. 62]. Это существенно затрудняло работу по осмыслению творчества философа, однако новые находки в архивах и переиздания уже опубликованных трудов приводят современных философов к мысли, что научный потенциал философских идей Шеллинга до сих пор не реализован в полной мере. Одной из сфер, где философия Шеллинга наиболее значима, является мифология.

Мифологией Шеллинг интересовался со времени обучения на богословском факультете в Тюбингене, когда он написал статью «О мифах, исторических сказаниях и философемах древности» (1903) [1, с. 133]. А итог своим многолетним исследованиям в области мифологии Шеллинг подвел в цикле лекций «Философия мифологии» (русское издание в 2013 году, перевод издания 1856 годы, вышедшего вскоре после смерти философа). В дальнейшем ссылки на лекцииШеллинга по мифологиибудут даваться по этому изданию.

В своих лекциях (докладах, как они названы в книге) Шеллинг обосновывает объективность мифологии. Он показывает, что мифология не может быть выдумкой отдельных людей, которая силой навязана остальным. Мифологические представления обладают такой объективной силой, что могут перевесить требования природы, жадность и жалость: люди приносили в жертву богам необходимые вещи и своих детей. Выдумка отдельного человека никогда не смогла бы получить такую власть над целыми народами.

Мифология также не является аллегорической схемой, в которую облекают открытые ранее философами научные представления о природе и человеке [11, с. 158; 12, с. 218 и сл.]. Мифология по сути является теогонией, историей богов. Мифология в сознании представляет собой теогонический процесс, имеющий объективные основания. Боги в теогоническом процессе выступают с непререкаемой объективностью, у сознания нет выбора, принимать их или нет. Сознание может освободиться от мифологических представлений, только пройдя теогонический процесс полностью, пережив почитание разных богов [11, с. 159].

Таким образом, теогонический процесс представляет собой сущностный политеизм. Для конкретизации этого процесса Шеллинг предлагает понятие сукцессивного политеизма [11, с. 168]. Сукцессивный политеизм отличен от одновременного политеизма тем, что разные боги полагаются не одновременно, а последовательно. Каждая такая смена божества представляет собой кризис сознания, потрясение и катастрофу, которые Шеллинг считает самыми значительными из тех, что переживало человечество, несмотря на то что в историческое время от них почти не осталось следов.

Смена божества при сукцессивном политеизме носит такой катастрофический характер, потому что мифологическое создание охватывает всю сферу сознания человека и не имеет альтернативы. Шеллинг считает, что мировосприятие и мировоззрение народа субстанциально определяется его мифологией. В мифологии выражаются нормы и ценности, конституирующие народ, позволяющие ему транслировать свою культуру другим поколениям. В своих лекциях Шеллинг использует достижения В. Гумбольдта и на сто лет раньше обосновывает то учение, которое получило название гипотезы Сепира-Уорфа, о том, что восприятие и описание мира предопределены языком[см. 8, 210].

Шеллинг тесно связывает процесс порождения мифологии и процесс порождения языка, показывая, что к обоим явлениям приложимы одни и те же характеристики. Мифология, как и язык, сущностно определяет облик народа и само его существование. Как нет народа без языка, так нет народа без мифологии. Мифология, как и язык, не может быть создана искусственно. Шеллинг считает, что мифология и язык порождаются одновременно, это две стороны одного и того же процесса народообразования. Таким образом, по Шеллингу, язык и мифология выступают как конституенты этнической идентичности [11, с. 85 и сл., с. 99 – 115].

Шеллинг показывает, что никакой народ не придумывает умершего бога, бог это всегда бог живой. И если в мифологии греков говорится, что сначала богом был Уран, потом Кронос, потом Зевс, это означает, что в течение какого-то времени греки поклонялись верховному богу Урану, не зная Кроноса, потом мировоззрение народа кардинально поменялось, Уран устарел, ушел в прошлое, умер, на его место встал Кронос, и далее Кронос стал богом прошлого, когда воцарился Зевс [11, с. 100]. Это значит, что в случае эллинов на едином биологическом материале сменилось три разных народа, поменялось три менталитета, три раза сменилось коллективное сознание. И если греки, которых мы знаем, поклоняются Зевсу, прежние боги их мифологии означают другой народа, не греков, а тех, кто еще не стал греками. Таким образом, Шеллинг объясняет, почему сукцессивный политеизм сопровождается катастрофическими кризисами сознания, когда в результате непреодолимой реальности вновь появившегося бога меняется весь строй жизни народа, включая язык, мировосприятие, нравы и обычаи, нормы поведения и культурные ценности [11, с. 103].

Шеллинг считает, что теогонический процесс нужно рассматривать в его целостности у всех народов, поскольку это процесс объективный и универсальный, охватывающий все человечество по единым законам. Мифологии разных народов находятся в системном единстве, они могут пояснять и дополнять друг друга [12, с. 451]. Шеллинг также неоднократно указывает, что высшие формы мифологии содержат все предыдущие более простые формы в свернутом виде.

