Протестантская этика

Меня давно интересует вопрос, почему именно немцы, давшие миру Лютера, всегда смотрелись так чужеродно в новой капиталистической Европе. И раздробленность эта феодальная до конца 19-го века, и промышленный переворот позже всех, ну и вообще... Как на этот вопрос принято отвечать?
2011

(Теперь у меня есть ответ. Или хотя бы набросок к ответу)

@темы: Германия, Европа

---

Готфрид Келлер, "Зелёный Генрих"

Свасьяну в копилку. Как всё начиналось.

Диспозиция: конец 1830-х годов, швейцарец, голландец и швед изучают искусство в Нюрнберге.

То, что наши родные земли, примыкавшие к северной, западной и южной границам прежней империи были отдалены друг от друга, скорее связывало, чем разъединяло нас. Мы были проникнуты внутренним сознанием общности происхождения, но, очутившись у большого центрального очага семьи народов, попадали в положение дальних родственников, которых в сутолоке гостеприимного дома никто не замечает; усевшись в кружок, он начинают доверительно судить о том, что им понравилось, а что – нет. Правда, у каждого из нас, безо всякой на то вины, были уже те или иные предвзятые мнения. В то время Германией настолько глупо и неумело управляли её тридцать или сорок хозяев, что по другую сторону её границ скитались толпы изгнанников и прямо-таки обучали иностранцев хулить и поносить своё немецкое отечество. Они пускали в обращение насмешливые словечки, которые до этого не были известны соседям и могли родиться только внутри поносиомй страны. А так как иронию над самими собою (ведь, в сущности, это явление сводилось именно к преувеличению такой иронии) вне Германии мало понимают и ценят, иностранцы понемногу начинал принимать дрянные шутки за чистую монету и научался самостоятельно употреблять их и злоупотреблять ими, тем более что таким путём можно было вкрасться в доверие несчастных, которые, в своем незнании мира, ожидали от новых друзей помощи и поддержки. Каждый из нас слышал такие вещи и запоминал их. Однако со временем дружеские беседы привели нас к выводу, что эмигранты и те, кто остался дома, всегда люди разные и что для настоящего знакомства с характером народа нужно посетить его у его собственного очага. Народ терпеливее, потому и лучше отщепенцев, и стоит он не ниже, а выше их, несмотря на то, что производит противоположное впечатление, которое в конце концов всегда умеет рассеять.

Вот. Кто бы мог подумать, что от избытка чувства юмора пострадают именно немцы, а самые остроумные нации, французы и англичане как раз в этом одном случае совершенно не поймут иронии и примут всё за чистую монету. После нескольких десятилетий остроумных шуток немцам уже ничего не помогло. Подумать только, они же в 1918-м свергли ненавистную всякому образованному человеку ужасную прусскую монархию, установили у себя самую настоящую демократию с самым натуральным парламентом и самой что ни на есть демократической конституцией, более того (хотя куда уж более), подписали капитуляцию в Первой мировой, хотя ни один иностранный солдат не стоял на земле Германии, и чем же им ответила свободная семья демократических народов, как выражаются у нас на радио? Версальским договором, миллиардные репарации по которому были расписаны с 1919-го по 1950-й год. Вот вам и демократия, кушайте, не обляпайтесь. И просвещенных европейцев это совершенно не смутило, потому что стараниями всех образованных и остроумных людей Европы Германия уже имела репутацию Мордора, который должен быть разрушен любой ценой. Кстати, прелюбопытнейший пример обратного отражения.

@темы: Германия, Европа

---

Профессор Свасьян и Neue Deutsche Todeskunst

Автор zhelanny

Данная заметка предназначена в основном для тех, кто знаком с «Немецким реквиемом» Карена Свасьяна.

Профессор Свасьян, который так сокрушается по поводу нынешнего отсутствия поэтов и мыслителей в стране мыслителей и поэтов, по-видимому, совсем не склонен искать наследников Гете в современной немецкой музыке. А зря. Смотрите, как трава немецкого сознания пробивается через асфальт поп-культуры.

"Новое немецкое искусство смерти
(NDT = Neue Deutsche Todeskunst) - это обозначение немецкоязычного музыкального направления начала 90-х годов в области Gothic и Dark Wave. Отличительным элементом движения являлась взаимосвязь таких тем, как смерть, тленность, вселенская боль (Weltschmerz), нигилизм, сюрреализм, экзистенциальная философия, критика религии, насилие, безумие и изолированность.
<...>
Наибольший успех NDT принесли такие песни как: «Gottes Tod» группы Das Ich (1990), «Verflucht» группы Relatives Menschsein (1991), «Der Ketzer» группы Lacrimosa (1991) и «Das Ende» группы Goethes Erben (1992). Многие музыканты собрались вместе под эгидой музыкального лейбла Danse Macabre."

Одни названия тут чего стоят.

Das Ich, по всей видимости - то самое фихтевское Я, один из «псевдонимов философствующего Субъекта, имя которого Смерть», по Свасьяну.

Gottes Tod - явный салют Ницше.

Goethes Erben - ни больше ни меньше как «Наследие Гете».

Символом группы Lacrimosa является Арлекин. Паяц, играющий со Смертью. Реквием разбившемуся канатному плясуну. Danse Macabre.

Ну и собственно Deutsche Todeskunst - немецкое искусство смерти. По-видимому, смерти как мышления вещей, не иначе.

Честное слово, боюсь даже знакомиться со всем этим великолепием, чтобы не разочароваться. Меня и так теперь не покидает странное ощущение, что Тило Вольф поет не о несчастьях своей личной жизни, а о чем-то несравненно большем. Поэты имеют право на разные смелые метафоры, одна из таковых после Блока стала классической: «О Русь моя, жена моя! До боли нам ясен долгий путь». Тот же Свасьян любит вспоминать Робера Бразийака, коллаборациониста, который свое национальное предательство описывал в терминах адюльтера: «Мы суть немногие рассудительные французы, которые провели ночь с Германией, и помнить об этом мы будем с нежностью». Что ж, нежная белокурая Германия, которую французский писатель назвал своей любовницей, тем более является женой для немца, так же как Россия - для Блока. Я догадываюсь, что Тило, горюющий над телом любимой («liegst Du kalt und regungslos und waermst noch immer mein Herz» - "ты лежишь холодная и неподвижная и всё равно согреваешь моё сердце"), скорее всего умом не имеет в виду «ничего такого». Но все же представьте ненадолго, что следующие строки депрессивный немецкий гот поет о себе - и о своей родине:

Keine Wiederholung
Keine Taueschung
Keine schmerzliche Beruehrung aus der Vergangenheit

Nur die Hoffnung einer zweiten Chance
Das ist alles was uns bleibt
Eine zweite Chance fuer Dich und mich
Eine zweite Chance fuer uns zwei
Du brauchst jetzt nichts zu sagen
Brauchst mich nicht zu lieben
Ich habe Hoffnung fuer uns beide
Denn am Ende stehen wir zwei

Никаких повторений,
Никакого обмана,
Никаких мучительных воспоминаний из прошлого...

Только надежда на второй шанс.
Это всё, что нам остаётся –
Второй шанс для тебя и меня.
Второй шанс для нас двоих.
Теперь уже тебе не надо ничего говорить,
И не надо меня любить,
У меня есть надежда для нас обоих,
Потому что на краю мы стоим вдвоём.

Примечание: песня по ссылке
www.youtube.com/watch?v=fFq1sqXZ8Vw
Я для себя её иначе не называю, как "К Германии". Одно из самых мистических переживаний моей совершенно немистической натуры.

@темы: Германия, музыка, мысли друзей

---

Вячеслав Рыбаков. Се, творю

Автор edelberte

Продолжение "Звезды Полынь" (цикл "Наши звезды").

Кратенько о содержании. Наши дни. Некий олигарх, сохранивший со времен своей советской юности в заветных тайниках души мечту о Космосе и не совсем лишенный патриотического чувства, обретя влияние, связи и совершенно безразмерное состояние, вместе с академиком, разработчиком последнего поколения советской космической техники, решается частным образом, на свой страх и риск, эту мечту осуществить.