Одним из универсальных мифологических архетипов, которые повторяются у разных народов, является ситуация замены старого бога новым и огненная жертва сына бога в связи с переходом к новому миру. Шеллинг рассматривает эту часть теогонического процесса на примере пар божеств Кронос/Зевс, а также Зевс/Дионис и Зевс/Геракл.

Исходя из положения, что единство народа обеспечивается единством сознания, и того, что первый бог в процессе сукцессивного политеизма является богом единства, Шеллинг получает возможность объяснить те подробности греческой и римской мифологии, которые описывают царство Кроноса (у римлян Сатурна). Кронос – в первую очередь бог прошлого, то есть бог умерший. Жизнь при Кроносе воспринимается как отошедшая в безвозвратное прошлое. Кронос – это единый бог в силу своего могущества и непререкаемой мощи. Царство Кроноса – это легендарный золотой век, когда люди были могучими и здоровыми, и все у них было общее. Таким образом, царство Кроноса – это царство единообразия.

Царство Кроноса должно было длиться вечно. Известно, что Кронос поедал своих детей, других богов, то есть, как показывает Шеллинг, уничтожал возможность изменений в народном сознании. Царству Кроноса положен предел насильно. Зевс, последний сын Кроноса, которому удалось избегнуть поглощения, убивает Кроноса, отправляет его навечно в прошлое, обеспечивая возможность изменений в сознании и в жизни. Изменения носят амбивалентный характер – с одной стороны, это богатство и разнообразие форм, с другой же стороны, именно в силу богатства форм, это неизбежная борьба между ними. Поэтому старое царство Кроноса тоже носит амбивалентный характер – Кронос дик и могуч, он уничтожает будущее, однако в его царстве существовало равенство без потрясений, стабильность и устойчивость. Свержение Кроноса и воцарение Зевса – это хоть и перемена к лучшему, но все же одна из катастроф греческого мира [12, с. 479 и сл.].

Таким образом, взаимоотношение Кроноса с его сыновьями – это отраженный в процессе теогонии момент зарождения греческого народа как такового. Этот момент в силу его важности осмыслялся греками неоднократно. Разные стороны одного процесса в мифологии персонифицируются и выступают как отдельные боги. Кроме того, система взаимоотношений между богами дублируется в следующий период развития народа и его мифологии, поэтому на Зевса и его сына переносится история первого верховного бога и его сыновей. В таком дублировании Зевс как верховный бог замещает Кроноса, а история его сына показывает, что же происходит в народном сознании после того, как царство Кроноса ушло в прошлое. Значимые детали, позволяющие реконструировать древнюю эпоху освобождения сознания из царства Кроноса, содержатся в истории сына Зевса Диониса и сына Зевса Геракла.

Диониса сами греки называют древнейшим богом, как и Геракла, которых было несколько, и первый Геракл, как отмечает Павсаний и Геродот, тоже был одним из древнейших богов. Дионису и Гераклу приписываются сходные функции – Дионис научил людей делать вино и проводить совместные праздники, а древний Геракл был основателем городов и победителем чудовищ, то есть оба бога выступают как податели и создатели новой жизни, жизни в обществе, в отличие от простой и дикой жизни периода Кроноса.

Поскольку убийство Кроноса имеет не только позитивный, но и негативный аспект, это выражается в истории обоих богов. За разрушение единого и вечного царства каждый бог получает наказание: Диониса разрывают на части (историю Диониса как умирающего и воскресающего бога двухгодичного цикла см. [4, с. 126 и сл.]), Геракл терпит притеснения и гонения от своего двоюродного брата Эврисфея и должен служить ему, выполняя все его задания.

Оба бога получают божественный статус не сразу, а только после смерти. Геракл, как известно, сжигает себя заживо, страдая от невыносимой боли от отравленной крови кентавра Несса, а Дионису нет нужды себя сжигать, потому что его мать Семела была сожжена молнией Зевса еще до его рождения [12, с. 269]. Таким образом, огненная смерть первого, любимого сына верховного бога является единственным путем его обожествления. Но обожествление означает признание правомочности того, что он приносит людям – гражданской жизни, гражданского общества взамен единообразного вечного царства Кроноса.

Далее, Шеллинг обращает внимание на обычай, который бытовал у финикийцев, израильтян и других народов того ареала в Малой Азии, где процветал культу Диониса, а именно огненная жертва царского сына. В случае какой-либо катастрофы, военного поражения, эпидемии, эти народы приносили в жертву сына царя, даже единственного. По согласному сведению всех древних историков, такого ребенка сжигали живым. Шеллинг замечает, что хотя нельзя доказать, что этот род смерти практиковался повсеместно, однако он безусловно присутствует как требование религиозного сознания [12, с. 237 и сл.].