Ну, не совсем, конечно, частным. Используя свои связи, олигарх добивается и государственных вливаний в созданную им корпорацию "Полдень-22" (отсыл к книге Стругацких "Полдень. XXII век", которая когда-то решила судьбу академика и оказала глубокое влияние на олигарха). Эта корпорация - государство в государстве, а точнее - отдельный маленький мир, противостоящий своими устоями устоям погрязшего в маммоне мира большого - "страна мечтателей, страна ученых"(с). Все в ней строится в соответствии с мечтой - создатели отбирают людей, для которых понедельник по-прежнему способен начинаться в субботу. Людей, продолжающих вопреки всему верить, что первыми на Марсе будут русские. Хапугам, распильщикам бабла, "эффективным менеджерам" и просто стремящимся поуютнее устроиться в этой жизни туда хода нет.

Корпорация работает над созданием космических кораблей нового типа по разработкам гениального русского физика Журанкова - разработок, которые он, живя в нищете, двадцать лет скрывал от всех - ведь эти "все" непременно загнали бы их за рубеж, как загоняли и продолжают загонять всё, что может представлять для покупателя хоть какой-то интерес.

Все до сих пор изложенное, собственно, - содержание первой книги, "Звезда Полынь". Вторая начинается с развития шпионской интриги.

Само собой ведь понятно, что корпорации приходится исхитряться, скрывать и защищаться: от властей, чей интерес - попилить бюджет и торгануть разработками, от шпионов - наших и иностранных...

Но тут я отвлекусь немножко в сторону. Вот интересно. А почему подобных олигархов мы не обнаруживаем в действительности? Ведь не все же они в юности цветами торговали, есть среди них и вполне образованные. И советскую фантастику читали, и мечтали, наверно, во времена оны... А юношеская мечта - она ведь цепкая. Может спать, не давая знать о себе, много лет, а как появляется возможность осуществиться - вот она, тут, никуда не делась и сильна по-прежнему...

Ну ладно, допустим, космос - это действительно очень дорого и очень опасно. Нужно быть поистине одержимым мечтателем, чтобы рискнуть. Но ведь не только о космосе мечтали юноши 70-х. Есть же еще океанология, контакты с дельфинами, археология, геофизика... Звездная астрономия, наконец. Океанологический институт, оснащенный по самому последнему слову техники, способный совершать самые головокружительные экспедиции, потянул бы на очень-очень незначительную часть доходов любого из отечественных олигархов. Но нет его. И самого мощного в мире телескопа тоже нет. И никаких разговоров с дельфинами.

И тут невольно вспоминается фразочка, брошенная некогда Абрамовичем в интервью газете "Коммерсант": "Олигархами у нас не становились. Олигархов у нас назначали." И так же невольно закрадывается подозрение, что олигархи наши - совсем не то, чем их любят изображать СМИ и многочисленные, с позволения сказать, "писатели", подобные Устиновой. Отнюдь не этакие крутые мужики, самовластные хозяева созданных ими корпораций. Что имеет место весьма и весьма связная структура, в которой олигархи - только исполнители. И цели этой структуры таковы, что на разговоры с дельфинами, пока она существует, русским надеяться не приходится.

Но вернемся к роману. Шпионы в "Полдень", конечно, проникают, иностранное давление усиливается, власти наши, естественно, этого давления пугаются - тем более, что и интереса ему противостоять у них нет: бабло-то не пилится, а в дело идет. Государственное финансирование прекращается. Отчаянного олигарха разоряют.

И самое главное. Любой новейший двигатель - это всего лишь крошечный шажок на пути к звездам. Даже собрав последние деньги, олигарх-мечтатель не к марсианскому саксаулу прикоснется, а всего лишь получит очень удобное и скоростное средство, чтобы космических туристов катать.

Рыбаков, кстати, устами своего самого любимого героя, физика Журанкова, объясняет, почему частный Космос (и даже капиталистически-государственный) не то, чтобы невозможен, а просто - для мечты бесполезен и людям не нужен:
"А вы вспомните!... Каждый новый полет ощущался не как победа в спорте, и даже не как наращивание технического и военного могущества, но самое главное - как несомненный признак того, что идет движение в будущее, к общей справедливости и общему счастью. В газетах это состояние называлось коммунизмом, но людям до названий и дела не было, плевать им на названия! Целью были общая справедливость и общее счастье. Идет движение! Шаг за шагом! Если мы луноход послали - значит, скоро здесь, на Земле, жизнь у всех у нас станет добрее и честнее. Поэтому космос так волновал всех. А когда эта сцепка расцепилась, интерес пропал. Стал в лучшем случае именно спортивным, завистливым - мы опередили, нет, нас опередили...
...А тепереь что Марс, что не Марс... Вот прилетим мы на Марс, и что скажет обычный человек, работник?... Ага, скажет он, мало им Ямала и Сибири, они уже и до Марса на нашем горбу добрались, чтобы и оттуда газ да нефть качать и набивать валютой карманы..."

Конец? Плохо же вы знаете Рыбакова, если так думаете! Ну не может, не способен он поверить в бесплодность мечты, в бессмысленность самоотверженности, в бесполезность созидания. Не такой это автор.

Пока все рушится и кончается, поверивший в себя и вновь обретший счастье творчества Журанков изобретает - нуль-транспортировку! Да-да, ту самую, фантастами поведанную. Зашел в кабинку - и в тот же миг вышел в нужном месте. И затраты на создание установки, оказывается, совсем невелики. Пустяковые затраты, даже и полуживому "Полдню" вполне по плечу.

Но вот по плечу ли ему и даже всей России, какой мы ее, к сожалению, сейчас имеем, это открытие - за собой удержать? Нет, даже не так. Кто ж такие вещи только за собой удерживает. Мир-то с этим открытием переменится. Если можно одним желанием да совсем несложной установкой - и на Марс, и в Пентагон, и в Форт Нокс. Сможет ли Россия в этом новом мире занять достойное положение? Или у нее опять все отберут и по-прежнему оставят прозябать на обочине? Как же быть-то, а? Тем более, напомню, что шпионы - уже тут как тут.

И здесь читатель открывает, что не случайно, совсем не случайно, автор на протяжении всей книги то там, то тут вскользь напоминал о Православии, о великом бескорыстии русской культуры - а заодно и о том, что всякое новое открытие, всё глубже вторгающееся в природу вещей, накладывает на использующих его всё больше ограничений. Потому что мир наш не случаен, потому что в основе его природы, самой сути его лежит то же, что и в основе Заповедей, нам данных. И обнаруживается, что нуль-транспортировка, основанная на самых глубинных и заповедных законах Вселенной, доступна не каждому. Она не пропускает идущих брать и разрушать, а только - открывать и любить. Людей, в основном, русской культуры, иначе говоря, и то не всех. Форт Нокс, таким образом, может спать спокойно. А русские - всему миру проводники, без них - никуда. Вся Вселенная - наша! Если будем добры и бескорыстны.

Наивное, литературно совершенно беспомощное решение. Что ж это он так, а? Накрутил-накрутил, поставил сложные политические и, можно сказать, философские вопросы, а потом - рраз! - и выкрутился с помощью чуда. Бога из машины призвал. А мы-то ожидали серьезного разговора. Мы-то - не наивные, мы знаем, что так не бывает. Вот только... Уж очень они вызывающие, уж очень явные - эта наивность и эта беспомощность. Сродни наивности и беспомощности любимых героев Рыбакова, которые не изощряются и не стремятся соответствовать, а просто верят. В чудо в том числе.
А может она, вера-то, такая и есть?
Нелитературная.

@темы: мысли друзей

---

Второе дыханье. Второе рожденье!

Автор schwalbeman

История похожа на длинный бразильский сериал. Самые древние серии мы знаем по пересказам тех, кто вроде бы их смотрел. Сейчас это старье никого уже не интересует, кроме откровенных фанатов. С сериями посвежее мы, кажется, знакомились по роликам, которые крутят перед титрами для недавно подключившихся. Впрочем, это было так давно, что мы не уверены в твердости своей памяти. Еще более свежие серии мы видели много лет назад, или уверяем себя, будто видели. В любом случае, большинство из нас никогда не вспоминает их содержания: все слишком озабочены текущим развитием сюжета. Сериал дрянной; далеко отстоящие друг от друга куски слабо связаны по сюжету, снимались разными режиссерам; над ними работали совершенно непохожие друг на друга по стилю и выучке сценаристы; кастинг местами очень тщателен, а местами, кажется, актеров звали прямо с улицы.

Фабула сериала чудовищно затянута, но вот в чем штука: зрителю постоянно кажется, что он включил телевизор незадолго до развязки если не всего фильма, то, во всяком случае, крупного его эпизода, накануне раскрытия многих тщательно приберегаемых сценаристом тайн и обнажения корней всех интриг и интрижек. Это глупое чувство того, что Великое Подведение Итогов наступит если не сегодня, то точно уж завтра, и делает популярной мыльную оперу под названием Всемирная История. Создатели фильма уже давно уже поняли в чем секрет их успеха и поддерживают в простодушном зрителе уверенность в исключительности его исторической эпохи не менее двух тысяч лет. Сколько домов продано несчастными, ожидающими конца света не далее, чем к следующей Пасхе? Сколько моралистов утверждало, что нравы достигли уже дна своего падения? Кто хотел построить коммунизм, эту экономическую нирвану, к восьмидесятому году? Как известно, не состоявшийся в 1492 г. конец света изрядно укрепил позиции ереси субботников, так что неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не гений св. преп. Иосифа Волоцкого. Горизонт все бежит и бежит нам навстречу, но мы не можем достичь его, ибо за холмами обнаруживаются новые вершинами, и за оврагами — новые пропасти.

Злые языки, правда, утверждают, происходит это отнюдь не благодаря таланту сценариста: зритель жаждет увидеть развязку в ближайшей серии просто потому, что знает: век его короток, и до следующей он, скорее всего, не доживет. О, как раздражают эти латиноамериканские опусы! Они удручающе вялы, ведь продюссеру совершенно некуда торопиться: отягощенный почти что наркотической зависимостью обыватель никогда уже не отлипнет от экрана. Они скушны и ненатуральны, ибо авторы давно исписались. Они бесконечны: финал мы доподлинно будем досматривать с того света. Проклятый сериал заинтриговал нас, мы втянулись, утомились просмотром, и теперь хотели бы просто узнать, кто кого полюбит или убьет в последней серии. Смерть с косой стучится нам в дверь, и мы умоляем ее дать еще минуточку: нам все кажется, что сейчас режиссер сделает намек, по которому вдруг станет понятно, чем завершится кино. Но это — несбыточная надежда глупца Фукуямы. Человек! Если все, что связывает тебя с бренным миром, это блажь дожить до конца истории, то ты можешь смело умирать. У тебя нет никаких шансов.

Гегель считал прусскую монархию вершиной исторического развития. Вико, Макиавелли, Полибий и Платон были более или менее того же мнения о своих эпохах. После этой унылой серии комиков, получающих по напудренным физиономиям совершенно одинаковыми тортами, появление очередного японоамериканского шута было даже уже не забавным. А ведь и он сорвал свою долю аплодисментов. Вот она, герр Шпенглер, ваша мировая тоска: все эти двадцать с лишком веков мы, как глупые бездельники, жрали попкорн перед экраном, а когда за наше время заканчивалось, уходили с сеанса, не дожевав и не досмотрев.
* * *

Как хорошо, что большинство роковых вопросов историософии не вызывают во мне большого интереса. Я не буду страдать перед смертью, как иные экономически озабоченные мыслители: мне глубоко безразлично, восторжествует ли невидимая Рука Рынка в неравной борьбе с государственным регулированием. Или, скажем, как адепты культа Открытого Общества: я, конечно, желал бы знать, надолго ли оно восторжествовало благодаря неоценимой огневой поддержке американских баллистических ракет, но как-нибудь перебьюсь без ответа. Впрочем, есть у меня, увы, мой собственный роковой вопрос. Он будет терзать меня на смертном одре, и слабеющим сознанием я еще буду пытаться собрать воедино все кусочки головоломки, чтобы понять: ЧТО СТАНЕТ С РЕЛИГИЕЙ?

Есть категория пакостных вопросов, которые, с одной стороны, всем без исключения представляются очень несложными, а с другой стороны, половина задающихся ими дают один ответ, а вторая половина — противоположный. Я называю такие вопросы сверхнепростыми. Никакое коллективное обсуждение сверхнепростой проблемы невозможно; мозговой штурм мгновенно превращается в драку «стенка на стенку», мысль с легкостью тонет в хаосе эмоциональных преференций.

Именно таков вопрос о будущем религии и сопутствующих ей культурных явлений. Есть, к примеру, такой феномен, как религиозное мировоззрение. Сейчас это означающее редко используется по причине почти полного исчезновения означаемого. Изучая развитые западные страны, мы можем наблюдать редкую ситуацию, при которой религиозность существует без соответствующего (религиозного) мировоззрения, т.е. религия низведена назад до породившего ее психологического опыта. Как долго может продолжаться эта ситуация? К чему она может привести? К появлению мечети Парижской Богоматери? К возвращению магических культов? К христианскому ренессансу, вызванному угрозой уничтожения? К отмиранию религии как таковой? Сейчас этого никто не может сказать. (Замечу, что для христианских мыслителей эти проблемы стоят не менее остро, чем для атеистов, ибо взгляд «изнутри» добавляет им еще эсхатологической пикантности. Богослов не отвергает возможности исчезновения религии с лица земли, хотя, очевидно, будет рассматривать и оценивать это событие не так, как светский ученый).

В непосредственной связи со вполне конкретным вопросом о будущем религиозном ландшафте Запада находится более общая задача, заключающаяся в том, чтобы понять, насколько вообще религиозность имманентна человеку. Есть четыре популярных решения этой проблемы:

- Религиозность есть феномен прежде всего психологический, посему она вечна. Она всегда будет оказывать большое влияние на общество: прогоните ее в дверь, она войдет в окно.

- Религиозность есть феномен прежде всего социальный, и лишь потом психологический. Роль религии в обществе определяется структурой общества. В некоторых формациях ее значение может быть сведено к минимуму, хотя и не уничтожено совсем, ибо психологический фактор все-таки играет свою роль.

- Религиозность свойственна отсталому социуму. Она отсохнет, как болячка, после достижения обществом определенной ступени развития и может возникнуть снова только в случае резкой деградации в результате какой-либо катастрофы

- Религиозность есть адекватная реакция на объективно сущее бытие незримого горнего мира и всемогущего Бога (богов). Она есть шестое, духовное, чувство, сродни пяти материальным, только менее отчетливое у большинства людей. Подавление религиозности, таким образом, противоестественно и к тому же опасно, ибо может вызвать гнев Высших Сил.

Не думаю, что рискну вызвать бурю возражений, если заявлю, что несмотря на полемическое мастерство, проявляемое сторонниками этих тезисов, и несмотря на впечатляющие успехи психологической науки, выбор между этими четырьмя ответами до сих пор остается вопросом веры. Не удивлюсь, если так будет всегда. Я для себя, разумеется, выбрал подходящий ответ, но не льщу себе надеждой изобрести неопровержимое доказательство.

Мои аппетиты куда скромнее: я хочу знать, прорежется у ли религии Второе дыхание? Иными словами, ушел ли в прошлое клерикализм как социально-политическое явление. Существуй историософский тотализатор, мы, думаю, увидели бы, как в течение последних двадцати-тридцати лет ставки клерикализма неуклонно, хотя и не слишком быстро, растут. Тем более, что в последнее время у провозвестников Второго дыхания религии появился еще один, очень неожиданный, аргумент.

Впервые я наткнулся на него в 1989 г., в одной (еще вполне марксистской) работе, вышедшей в серии "Вопросов научного атеизма" [1]. Примечательно, что сам автор, похоже, так сам и не понял, что написал. Так я познакомился с первым в моей жизни оракулом. Есть люди, через которых нам свыше открывается истина; они напоминают человека, стоящего по пояс в воде и умирающего от жажды. Скажут все как по-писаному и внятно и складно — а сами ничего не услышат. Предоставим же слово пророку (внимайте, внимайте джатаке!):

«Можно констатировать, что у всех народов становление собственно человеческой истории сопровождалось появлением практических действий (и возникающих в них постоянно обособляющихся и обретающих самостоятельность представлений), направленных не только на реально противостоящие людям явления природы, но и на сверхъестественный мир.

Это выглядит крайне загадочно.