Связь этого обряда с огненной смертью Диониса и Геракла очевидна. Известно, что в архаических религиозных системах царь является земным заместителем верховного бога. В момент глобальной катастрофы, которая ставит под вопрос само существование народа, народ заставляет царя повторить поступок верховного бога – пожертвовать своим сыном, как сделал это Кронос, чтобы тем самым удержать в реальности существование народа, его общественной жизни, предотвратить скатывание в единство и неразличимость первоначального царства Кроноса. Как смерть Геракла и Диониса только и могла утвердить те нормы гражданской жизни, которые они насаждали, так и смерть царского сына должна подтвердить сохранение этих гражданских начал в данном конкретном месте, здесь и сейчас.

Универсальность мифологического процесса и наличие в мифологическом сознании всех старых форм в скрытом виде позволяют обнаружить тот же архетип в проявлениях современного мифологического сознания. Впервые в новейшей истории России мифологема сакральной жертвы, которая должна утвердить разрушение старого единства и утверждение нового разнообразия, была опробована в процессах разрушения советской мифологии в перестройку и в процессе демократизации.

Исследователи советской мифологии Т. Евгеньева и В. Титов приводят следующие характеристики советского политического мифа: единственно истинный характер предлагаемых норм и ценностей; символическое значение событий и личностей; персонификацию причин событий. Они также выделяют в системе советской мифологии элементы, свойственные архаичному мифу: наличие упорядоченного «своего» пространства, которое противостоит хаотическому чужому; начало и конец времени; ритуалы, воссоздающие сакральные события [2, с. 124–125]. Это царство единообразия в мышлении и реальности, подавляющее всякое разнообразие, однозначно соотносится в мифологическом аспекте с царством Кроноса.

Одним из направлений деструкции советской мифологии, как указывают исследователи, проходила по следующим направлениям, является конструирование мифологического образа сакральной жертвы, чья кровь разрушает прежний порядок [2, с. 125–131].

Как сакральная жертва за новый демократический порядок выступали сначала три человека, погибшие при штурме Белого дома в 1993 году. Далее в российском либеральном дискурсе в роли сакральной жертвы за демократию выступали Г. Старовойтова, депутат госдумы, убитая в 1998 г, и А. Политковская, либеральная журналистка, убитая в 2006 г. С недавнего времени эту роль стал выполнять Б. Немцов, застреленный в 2015 г [2, с. 130]. Однако эти мифологические архетипы действуют только на ту часть общества, которая является носителем архаичного мифологического сознания. В России та часть населения, для которой эти имена и события символичны, очевидно составляет меньшинство. На Украине же, к примеру, в 2014 году, в обстановке, которая дестабилизировалась всеми возможными средствами, включая агрессивную пропаганду и целенаправленное обращение к архаическим слоям сознания, древние мифологические структуры были актуализованы и повлекли социально-практические действия.

В украинской пропаганде с 2014 года актуализируется образ СССР как царства бесконечной мощи и агрессивного подавления всякого разнообразия. Обретение Украиной независимости в 1991 году ритуализируется и воспроизводится как подвиг освобождения из царства дикости, уравниловки, стабильности, несокрушимости. Хотя прошло уже почти три десятилетия, активность пропаганды не снижается, а растет – пик борьбы с советским прошлым знаменует декоммунизация на Украине, начатая в 2015 году, в рамках которой были переименованы сотни больших и малых населенных пунктов. Пропаганда против президента Януковича, которого свергли в 2014 году, постоянно эксплуатировала концепцию советского, совкового государства, которое он создал, и которое не дает развиваться разнообразию, понимаемому как демократия и европейские ценности. Такая интенсивность использования архетипа показывает, что мифологический образ царства Кроноса по-прежнему важен для построения украинской идентичности.

Логика развития мифологической ситуации задана столь же жестко, как и логика математической идеи: разрушить царство Кроноса можно только ценой огненной жертвы. Постоянное и длительное использование коктейлей Молотова украинскими протестующими, воспетое еще и в современной событиям песне белорусской группы Ляпис-Трубецкой «Воины света», где все время в кадре огонь, актуализовало эту деталь архетипа и подготовило последующие события. Коллективная кровавая жертва, Небесная сотня, в мифологическом аспекте является началом нового мира многообразия, который уничтожает старый мир единства. Именно на этом этапе срабатывает социально-практическая функция мифа, и начинается коллективное действие, которое привело к государственному перевороту и последующей войне с Донбассом.

События на Украине демонстрируют в завершенном виде миф как программу множества цветных революций. Обращение к скрытым пластам мифологического сознания, которые присутствуют в любом этносе, приводит к социально-значимым действиям, которые затрагивают весь социум и позволяют ему действовать в единстве. Современное общество на самом деле не преодолело мифологическое сознание, что в принципе невозможно. В современном общественном сознании сосуществуют разные мифологические формы, включая самые архаичные, и их реализация возможна по архаичным же сценариям, включающим кровавую жертву.