В самом деле, люди выделяются из мира животных в результате изготовления и применения все более совершенных орудий труда, которые позволяют так или иначе нейтрализовать, использовать естественные силы, обеспечивают способность общества к выживанию и воспроизводству. И оказывается, что в этой безжалостной схватке не на жизнь, а на смерть возникают культовые действия, направленные не на естественные, «враждебные», а на воображаемые силы. Поскольку речь идет об иллюзорных представлениях, то приходится признать эти действия не только бесполезными, но и вредными, лишь растрачивающими ограниченную производительную силу общества. Правомерно было бы ожидать, что в ходе долгой истории такие действия и представления, образующие историческое лоно мистицизма, должны неминуемо исчезнуть, как тупиковые варианты человеческой деятельности. Этого, как известно, не произошло — факт, который прежде всего нуждается в объяснении».

Конец цитаты. Итак, дух, вещавший устами автора, изрек новое, доселе неизвестное эволюционистское доказательство бытия Божия. Звучит оно так: в условиях постоянного недоедания, противостояния хищным животным и прочих опасностей, естественный отбор должен препятствовать выживанию и размножению представителей Homo Sapiens, концентрирующих свою деятельность на воображаемых предметах, не имеющих отношения к объективной реальности. Все без исключения популяции Homo Sapiens практиковали религиозные культы. Ergo, предмет религиозных культов принадлежит объективной реальности. Да, я знаю, что это доказательство не без слабых сторон. Оно даже попросту неверно (идеи, могущие послужить для опровержения, содержатся в книге [2], каковую я, вообще говоря, считаю спорной). Но мир устроен так, что полностью корректных доказательств бытия Божия не существует. Что же до некорректных, но правдоподобных, то они имеют весьма важное предназначение: обращать внимание человека на наиболее общие, предельные свойства мира и человека в мире.

Далее, «факт, который прежде всего нуждается в объяснении», никакого объяснения в статье так и не получил. Митрохин не пошел дальше Маркса, выводящего религиозность исключительно из общественных отношений. Не ставя под сомнение взаимосвязь того и другого, замечу, что одних общественных отношений все же недостаточно. Необходима некоторая особенность психики, делающая возможность то «многообразие религиозного опыта», о котором прекрасно написал Уильям Джеймс. В противном случае религию можно было бы свести к банальной лженауке, чего даже марксисты делать никогда не пытались. Видимо, идея того, что естественный отбор вполне мог породить разумное существо, принципиально не способное на религиозное чувство ни при каких общественных отношениях, не может прийти в голову последовательному марксисту.

Но самое сильное впечатление производит та беззаботность, с которой дался Л. Н. Митрохину этот фрагмент. «Это выглядит крайне загадочно», «факт, который прежде всего нуждается в объяснении» — несмотря на эмфатические конструкции, от этих формулировок веет спокойной любознательностью кабинетного ученого, положившего себе на предметное стекло очередную лягушку. А между тем, атеист Митрохин только что заглянул в собственный смертный приговор. Ведь если религиозность дает такое весомое преимущество во внутривидовой борьбе, что во всей истории не существует ни одного примера обходящейся без религии устойчивой социальной группы, то не стоит ли поинтересоваться механизмом, реализующим это преимущество, а заодно удостовериться, что механизм этот надежно заклинен и не закрутится снова?

Ситуация до боли напоминает сцену, необходимо присутствующую в любом ужастике с чудовищами: двое склонились над препарированной тушкой маленького и кажущегося неопасным Чужого.

— Смотрите, кэп, какой совершенный в своей неистовой агрессивности организм!
— Хм...
— Это настоящая машина убийства.
— В самом деле, док?
— О, да. Вот, глядите, жвальца наполнены концентрированной кислотой...

Зрителя уже пробрал хладный пот, ибо даже если он смотрит фильм впервые, нетрудно догадаться, что не пройдет и пятнадцати минут, как кишки вальяжных вивисекторов будут выпущены ордами кровожадных монстров. Бедный, бедный Л. Н. Митрохин.

С тех пор прошло чуть больше пятнадцати лет. Хищник подрос и окреп. О его готовности к атаке нам возвестил Э. Тодд.

И наконец из достояния кабинетной философии, социально-дарвинистское обоснование Второго дыхания религии становится уделом площадей и громкоговорителей. За дело взялся такой опытный полемист, как диакон А. Кураев: «... к концу XXI века атеистов вообще в стране не останется. Они, оказывается, размножаться не умеют. Тупиковая ветвь эволюции. Дарвин с того света будет показывать на неухоженную могилу последнего бездетного атеиста как на очевидное доказательство правоты своей теории. ... Для того чтобы принять еще одного ребенка в свой дом, нужна немалая решимость. Нужна сверхмотивация. А мир сверхмотивации - это мир сверхценностей, то есть мир религии. Причем не "религиозной культуры", а именно религии. Религиозная жизнь предполагает не просто "знание о" вере и обрядах, а прямое личностное проецирование узнанных канонов в свою жизнь, решимость открыть свою жизнь для суда со стороны религиозных заповедей. И вот обнажается парадокс: именно фанатики (в переводе с греческого - смертники) сегодня - источник жизни.» [3]

Читая такие отрывки, понимаешь, как социальный дарвинизм оказался маргинальным и полузапретным учением, несмотря на все успехи теории эволюции в биологии. Даже тот, кто наслышан о хитрости мирового Духа™, не может быть готовым ко всем его проделкам. Именно так можно квалифицировать грядущее Второе дыхание религии, если оно действительно будет иметь место. В самом деле, впервые религиозная война выходит на качественно новый этап развития. От мирной проповеди и словесных состязаний апологетов, через крестовые походы и кровопролитные войны — к соревнованию в приспособленности к условиям обитания.

Впрочем, если верить Л. Н. Митрохину, это всего лишь возвращение к истокам.

Литература

[1] Митрохин Л. Н. Мистицизм как историко-культурный феномен. // Вопросы научного атеизма, выпуск 38. Москва, Мысль 1989
[2] Докинз Р. Эгоистичный ген // grokhovs.chat.ru/dawkins/dawkins.html
[3] А. Кураев Крест демографический и миссионерский. // Литературная газета №47

---

Бесподобная книга

Френсис Йейтс. Джордано Бруно и герметическая традиция.

В своё время это была бомба. Наше время не так далеко от того, это и сейчас бомба. Материалов по Возрождению, по герметизму, по магии невероятное количество, атмосфера Длинного Шестнадцатого Века, его идейные корни и направление развития переданы великолепно. Ничто так не укрепило меня в неприятии гностицизма и оккультизма.

Этот труд вдохновил меня на пару постов, один из которых и по сегодняшний день чаще всего находят по поиску на прозе.ру, вот этот, хотя он вообще не концептуальный и является простым пересказом Йейтс. Мне самой гораздо больше нравится другой пост на эту тему, но на него никто не обращает внимания. Всё как всегда.

@темы: герметизм, Европа, гуманизм, Возрождение

---

Ци Тянь Тонг. «Блуждающее стадо свиней»

автор schwalbeman

Примечание: этот пост был удален из сообщества, посвященного Честертону, за несоответствие тематике сообщества. Это было эпично. Никто не знал, плакать или смеяться. В конце концов решили, что это закономерно и надо просто любоваться совершенством этого мира.

Насладиться

Фудзияма не яма-гора,
Над великой китайской рекой,
Ямамото – такой генерал,
Харакири – обычай такой.
Студенческая песня.

И вот мне приснилось,
Что сердце моё не болит.
Н. Гумилёв.

Роман Ци Тянь Тонга «Блуждающее стадо свиней», несмотря на принадлежность к авантюрно-героическому жанру, можно отнести к категории чтения для немногих. Прежде всего, он чертовски длинный: я даже забыл уже, сколько в нём томов. Во-вторых, он дурно переведён, и беда в том, что перевести его хорошо очень непросто. Это продукт иной цивилизации, культурный багаж которой практически бесполезен для нас: его можно перенять только весь целиком; по частям не получится. В инопланетных жилах средневековых китайцев течёт инопланетная кровь; нечего и думать перелить её в в европейские артерии. Но можно попытаться раскрыть книгу – и нырнуть в привычную этим удивительным людям среду, точно в омут. И счастье, что роман такой большой: где-то на середине повествования закончится воздух в лёгких, дыхательная система начнёт совершать конвульсивные вдохи, и атмосфера чужого мировоззрения, невозможных взаимоотношений и парадоксальных эмоций против воли заполнит лёгкие.

Поверьте, дело стоит того. Постичь ответы на вопросы, самая формулировка которых недоступна суетному западному уму. Посочувствовать героям, моральный выбор которых для нас не только не сложен, но и не является выбором вообще. Просто оказаться в мире, где мерой цивилизованности является прочность связей с прошлым, а не с будущим – разве это не удивительное, не уникальное переживание для западного человека? Кто ещё может подарить нам подобный опыт? Не думаю, что это под силу любому китайцу. Но Ци Тянь Тонг и не был любым.