Шеллинг считал, что мифология не может преодолеваться волевым усилием, а должна только проживаться коллективом, реализуя в настоящем все заложенные в образе потенции. Только полностью раскрыв все свои возможности, старый бог уйдет и сменится новым. Однако в наше время, когда мифологический процесс по большей части прожит человечеством, элементы и образы мифа используются политтехнологами не в органическом единстве, а в произвольных комбинациях. Возможно ли противодействие политтехнологиям, опирающимся на мифологический базис, включающий кровавую жертву? В мифологических пластах сознания современного общества сосуществуют разные мифы, способные отправить в прошлое самые архаичные варианты, однако как именно можно это реализовать, вопрос дальнейших исследований.

Литература

1. Бурковский М. В. Мифология в свете философских исканий Шеллинга // Вестник ВГУ. Серия: Философия. 2013. № 1. С. 131 – 139.
2. Евгеньева Т. В., Титов В. В. Образы прошлого в российском массовом политическом сознании: мифологическое измерение // Политическая наука, 2017. № 1. С. 120–137.
3. Екимова О. В., Курочкина Л. Я. Мифотворчество: особенности проявления в системе современных ценностей // Вестник Воронежского государственного технического университета. 2009. Том 5. № 7. С. 36–38.
4. Кереньи К. Дионис: Прообраз неиссякаемой жизни: Пер. с нем. М. :Ладомир, 2007. 319 с.
5. Косов А. В. Мифосознание: функции и механизмы [Электронный ресурс] // Аналитика культурологии. 2007. № 1(7). Режим доступа: analiculturolog.ru/архив-журнала/2007-year/выпуск-1-7-2007
6. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М. : Издательство политической литературы, 1991. С. 21–186.
7. Резвых П. В. Шеллинг в свете новейших исследований // Вестник РУДН, сер. Философия, 2003, № 1 (9). С. 58–66.
8. Уорф Б. Л. Наука и языкознание // Языки как образ мира. М. : Издательство АСТ; СПб. : TerraFantastica, 2003. С. 202 – 219.
9. Хабибуллина З. Н. Мифологизация массового сознания // Манускрипт. Тамбов: Грамота, 2018. № 12 (98). Ч. 1. С. 129–133.
10. Хоконов М. А. Мифологическое сознание как объект философско-культурологического исследования // Вестник Адыгейского государственного университета Майкоп. 2013. С. 178–184.
11. Шеллинг Ф. В. Философия мифологии. В 2-х т. Т. 1. Введение в философию мифологии / Пер. с нем. В. М. Линейкина; под ред. Т. Г. Сидаша, С. Д. Сапожниковой; вст. ст. Т. Г. Сидаша. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2013. 480 с.
12. Шеллинг Ф. В.Философия мифологии. В 2-х т. Т. 2. Монотеизм. Мифология / Пер. с нем. В. М. Линейкина; под ред. Т. Г. Сидаша, С. Д. Сапожниковой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2013. 544 с.

@темы: цветные революции, ФМО, Шеллинг, Украина, философия мифологии, Белоруссия

Статья Нины Ищенко «Сакральная жертва в практике цветных революций» была опубликована в 2019 году, в Санкт-Петербурге, в научном журнале «Вестник Санкт-Петербургского государственного института культуры». Этот текст обсуждался на заседании Философского монтеневского общества Луганска в феврале 2020 года. Аудиозапись доклада доступна по ссылке: oduvan.org/nashi-proekty/fmo/sakralnaya-zhertva...

Рассуждая зимой о сценариях государственных переворотов на заседании ФМО, присутствовавшие считали, что вопрос о спонтанных народных выступлениях за свободу закрыт уже очень давно. Однако вещи, которые для специалистов банальны как таблица умножения, для людей другой сферы деятельности обладают притягательностью и новизной, порождая совершено неадекватный энтузиазм.

События последних дней в Белоруссии и реакция на них подтвердили зимние впечатления. Обсуждение в сетях попыток переворота дает такие примеры массовых восторгов по поводу свободолюбивых соседей, как будто цветные революции не шли победным шествием по постсоветскому пространству в течение последних тридцати лет. Особенно удивляют в этом плане киевляне, которые поучаствовали в двух Майданах и сохранили столько пыла для третьего, белорусского, прельстившего их новизной и небывалым развитием событий.

Стандартный сценарий с философским комментарием изложен в тексте статьи, в пдф-файле на сайте: oduvan.org/nashi-proekty/fmo/obsuzhdenie-tsvetn...

@темы: цветные революции, Луганск, ФМО, Украина, Белоруссия

Предположим, история о красной эмигрантке из прошлого поста не выдумка, и Лавренёв знал именно этот вариант – историю любви. Из этой истории писатель сделал подлинную трагедию о долге и категорическом императиве, которая оказывает гораздо более сильное воздействие, особенно в странах русской культуры, где люди за Канта и убить могут (мелькал несколько лет назад реальный случай в криминальной хронике). Сюжет у Лавренёва получился ближе к царству вечных идей, чем тот вариант, который смог реализоваться в действительности. Похожая ситуация сложилась с историей мальчика, которого помещик затравил собаками, из «Братьев Карамазовых» Достоевского.

Все помнят эту историю – на этой истории Иван основывает свой отказ от блаженства в Царстве Божием и возвращает билет. Некий помещик ради забавы велел затравить собаками крестьянского мальчика на глазах у его матери. Иван считал бесчеловечным будущее примирение убийцы и несчастной матери. Пусть она простит свои страдания, но как она может простить страдания своего невинного сына? Что это будет за блаженство, в котором зло останется безнаказанным и получит в конце концов даже жизнь вечную?

Помимо религиозных, из этой истории делаются и идеологические антирусские выводы. Она стала штампом, который многие принимают за реальный факт, подтверждающий извечную русскую дикость – в противовес извечной европейской цивилизованности.

Современные историки литературы иногда радуют блестящими находками, и одна из них относится как раз к истории этого мальчика. Иван говорит, что он прочитал историю в газете. Достоевский на самом деле тоже прочитал историю в газете, но это была другая история. Дикая выходка помещика имела место, но кончилась она иначе. Собаки были натасканы на зверя, и добежав до человека, они просто остановились. Бедная женщина не смогла этого воспринять, потому что еще до того, как собаки добежали, она упала без сознания и после этого сошла с ума. Дикая тупая шутка, в которой, однако, никто не погиб.

Вот какую историю знал Достоевский. Почему в его истории мать не падает, а ребенок гибнет? Потому что в православной традиции Богородица называется нерушимая стена. Она переживает смерть сына, задавая тем самым образец на все времена. Достоевский хотел показать не столько повседневное событие, сколько его вечный прообраз.

В обоих случаях литературное произведение оказывается не слабым подобием реальной жизни, а напротив, лучшим воплощением идеи, чем это получается в реальности.

@темы: книги, Достоевский, Лавренёв

О книге Бориса Лавренёва «Сорок первый» я уже писала, и в блоге (ninaofterdingen.livejournal.com/512150.html), и в сборнике «Локусы и фокусы современной литературы».
Сорок первый – это не год, это убитый девушкой-снайпером Марюткой противник. Она красная, он белый, любовь борется с долгом, долг побеждает. В двадцатые годы эта история была экранизирована.
Деконструкция красных сюжетов с белых позиций не стихает с перестроечных времен. Вот какую форму принимает она в следующей статье:
Ожегова О.А, Посадский А.В. Киносимволы гражданской войны: море любви и пески ненависти // История и историческая память. – № 2 – 2010 – С. 196-205 со ссылкой на Смоленцев-Соболь, Н.Н. Каспий, море любви // Верность – Fidelity. Издание общества ревнителей памяти блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого). 2009. № 133. См.: URL: www.metanthonymemorial.org/VernostNo133.html. (дата обращения: 01.09.2010).

Цитата:
«Автор сообщил нам, что история написана, «как услышана», и в этом смысле – документальна. Автор услышал ее из уст великолепной пожилой Русской дамы в 1996 г., в штате Нью-Джерси, в окрестностях Лэйквуда. В свои почти 100 лет она сохраняла ясность ума и непоколебимую память о своей первой и единственной в жизни настоящей любви.
Событийно история похожа на лавреневскую: красный отряд и белые, бои, гибель красного отряда. Остаются двое: красная и белый, женщина и мужчина. Героиня ранена, недавний враг умело и молчаливо выхаживает, став для нее «молодым, ясноликим принцем, князюшкой, солнышком красным». О нём когда-то рассказывала старенькая бабушка, о нём мечталось и грезилось когда-то давным-давно, когда не было ни красных, ни белых, когда не было войны, когда священники радостно возглашали: «Христос воскресе!». У них была хижина, солнце, море, Бог и Любовь…
Но, пришли люди. Это красные. Белый офицер крепко связывает свою возлюбленную, составляя ей алиби перед красными, отходит подальше от ее укрытия и ведет последний, безнадежный бой. Женщина, затем – местная красная героиня с недолгой газетной шумихой, погружается в трудную советскую жизнь без радости и надежды. С отступавшими из России немцами в 1944 г. уходит на Запад. Фильм Г. Чухрая в американском кинотеатре для нее – не более чем очередная «художественная» агитка и приманка большевиков, грубая и циничная».

По художественной силе эта история очень уступает книге Лавренёва.

@темы: кино, коллаборанты, эмигранты, Лавренев

Сериал «Человек в высоком замке», четыре недлинных сезона, очень неплох. Проработанный детально мир, великолепные злодеи. Главная героиня не совсем вменяемая, но это часто бывает с главными героинями. И финал выдержать на уровне не получилось, но это опять же бывает нередко. Практически до самого конца сохраняется динамика, интрига, американские подпольщики, американские эсэсовцы, зрелищность, характеры и даже затасканную тему параллельных миров удалось раскрыть на высоком художественном уровне. Группенфюрер Джон Смит из Нью-Йорка впечатлил меня навсегда – после Штирлица это единственный человек в форме, который умеет думать в кадре. И к плюс ко всему Вселенная в его лице удовлетворила запрос на мужчину, который может дожимать ситуацию, а не посылает признания в любви в ноосферу только тогда, когда дама гарантированно его не слышит, как делал незабвенный мистер Риз.