Я мог бы говорить о мировоззрении Ци Тянь Тонга часами. О его уважении к народовластию и одновременно подчеркнутом почитании традиций. О добрых словах, которые этот удивительный мыслитель находит и для монархов минувшего, и для свергавших их бунтарей. Об одах восстанию, перемежающихся панегириками порядку. Ци Тянь Тонг, безусловно, гуманист: человек находится у него в центре мира (да-да, не ритуал, не иерархия, не общество – именно отдельный человек). Но это не мешает ему романтизировать нарочитую жестокость средневековой азиатчины, с её вытягиванием жил и кишок. Для удивительной восточной души в этом нет противоречия. Более того, трудно поймать автора «Стада» на симпатии, не компенсированной другой симпатией противоположного толка. О если бы в Европе были люди, способные так видеть! Но откуда бы им взяться в Европе... Разве что в Англии... Нет, и в Англии тоже неоткуда.

Не знаю, удастся ли мне возбудить любопытство читателя, пересказывая сюжетную канву «Стада». Не знаю – и всё же попробую. Это самое малое, на что я готов пойти, чтобы зажечь интерес к мудрости древнего Китая, одновременно и близкой, и далёкой, и доступной, и сокровенной, сулящей ответы на все мучающие нас вопросы... но и просящей за свои сокровища немалую цену.

Итак, Китай, XV век (время действия знаменитых «Речных заводей», более успешного романа-кокнкурента). Монголам уже дали от ворот поворот, манчжуры ещё не докучают. Над неокрепшей династией Мин сгущаются тучи. Делийский султан одержим идеей обращения Китая в ислам. По Великому шелковому пути шныряют взад-вперёд мобильные разведотряды, в империю забрасываются многочисленные агенты влияния. Из последних самым опасным представляется пламенный Гейдар, плотный дядька с короткой седой бородой и нехорошим взглядом из-под набрякших век. Увы, этот недостойный сын лисицы пользуется большим успехом в имперской канцелярии.

Средь бела дня сеет Гейдар неслыханную ересь: единобожие-де более подходит для империи, чем политеизм. Небесный император слаб, власть его не абсолютна: не простирается на подземное и подводное царства etc. Единый Творец, Вседержитель – только он поможет земному императору удержать поводья в руках. Вот уж вздор, так вздор! Каким глупцом нужно быть, чтобы поверить в такое! Любой даос знает, что небо не обязано быть подобно земле, хотя бы потому, что небо круглое, а земля квадратная (форма обуви и головного убора каждый день напоминает даосу эту нехитрую истину). Кажется, только северные варвары с желтыми волосами могут всерьёз полагать, что укрепление единоначалия на небе поможет консолидации власти на земле... Но увы, засилье некультурных монголов принесло свои горькие плоды: ритуал пришёл в забвение, дети перестали уважать родителей, а высшие чины империи прислушиваются к низким речам.

Имея в виду донести до читателя атмосферу удушливого идеологического прессинга, Ци Тянь Тонг осознанно пренебрегает классической формой китайского романа, начиная "Блуждающее стадо" с краткого (двести восемьдесят страниц) богословского трактата, написанного им от лица мусульманского проповедника Гейдара. Эта вступительная книга романа дышит иронией и юмором: автор пародирует хорошо известный тяжеловесный стиль, изобилующий благоговейными упоминаниями пророка, да благословит его Аллах и приветствует, и прочих авторитетов, да будет доволен ими Аллах. Ци Тянь Тонг заставляет своего Гейдара комментировать Сутру о лотосе (Гейдар ошибочно называет её сурой) с целью обоснования исламских гастрономических и гигиенических норм. Разумеется, мусульманский богослов не смыслит решительно ни бельмеса в буддистской литературе, делает далеко идущие выводы на основании фонетического сходства и притянутых за уши аналогий, явно взыскуя славы акад. А. Т. Фоменко. Выходит очень забавно... по-видимому... мне лишь самую малость не хватало образования, чтобы расхохотаться.

Заканчивается пародия на исламское богословие, начинается экшн! Многотомный китайский экшн с сотнями второстепенных персонажей (каждый — со своей историей), со вставными новеллами высокой степени вложенности, с интригами, поединками, батальными сценами... Чего стоит, к примеру, один только эпизод битвы в пещерах с длительной подготовительной деятельностью (абсолютно бессмысленной, ибо бал правит импровизация), неожиданными переговорами между случайно повстречавшимися вождями враждующих сторон, и лишь потом — сражением, за которым следует почти хичкоковский саспенс, отступления по длинному полутёмному коридору... Сцена отступления занимает пятнадцатый и начало шестнадцатого тома.

Как было уже сказано выше, коррумпированная минская политическая элита презрела заветы предков и начала постепенно переходить в ислам. Армия морально разложилась, конфуцианские мудрецы, чьей прямой обязанностью было ударить в набат, благодушно самоустранились... Все те, кто должен был хранить покой и гармонию Поднебесной, отвернулись от своего долга. Но Китай всё-таки был спасён!

В час, когда благородные мужи оставили место защитников империи вакантным, оно было занято мужами низкого происхождения. Воистину мудрость Востока непостижима для европейского ума! Дело в том, что ислам запрещает употребление в пищу свинины (и вообще почитает свинью нечистым животным). Этот незначительный, на первый взгляд, фактор сделался камнем преткновения для исламского нашествия: китайцы очень любят свиней. Вообще, Китай - родина доместицированной свиньи, но это даже неважно. Важно, что если отнять у китайского простолюдина свинью, то он останется, скорее всего, вообще без мяса. По мере того как исламизированные власти усиливают полицейские силы с целью окончательного решения свинского вопроса, народ под предводительством весельчака По Ли собирает собственное ополчение, впереди которого шествует невообразимых размеров свиное стадо. Это все свиньи, которых удалось собрать из разорённых деревень. Стратегический гений По Ли из обоза сделал их авангардом: прикрытые от стрел деревянными дощечками злые голодные свиньи причиняют не меньшие разрушения, чем это под силу хорошо обученному войску. Сразу несколько вечных проблем военной науки одним махом решил хитроумный По Ли: потери среди людей минимальны, а раненых и убитых в боях свиней можно употреблять в пищу. С задорным хрюканьем Блуждающее Стадо сравнивает с землёй недавно построенные мечети и медресе, неотвратимой лавиной сметает супротивные войска, штурмом берёт города и укреплённые крепости... нет, мои дамы и господа, это надо читать.

Ци Тянь Тонг не был бы вторым величайшим романистом своего времени, если бы его роман состоял из одного кровопролития. Напротив, читатель может заметить, что, в отличие от твердолобых героев западного рыцарского эпоса, вожди Блуждающего стада не мыслят своей жизни без утонченной поэзии, без флейты и кисти. Не одни лишь унылые куртуазные излияния составляют тематику многочисленных раскиданных по страницам романа стихотворений, но буквально всё, всё! Ведя свиней на реконквисту духовных свобод, культурный китаец не обделит в своем творчестве ни дух, ни свободу, ни свинью. Внутренний мир китайского бунтовщика не просто насыщен поэзией: он только из неё и состоит. Битва — поэзия. Суровый переход через горы — поэзия. Любовь — поэзия. Ненависть — тоже поэзия. Герои Ци Тянь Тонга сочиняют стихи на каждый случай; они мыслят и чувствуют стихами — и поэтому их нельзя победить. Упустив победу на поле битвы, эти прекраснодушные воины обретут убежище в вечном царстве литературы. Стоит ли говорить, что такое поведение едва ли вообразимо в случае каких-нибудь, скажем, англичан, сражающихся с какими-нибудь, допустим, турками.

Забавно, но даже находясь в состоянии страшного цайтнота, наши герои мешкают отправиться в путь, ибо в голову им приходит провести турнир стихотворцев! Темой для состязания выбрано плохое качество дорог в Поднебесной. Кто напишет стихотворение, лучше объясняющее, отчего в прекраснейшей из империй такие кривые и грязные дороги — тот и победил! Читатель может ожидать, что стихи о дорогах будут составлены в жанре сатиры... так оно и было бы, если бы их сочиняли в России (в Европе такая тема, ясное дело, вообще невозможна). Но китаец — всегда патриот, ирония не мешает ему, досадуя на дорожную грязь, воспевать родную землю и населяющих её прекрасных людей. Читатель найдёт описание состязания в томах с двадцать седьмого по двадцать девятый.

Надеюсь, я написал достаточно, чтобы пробудить интерес к бессмертному творению Ци Тянь Тонга. Могу заверить, что сам романист не даст этому интересу угаснуть: преодолев первые несколько книг и втянувшись в непривычный космос повествования, уже невозможно не пережить, не перестрадать весь эпос целиком. «Блуждающее стадо» держит читателя крепко: вместе с его героями он сочинит бесчисленное множество коротких выразительных стихов, победит в сотнях битв, пройдёт всю Поднебесную во главе самого необычного в её истории войска, чтобы в конце концов вбежать в крохотную лесную хижину, где скрывается от преследования последний оставшийся в живых враг. Увы, наказать Янь Лиду, продажного министра-исламиста, нашим героям не удастся. Читатель вместе с ними обнаружит, что месть уже свершилась, ибо в тело изменника вселился злокозненный демон Нинь Цичже с саблевидными усами и безумным взглядом несытых очей. Эпопея Ци Тянь Тонга, как и положено китайскому шедевру, не заканчивается точкой или восклицательнысм знаком. Её венчает многоточие, дабы отчасти незакрытый гештальт ещё долго отзывался в читательском сердце раздумьями и воспоминаниями.

@темы: мысли друзей

---

Песня дня

Раскаленный июль.

Как вставлять аудио, я не знаю, а по запросу находится сразу.

@темы: музыка

---

Современное искусство. Domino Day

Автор zhelanny

1.
Кто из вас, дорогие читатели, не знает еще, что такое Domino Day? Если кто-то не знает, я с удовольствием расскажу.

Domino Day – это национальная голландская развлекуха. Один раз в году, в ноябре месяце, в выставочном павильоне одного из нидерландских городов падают один на другой маленькие разноцветные кирпичики. Из этих кирпичиков сложены многочисленные плоские и объемные картины, объединенные заданной тематикой. Последний раз упало более четырех миллионов штук. Весь процесс представляет собой грандиозное шоу, которое транслируется телевидением многих европейских стран.

Domino Day – это вклад в объединение Европы. Под руководством опытных наставников десятки добровольных помощников из различных стран в течение нескольких месяцев занимаются кропотливой работой, выстраивая руками огромные цветные панно и фигуры. В процессе совместной работы молодые люди и девушки знакомятся и общаются друг с другом. Не случайно в 1999 году шоу проходило под девизом «Европа без границ», в 2001 году - «Связывая мир мостами». А когда в 2006 году голландцы и немцы, французы и бельгийцы, итальянцы и датчане стояли, надев на головы строительные каски и взявшись за руки, под дождем из последних сотен тысяч обваливающихся кирпичиков, поднимая руки в такт плавно катящейся разноцветной волне - только последний из сидевших перед телевизором циников мог остаться равнодушным и не разделить с ними мысленно их торжество. Если бы Шпенглер мог увидеть их счастливые улыбающиеся лица, он без сомнения поспешил бы домой, чтобы поскорее сжечь оба тома своего пессимистичного творения.

Domino Day – это вызов и испытание. В течение полутора часов девушки и юноши в волнении следят за обваливающимися кирпичиками: получится или нет? Не будет ли напрасным долгий труд? Ведь после самого первого толчка вмешиваться в процесс нельзя. Если машина остановится – пиши пропало: приглашенный юрист может не зафиксировать рекорд. А тогда их имена не будут увековечены в Книге Рекордов Гиннеса, между японским студентом, который за пять минут проглотил двадцать семь сосисок, и домохозяйкой из Техаса, которая защепила на своем теле сто восемьдесят одну бельевую прищепку.

Domino Day – это индустрия, которая развивается с каждым годом. Пусть швейцарцы умеют делать шоколад, немцы – машины, русские – автомат Калашникова; зато только голландцы накопили уникальный опыт построения того, что в немецком языке называется мудреным словом Kettenreaktionsmaschine – «машины цепных реакций». Помимо простых обваливающихся цепочек, фигур и панно устроители каждый год пробуют что-то новое. По их воле кирпичики падают вверх ногами и под водой, ездят на тросиках и опускаются на парашютах. Совершенно необходимым элементом цепной реакции являются вставленные в нужных местах замедлители, которые дают транслирующим передачу компаниям необходимое время для рекламных пауз.

Domino Day – это ответ Запада Востоку. Среди медитативных практик буддистского Востока есть практика создания мандалы. Буддийская мандала изготавливается неделями путем посыпания размеченной поверхности разноцветным песком; по окончании труда мандалой разрешено немножко полюбоваться – и затем необходимо одним движением руки уничтожить весь узор. Согласно буддистской традиции, процесс создания и уничтожения мандалы символизирует быстротечность жизни и отсутствие привязанности к материальному миру. Что ж, буддисты должны признать свое поражение по всем позициям: общеевропейская мандала больше размерами, изготовляется дольше, да и уничтожается красивее.

Но, не в последнюю очередь, Domino Day – это произведение современного искусства.

2.
По ряду формальных признаков Domino Day можно отнести к произведениям постмодерна.

Во-первых, многочисленные панно из цветных кирпичиков представляют собой коллаж, который, по словам Дерриды, является основной формой постмодернистического самовыражения.

Во-вторых, вместо непреходящих артефактов постмодернисты зачастую создают эфемерное искусство, существующее лишь в определенный момент времени. После уничтожения объекта его место занимает свидетельство о том, что объект существовал. В нашем случае таким свидетельством является Книга Рекордов Гиннеса.

Во-третьих, составленная из падающих костяшек фигура является саморазрушающимся артефактом. Саморазрушение есть типичнейший прием постмодерна, а саморазрушающийся артефакт есть его классический объект. Примеров таких работ много, например "саморазрушающиеся механизмы" Жана Тенгли. Также и отдельные элементы картины являются референтными. Тот, кто видел шоу 2006 года, помнит рассыпающуюся фигуру в виде автобуса, за которой оказался самый настоящий автобус; здесь нельзя не увидеть ссылку на работы Кристо, который занимался тем, что обворачивал в серебристую ткань крупные природные или культурные объекты, а затем на глазах у зрителей убирал ее, стирая грань между оригиналом и его изображением.

Наконец, жанр Domino Day можно определить двояко: как инсталляцию, но и как перформанс с элементами хепенинга. Сам объект искусства существует, но он является очевидно бессмысленным без сопряженного с ним художественного акта. Причем для правильного понимания смысла этого акта необходимо рассматривать обе его фазы: конструктивную и деструктивную.

В фазе конструкции – выбирается тема послания, планируется его воплощение, формируются изображения и фигуры; наконец, немалое количество людей проводят дни, выставляя руками кирпичик за кирпичиком. Через этот многомесячный труд производится метафизическое накопление энергии, необходимой для достижения поставленной цели.

Наконец конструктивная стадия завершена. В назначенный час, когда поставлен последний кирпич и убраны многочисленные предохранители, напряжение нарастает до максимума. Воздух гудит от накопленной энергии, заставляя участников действа двигаться осторожно и переговариваться шепотом. Пружина закручена так, что вот-вот порвется; невидимый лук натянут до предела. В этот момент наиболее парадоксальным было бы поместить огромное поле под стеклянный колпак и залить эпоксидкой, после чего шедевр обрел бы никому не нужное бессмертие. Картина на стене, скульптура на подиуме – все эти объекты неспешно выделяют заключенный в них смысл в окружающее пространство. Но доминошный коллаж слишком безыскусен, чтобы равняться с ними. Чтобы донести послание до зрителя, он должен строить силу художественного импульса не массой, но скоростью. И тут его запускают.

С падением первого кирпичика от наманикюренного пальца улыбающейся ведущей начинается противофаза, деконструкция. Стартует цепная реакция распада с высвобождением накопленного запаса: потенциальная энергия, заключенная в миллионах кирпичиков, переходит в энергию кинетическую. Тетива невидимого лука распрямляется, и стрела-послание, разгоняясь, устремляется ввысь, чтобы поразить невидимую цель.