Сериал этот я посмотрела только потому, что уже давно знала о книге, по которой сделан фильм, из замечательного текста Армена Асрияна:
«В конце шестидесятых вышел роман замечательного американского фантаста Филиппа Дика «Человек в высоком замке». Это был первый – и по сию пору лучший – роман в жанре «альтернативной истории». Собственно, развилка истории в романе была проста до тривиальности – описывался мир, в котором вторая мировая война закончилась победой Германии и Японии. Впоследствии авторы, работающие в том же жанре, находили куда более остроумные и неожиданные развилки, но никому не удалось приблизиться к Дику ни по уровню литературного мастерства, ни по подробности и правдоподобию описываемого мира. Но сегодня этот роман интересует нас только с одной, довольно частной точки зрения.
Действие романа происходит в конце шестидесятых, в Калифорнии, входящей в японскую зону оккупации, и в нескольких мелких буферных государствах в районе Среднего Запада. В начале книги происходит беседа в кабачке, где один собеседник, только что вернувшийся из Нью-Йорка, входящего в немецкую зону оккупации, взахлеб описывает другому новинку инженерной мысли – «ты только представь – радиоприемник, а в нем еще такой экранчик маленький, а в экранчике этом видно, кто у микрофона говорит!». Слова «телевидение» в этом мире не существует – просто потому, что к моменту описываемых событий оно только возникает.
Происходит эта беседа на фоне доносящихся из приемника на стойке последних известий, которые все внимательно слушают, только когда сообщаются новости о состоянии здоровья фюрера, после чего завязывается оживленный спор о том, кто возглавит рейх после смерти Гитлера и как это отразится на мировой политике. Все спорщики игнорируют транслируемую «производственную рутину» – сообщения об урожаях на территории бывшего Средиземного моря, рассказы об очередной партии колонистов, переселяющихся на Марс, об очередной юпитерианской экспедиции…»
oduvan.org/chtivo/esse/pochyom-kompyuter-dlya-n...

Книгу я так и не прочитала. Линия, отмеченная в статье, в сериале не сохраняется совсем, так что в этом смысле я ничего не потеряла. Зато в сериале есть некоторая разница в японской и немецкой зонах оккупации.
В сериале не раз показывается и проговаривается, что расовые законы рейха в Тихоокеанских Японских Штатах соблюдаются слабо или почти не соблюдаются, на этих территориях живет довольно много евреев и негров – они здесь в принципе есть, в отличие от Нью-Йорка. В то же время в нью-йоркском отделении СС командует группенфюрер Джон Смит, и все его подчиненные – местные, а в кемпейтай города Сан-Франциско служат одни чистокровные японцы. Это их и погубило в сериале – за почти двадцать лет никакой интеграции не произошло, японская власть держится на штыках, как и в момент завоевания, не возникло прослойки местных жителей, заинтересованной в сохранении японского владычества. С западной же стороны такая прослойка есть, и очень значительная. Сопротивление тут в абсолютном меньшинстве. Берлин, безусловно, столица мира, и европейцы из Германии везде хозяева жизни, но большинство американцев обжились и строй этот поддерживают: «Это Нью-Йорк, дружище. Если у тебя проблемы с Гитлером – у тебя проблемы со мной».

@темы: кино, Германия, сериал, Япония, Человек в высоком замке

В прошлом номере «Казачьего вестника» мы писали о разрушенном содовом заводе и о попытках спасти край, не прекращая войну, а поднимая из катакомбных могильников древних террафоксов и восстанавливая бельгийское наследие Лисичанска. Сегодня речь пойдет о еще одном проекте, посвященном Лисичанску, в котором задействована уже Германия, а не только Украина. Речь о канатной дороге между Лисичанском и Северодонецком, которой в действительности не существовало.

Как пишет издание «Немецкая волна» (DW), весной 2019 года жителей Лисичанска и Северодонецка, расположенных на подконтрольной Киеву территории Луганской области, вдруг начали опрашивать на улицах о том, как они относятся к проекту построения канатной дороги между двумя городами. На улицах можно было увидеть билборды и наклейки с рекламой этого проекта под названием «Северный лис». На самом деле никакого проекта не было – все это было частью художественной акции, которую вместе разработали и реализовали немецкая художница швейцарского происхождения Сибилла Фойхт (Sibylle Feucht) и ее украинская напарница Маша Вареникова.

В интервью DW Сибилла Фойхт говорит, что идея выдуманной канатной дороги родилась у нее во время первого путешествия в Северодонецк и Лисичанск в октябре 2018 года. Тогда она познакомилась с краеведом, который нашел в архивах документы, свидетельствующие, что в 1964 году был сделан настоящий проект подобной канатной дороги, с тем отличием, что она вела из Лисичанска к берегу Северского Донца. После бесед с людьми мысктыням показалось, что Лисичанск и Северодонецк хоть и расположены недалеко друг от друга, но не имеют диалога. Взяв в пример колумбийский город Медельин и столицу Боливии Ла-Пас мысткыни решили помочь лисичанам и северодончанам наладить диалог с помощью фейкковой канатной дороги.
Итак, проект был начат: были установлены рекламные щиты с изображением канатки, создана Facebook-страница этой канатной дороги и аккаунт в Instagram. И… все! После чего были отчеты перед спонсорами этого безобразия.

«Было бы хорошо иметь возможность провести позже дискуссии с различными группами местного населения, чтобы посмотреть, как они восприняли эту метафору канатной дороги», – говорит Сибилла Фройхт.

Откуда деньги на метафору канатной дороги, спросит дорогой читатель и будет абсолютно прав! Сибилла отмечает, что подобные культурные проекты поддерживают разные структуры Европейского Союза и Британского совета. В частности, немецкий Гёте-Институт и украинская общественная организация «Ґараж ґенґ» профинансировали несуществующую канатную дорогу из Лисичанска в Северодонецк.

Зачем вливаются европейские деньги в фейковые канатные дороги Сибилла тоже пояснила: «…поддержка культуры и искусства происходит еще и потому, что эти сферы помогают укреплять гражданское общество и, таким образом, также демократические структуры, способные самостоятельно мыслить и действовать. Именно в этом контексте к культуре и искусству проявляется высокий интерес».

Демократические структуры, способные самостоятельно мыслить и действовать, в переводе с современного новояза на обычный русский означают организации, которые могут формировать общественное мнение в интересах своих создателей, а не местного населения. И если в наших республиках европеизация и европейские ценности плотно ассоциируются с блокадой, авиаударами и смертью, то по ту сторону линии разграничения усилиями культурных организаций формируется мнение, что Донбасс – часть европейского культурного пространства. Для этого находят бельгийские корни у наших русских городов и строят несуществующие канатные дороги, ни слова не говоря про настоящие.

Ведь в Лисичанске была своя воздушно канатная дорога, не запланированная, и не фейковая, и даже не одна. Слишком крутые склоны Лисичанской горы не позволяли подвести железную дорогу к шахтам. Поэтому, учитывая большие объемы угля, для его транспортировки вниз, к железной дороге, строили воздушные канатные дороги. Начиная с 1892 и заканчивая 2012 годом, на территории Лисичанска действовало 16 воздушно-канатных дорог общей длиной около 50 км, включая грузовую дорогу, которая соединяла Белогоровский меловой карьер и лисичанский содовый завод Лиссоду. Лисичанская канатка была самой длинной на Украине и крупнейшей в Европе. В 2013 году она была полностью демонтирована.

На вопрос, каким образом положение Лисичанска в прифронтовой зоне, влияет на восприятие художественного проекта Сибилла Фройхт ответила: «Наша идея реализуется под «зонтиком» проектов под общим названием «Культура во время конфликта». Поэтому понятно, что внимание людей, как на месте, так и вдали от линии разграничения, прежде всего фокусируется именно на конфликте. Но, по моему мнению, это сильно сужает горизонт: много важных вещей и явлений остаются в слепой зоне и не замечаются. Мне кажется, что наш проект канатной дороги может помочь немного изменить нарратив этого региона».

Как мы видим, немецкая авторесса действует в типичной европейской парадигме, разработанной для колонизируемых стран: пусть идет война, нарастают проблемы в регионе, разрушаются предприятия, на это можно закрыть глаза и расширять нарратив о культруре, строя фейковые канатные дороги и не вспоминая о настоящих.

Елена Заславская для «Казачьего вестника»
oduvan.org/chtivo/stati/evropeizatsiya-lisichan...

@темы: Лисичанск, Донбасс, Украина, Маша Вареникова, Сибилла Фойхт

Как раз накануне преступления Михаила Ефремова, которое потрясло всю блогосферу, я раздумывала о том, что неплохо бы пересмотреть «Когда я стану великаном», потому что это единственная на русском нормальная экранизация «Сирано де Бержерака», а французский фильм «Сирано. Успеть до премьеры» меня ужасно разочаровал. Я планировала это на завтра, а завтра имя Ефремова было уже у всех на устах.

Вчера произошло еще одно событие такого же рода. Когда я гостила в Москве у Ольге Эдельберты в 2018 году, она была так добра, что подарила мне сборник «Восток-Запад. Исследования. Переводы. Публикации». Этих сборников вышло четыре в 1980-е гг., и мы обе были восхищены уровнем культурологического исследования, который там демонстрировался. Третий выпуск, привезенный из Москвы, я прочитала сразу же, и всё время с той поры у меня где-то в глубине сознания лежала мысль, что нужно найти и остальные. С неделю назад эта мысль прорвалась к пульту управления, поддерживаемая громким воплем совести «Если не сейчас, то когда же? Второй отпуск заканчивается!».