Другое сравнение, которое приходит в голову - запуск ракеты в ноосферу. Замечу, что на эту аналогию работают все эмоциональные стадии шоу - тщательная предстартовая работа; обратный отсчет секунд до старта; напряженное внимание за процессом полета – отделением ступени за ступенью; наконец, всеобщее облегчение при выходе на заданную орбиту.

Но Domino Day не был бы истинным постмодернистским актом, если бы не предлагал зрителю двойное дно, смысл за смыслом. Анализ избранной формы послания подсказывает трактовку, на которой я, впрочем, не буду настаивать. Для меня создание-разрушение доминошного артефакта является указанием на судьбу западного искусства и западной культуры в целом. Фаза деконструкции - эпоха постмодерна - заключается в мимолетном растрачивании накопленного культурного запаса, его обессмысливании. Собиравшиеся столетиями камни разбрасываются за пренебрежимо короткий срок, и возведенное нашими предками здание рассыпается на глазах. Такая метаконцепция несравненно более серьезна, чем вся заключенная в коллажах безобидная тематика.

Европейская культура, занимаясь бесконечным самоцитированием в условиях этического релятивизма, проговаривает – а точнее, выбалтывает – весь потенциал заложенных в нее ранее смыслов. И, выбалтываясь, тем самым уничтожает себя, под улюлюканье зевак оборачиваясь грудой бессмысленных костяшек.

3.
На этом можно было бы и завершить рассказ, но я не утерплю и расскажу мой любимый анекдот, связанный с Днем Домино. Весь он – чистая правда, от начала и до конца.

В 2005 году Domino Day едва не был сорван. Под купол павильона, где уже ждали первого толчка четыре миллиона костяшек, залетел воробей. Даже подумать страшно, что могла бы сделать одна несмышленая птица с плодами многомесячного труда полсотни человек. Срочным телефонным звонком был поднят с постели сам организатор шоу, мистер Домино. После недолгих консультаций с адвокатами был вызван специалист «с ружжом» и лицензией. Воробей к этому моменту уже инициировал цепную реакцию, которая свалила, к счастью, всего лишь 23000 доминошек. Метким выстрелом невезучую птичку удалось убить. Упала она удачно. Сейчас она занимает почетное место в роттердамском Музее Истории Природы под именем Dominosparrow, пополнив галерею знаменитых птиц и животных.

Естественно, защитники природы были возмущены до глубины души. Расследование убийства воробья начали семь различных организаций. Одновременно было назначена премия в 3000 евро тому герою, который довершит начатое воробьем дело и сумеет саботировать доминошное торжество. В результате усиленных охранных мер рекорд был все же поставлен, но праздник омрачился громкими разборками между любителями мертвых падающих костяшек и любителями чирикающей живой природы. Кажется, доминошникам удалось откупиться, перечислив часть денег от шоу на оворобьение (оворобьевывание? воробизацию?) Нидерландов.

Этот печальный случай нешуточно расколол гражданское общество и вызвал в нем дискуссию о ценности отдельно взятой воробьиной жизни, которая продолжается до сих пор. "Ведь в случайно свалившего домино человека вы бы не стали сразу стрелять?" – вот тот аргумент, которым природолюбы смущают умы своих оппонентов. С учетом этой точки зрения выглядит неудивительным то, что сделавший удачный выстрел охотник долгое время бегал от разъяренных гуманистов, которые угрожали ему смертью.

@темы: мысли друзей

---

Четвертый тип бессмертия

Оригинал взят у schwalbeman в Четвертый тип бессмертия

В литературе описаны три разновидности бессмертия:

— психологическая темпоральная непрерывность (каждое состояние сознания связано воспоминаниями с другими, недавними, состояниями. Однако давние срезы памяти могут теряться),

— телесная темпоральная непрерывность (изменения, происходящие в теле не носят скачкообразного характера. Или же, как в иудаизме, если катастрофическое изменение и произошло, спустя некоторое время произойдет возврат к предыдущему, благополучному, состоянию)

— и, наконец, бытие субстанциальной души. Это такая штука, которая никак себя не проявляет и не может изменяться. Что-то вроде идентификатора в базе данных (даосы) или очень твердого маленького предмета (кришнаиты).

Так об этом пишет сайт philosophersnet.com

There are basically three kinds of things which could be required for the continued existence of your self. One is bodily continuity, which actually may require only parts of the body to stay in existence (e.g., the brain). Another is psychological continuity, which requires, for the continued existence of the self, the continuance of your consciousness, by which is meant your thoughts, ideas, memories, plans, beliefs and so on. And the third possibility is the continued existence of some kind of immaterial part of you, which might be called the soul.

Я заметил, что индуисты придумали, а буддисты развили, четвертую разновидность бессмертия, самого безрадостного и унылого. Это бессмертие, пронимаемое как преемственность ответственности. Человека связывает с предыдущим своим существованием не психологическая преемственность (ибо он его не помнит) и не телесная (ибо тело новое). При этом буддисты пошли дальше брахманистов/индуистов, ибо в субстанциальную душу (атман) они не верят и исповедуют анатман, принцип отсутствия субстанциальной души. Остается только карма. Она помнит все предшествующие дела человека и расказывает ему о них, однако рассказ этот весьма болезненный и неприятный, ибо говорит карма на языке четырех благородных истин, сиречь на языке страдания.

Прекрасная картина мира: человечество есть толпа амнезированных зеков, кои сидят, сами не помнят за что.

@темы: мысли друзей

---

О ресурсах. Окончание.

Оригинал взят у schwalbeman в О ресурсах. Окончание

Дороги (наряду с дураками) русские привыкли считать одним из самых главных своих бедствий. «Теперь у нас дороги плохи». В 1941 году, бригадный генерал III рейха Эрих фон Манштейн сказал в сердцах: «В этой стране нет дорог, в этой стране есть только направления»... Заметим, что огромный территориальный ресурс сам по себе совершенно не смущает русское сознание. Изучая родное культурное наследие, мы не встретим никаких следов коллективной агорафобии. Строчка из песни «Широка страна моя родная» хорошо выражает то чувство уюта, которое испытывает носитель русской ментальности на своей огромной шестой части суши. Но когда речь заходит о структуре, о внутреннем устройстве бескрайних российских пространств, наши источники начинают проявлять признаки беспокойства. Дороги суть самый заметный и один из важнейших элементов инфраструктуры, Ordnung'а. Знаменитое «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет», впоследствии вдохновившее графа А. Толстого на написание его, по тем временам, весьма острой поэмы, являет собой уже наиболее общую формулировку проблемы. Русский любит простор и ненавидит наполняющий этот простор хаос; борется с ним и не может побороть. По сравнению с этой метафизической западней мировой страх и мировая тоска западной фаустовской культуры представляются плюшевым мишкой, затерявшимся в вольерах берлинского зоопарка.

Невольно приходим мы к мысли о том, что национальная идентичность (тождественная, как было сказано выше, территориальному ресурсу) и способность структурировать и обустроить этот ресурс лежат в двух параллельных плоскостях.

* * *

До сих пор я, особенно не афишируя, пользовался в своих построениях понятийным аппаратом К. Г. Юнга. А именно, неявно использовалось понятие коллективной реальности, состоящей из феноменов коллективного сознания и занимающей промежуточное положение между субъективной (состоящей из феноменов индивидуального сознания) и объективной (совпадающей с предметом эмпирических наук) реальностями. Коллективная реальность непостижима для естествознания, однако, по Юнгу, игнорировать ее проявление не менее опасно, чем любой факт наличного бытия. Подлинная же, (прагматическая) реальность есть живое органическое соединение коллективного и объективного слоев. Именно этим синтезом я пользовался, исследуя феномен территориального ресурса. Последний порожден явлением коллективного сознания и наследует от него многие свойства. Из него, из этого социального феномена, мы качаем нефть, а не из земли. Буровая вышка играет роль булавки, скрепляющей два пласта бытия. Начинаясь в юдоли, она проникает глубоко в мир коллективного бессознательного, дабы вернуться оттуда с добычей.

Разумеется, качество полезного ископаемого напрямую зависит от того, какие именно идеи оказались в него конвертированы. «Неправильные пчелы дают неправильный мед». Для того, чтобы выкачать из шахты правильную, полезную нефть, и избежать вредной, «неправильной», нужно хорошо разбираться в источнике нефти, т.е. в идеях. В противном случае черное золото может погубить незадачливого буровика. За примером далеко ходить не надо – печальная судьба Ходорковского у всех перед глазами.