За последние дни я нашла и скачала все выпуски, разархивировала их, перебросила на телефон, и наконец-то вчера открыла не первый, а почему-то четвертый журнал, где мое внимание сразу привлек раздел, в котором В. Н. Топоров поместил два дневника – дневник Андрея Тургенева и дневник Исикавы Такубоку. Тексты эти разделяют сто лет и тысячи километров, какое-либо влияние полностью исключено, к публикации оба дневника не предполагались категорически, и тем не менее сходство тем и образов Топоров живописует очень ярко.

Дневник Тургенева готовила к публикации М. Н. Виролайнен, монографию которой я после долгих колебаний отказалась использовать в диссертации, хотя книга меня очень впечатлила. А что касается японского автора, вчера вечером, перед отъездом в Москву, моя дорогая подруга Елена Заславская выложила на своей странице его стихи!

До вчерашнего дня я не знала имени Такубоку, а вчера сразу с двух сторон японский поэт ворвался в мой мир: со своим дневником, который японцы считают вершиной жанра, и со своими стихами:
Я в шутку
Мать на плечи посадил,
Но так была она легка,
Что я не мог без слёз
И трех шагов пройти.

Вот такие загадочные совпадения, живая пульсация ноосферы.

@темы: Тургенев, Топоров, Такубоку

Французский историк Мюшембле мимоходом высказал идею, что история Кинг-Конга – это история красавицы и чудовища, причем написал об этом так, как будто для французов это совершенно очевидно и в доказательствах не нуждается. Мюшембле больше интересовала обусловленная культурой разница в сюжете – воспитанные Просвещением французы видят в чудовище что-то человеческое, а для одержимых поисками внутреннего зверя англосаксов положительный финал невозможен:

«В «Кинг Конге» (1933) Эрнста Б. Шедсака и Мериана К. Купера эмоциональность предложенного зрителю сеанса коллективного экзорцизма достигает поистине заоблачных вершин. Чудовище, вожделеющее Красавиц, должно быть уничтожено, и происходит это в современном лесу, на небоскребе, куда Чудовище забирается в поисках спасения. Расхождение с предыдущим фильмом Кокто – а в более общем плане и с французским вкусом – очевидно. Американские пуритане не могут согласиться с образом дьявола, в котором есть хотя бы крупица красоты» (Мюшембле, «Очерки по истории дьявола», с. 478).

Сказка об аленьком цветочке еще дальше от истории Кинг-Конга, чем диснеевский мультфильм «Красавица и Чудовище». В русской сказке несчастье приключается из-за завистливых сестер, там совсем нет злобной толпы, которая требует крови. В фильмах про Кинг-Конга эта толпа разрастается до размеров целого мегаполиса, затопляя современный лес и уничтожая героя, которого и героем уже нельзя назвать. Разница в обработке единого сюжета очевидна.

@темы: Мюшембле, Аленький цветочек

Моя литературно-критическая статья о книге Елены Заславской "Донбасский имажинэр" в журнале "Парус": parus.ruspole.info/node/12152

@темы: литературный журнал, Елена Заславская, Парус, Донбасский имажинэр

Мой текст о загадочной сказке Пушкина в литературном журнале
litsota.ru/bes-balda-i-russkij-faust-v-skazke-p...

@темы: Балда, Фауст, Пушкин

Набоков и Толстой

В эмигрантских газетах тридцатых годов Набокова сравнивали с Львом Толстым. Это странное сопряжение мимоходом меня удивляло, но много задумываться о биографии Набокова у меня никогда не хватало эмоционального ресурса. Перечитав этим летом «Король, дама, валет», я поняла причину этой удивительной аналогии.

Книгу эту я читала в студенческие годы, но кроме названия, не помнила ничего, так что перечитывала ее в состоянии Пьера Менара, который начинает писать «Дон Кихота» – смутное воспоминание о сюжете, позволяющее в переломные моменты интуитивно угадать, куда выведет действие. Я и не ожидала, что в нагрузку к великолепной прозе получу ответ на вопрос о Набокове и Толстом.

По стилю оба писателя не похожи совершенно. Толстой славится как один из последних писателей (а может, и единственный), который пишет «с точки зрения Бога»: он знает всё обо всех своих персонажах, и каждого показывает таким, какой он есть. Толстой даёт максимально объективную картину – события с точки зрения вечности. Набоков – импрессионист, он максимально субъективен. Поток сознания – его главный метод. Мир как калейдоскоп мельчайших деталей, которые воображение, эрудиция и игра ума превращают в живые картины – его неизменный результат. Сравнение с Прустом я поняла бы, даже с Буниным, но Толстой?

Оказывается, всё проще. Теперь я знаю, наконец, по какому основанию проводится сравнение. Это сюжет. Набоков, как и Толстой, создал гениальное произведение из банального любовного треугольника. Несомненной положительной чертой Набокова является то, что он обошелся без морализаторства и в целом вывел сюжет даже к счастливому концу, насколько это было возможно с его персонажами. Материал позволяет читателю самому сделать вывод, что в падшем мире, следуя своим порывам и страстям, человек счастливым не бывает. В начале своего пути Набоков ещё был человечным - насколько это было для него возможно.

@темы: книги, Набоков, Толстой