Поскольку все вышеизложенное является лишь наблюдением, а не доказательством каких-либо тезисов, постольку метод Юнга использован в качестве средства описания, а не умозаключения. До некоторого момента этого средства нам хватало. Однако, переходя к изучению причин неустроенности обширных российских пространств, мы оказываемся в ситуации, когда подход К. Г. Юнга не дает удовлетворительных результатов. К счастью, есть описательный инструмент, восполняющий пробел. Это — неоплатоническая антропология.

Трехчастная архитектоника Платона, выявляющае в человеке тело, душу и дух (нус), оказалась настолько удачной, что современные авторы милостиво дозволяют ей посидеть в уголке на пиршестве философии, признавая "специальным предметом исследования и реинтерпретации". Идея эта, конечно, совершенно не философская, и принадлежит области мышления, современной Западной цивилизацией попросту не разрабатываемой. Есть идеи, вызывающие одновременно и сильное желание согласиться с ними, и в то же время подсознательное отторжение: мысль хороша, но ее некуда положить, и оттого хочется вовсе выбросить вон. И вправду, не относится ли она к паранауке и разного рода лжеучениям, раз ей не нашлось места ни в официальной науке, ни в нынешней философии? Иллюзия полноты корпуса современных наук слишком сладка. Из органически чуждых этому корпусу, только самые блестящие идеи имеют кое-какие шансы на обретение известности. Такова, в числе прочих, (нео-)платоническая антропология.

Коллективной антропологии, к сожалению, не существует. Раздел философии, относящийся к социальному объединению также, как философская антропология относится к единичному человеку, не смог возникнуть по причинам, относящимся к интеллектуальной конъюнктуре XX века (и, в меньшей степени, двух предшествующих столетий). На фоне полной победы индивидуального над коллективным, когда интеллектуальная и гражданская честность неизменно ассоциируется с личностью в ее борьбе с чудовищем государства, было бы кощунством разрабатывать дисциплину, в которой нации, церкви, организации etc. выступали бы не только как объекты исследования, но и как субъекты. А именно такой должна быть коллективная антропология — по аналогии с существующей индивидуальной антропологией. Так коллективная психология и некоторые разделы социологии оказались, по существу, лишены метафизического фундамента, каковое лишение не может не бросаться в глаза.

* * *

Отчего Платону мало показалось стандартной дихотомии материи и духа? Зачем еще эта непонятная душа (anima)? Не лишняя ли она? Опыт дает ответ: нет, не лишняя. Этот третий, промежуточный, член возникает везде, где вечная застывшая идея оплодотворяет собой косную хаотичную материю. В Тимее сказано буквально: "Бог вселил ум в душу, а душу - в тело". Дух одухотворяет тело посредством души, которая исчезает немедленно после того, как дух и тело расстаются. Тело, лишенное души (не анимированное) обнажает свою сущность мертвой материи. А дух уже дышит где-то в другом месте, et vocem ejus audis, sed nescis, ubi veniat, aut quo vadat. Душа проявляет себя во взаимодействии остальных элементов триады, однако она вполне субстанциальна и несводима к акциденциям тела и духа. Свойства каждого элемента триады оставляют след на двух других.

Платоники применяют эту модель преимущественно к человеку, а между тем, ее сфера значительно шире. Например, в военном деле духом и душой воюющей армии являются ее, соответственно, стратегия и тактика. Революция опирается на восставшие массы (тело), но она не одержит победу без соответствующей идеологии (дух) и эффективного управления (душа).

Точно также можно говорить о духе и душе нации. Русские привыкли хвастаться своей широкой душой, и будет непростым делом доказать им, что широта присуща не душе русского, а его духу. Подобно некоторым другим серьезным вещам, она измеряется в градусах и составляет чуть больше 165º (примерно настолько мыс Дежнева отстоит от Калининграда). Беда в том, что душа русского народа существенно уже, и не вмещает подобных дистанций. Отсюда плохие дороги и общая неустроенность жизни, сочетающиеся с искренним патриотизмом.

Отдельной темой может стать исследование с неоплатонической позиции феномена успешного управления Россией в течение многих столетий этническими немцами. Я вижу причину успешности этого симбиоза даже не столько в обладании немцами подобающих управленческих (душевных) качеств, сколько в том, что им всегда хватало такта и мудрости не пытаться подменить русский дух своим тщедушным немецким духом, низведшим Германию до состояния лоскутного одеяла.

@темы: мысли друзей

---

О ресурсах

Оригинал взят у schwalbeman в О ресурсах

Главным ресурсом России являются ее огромные территории. Это ресурс ресурсов. Он порождает и нефть, и газ, и лес, и металлы, и все прочее. Чего не хотят понимать наши западники (вкупе с некоторыми почвенниками), так это того, что территориальный ресурс, при всей своей кажущейся весомости, грубости и зримости, нематериален.

Поясню на примере. Моя старая знакомая-швабка (весьма культурная дама, пять языков и два высших) жалуется мне, что вынуждена постоянно контролировать себя, разговаривая на литературном немецком (Hochdeutsch). Это-де у нее не родной язык. Родной же диалект отличается от хохдойча, по-видимому, сильнее, чем русский от украинского. Ибо это у нее не швабиш даже, а совсем что-то экзотическое, из местечка. Ситуация, при которой жители Петербурга, Архангельска, Астрахани и Владивостока могут (и, в отличие от немцев, могли в XIX веке) общаться, не испытывая совершенно никаких лингвистических затруднений, вызывает у немца чувство искреннего изумления.

Территориальный ресурс есть ресурс духовный, психологический. Это способность, распространившись на одинадцать часовых поясов, не утратить культурной общности и идентичности. Я часто слышу (вот, намедни, в германском поезде от юного весьма раздраженного собеседника услыхал), об ужасной, вопиющей несправедливости, по которой русские граничили на Востоке с необжитыми и дикими, но при этом сказочно богатыми землями. Это-де соседство развратило их, позволив получить обширные колонии без свойственных колониальной политике издержек.

Эти глупости я прокомментирую еще одним примером: в свое время у франков образовалось больше земли, чем могло поместиться в их франкских мозгах. Именно благодаря этому сформировались, как отдельные нации, французы и немцы.

Воспитанные на Булгакове, все мы с младых ногтей привыкли думать, что "разруха в головах". Возможно; но и многое из того, что несправедливо считается даром природы или капризом истории, ведет свое начало оттуда же. Головы русских подходят для того, чтобы содержать в себе одинадцать часовых поясов. Это и есть их ресурс, конвертируемый в нефть и газ. Ни немцы, ни французы не справились бы, выпади на их долю вышеупомянутая "вопиющая несправедливость". Территории бы никуда не делись, но ни с чем не сравнимым преимуществом целокупного владения не воспользовался бы никто: мы имели бы пятнадцать тихо переругивающихся между собой Франций, и книжные полки их жителей ломились бы от словарей, ибо все они говорили бы на разных языках.

Видимо, самая высмеиваемая черта русского менталитета — его чрезмерная, гротескная масштабность. "Зато мы делаем ракеты", "гондурас беспокоит" etc. Не зависть ли лютая породила все эти шуточки? Взгляните на глобус.

@темы: мысли друзей

---

Франциск в деле с тайным отречением

...поступил вообще не сообразно своему характеру. Франциск показан как государственный деятель и отличный политик, сумевший собрать растёрзанную страну и возродить её былое величие. Такой человек не может не понимать, что в политике видимость часто важнее действительного положения дел, и пойди он на то, чтобы придать приличный вид некрасивому поступку, это ещё можно было бы понять, но честно победить и намеренно выставлять себя узурпатором?

Трое дворян-заговорщиков пожертвовали своей честью ради Эрнани-человека, не ради Эрнани-короля, но они его хотя бы знали лично, тут возможны какие-то мотивы, но Франциск, жертвующий благом государства ради частных интересов врага, просто немыслим.

@темы: Франциск, ОЭ, Эрнани

---

Две королевские четы

Эрнани и Бланш; Фердинанд и Катарина.

В их описании есть такой момент, который мне совершенно непонятен. Слепое пятно какое-то. Проще всего списать это на личные представления автора о данном предмете, но это представление и многие читатели разделяют, так что тут должен иметь место какой-то культурный феномен, который жаль было бы проглядеть. Момент этот вот какой:
и сами королевские пары, и все окружающие как будто совершенно согласны, что если жена изменяет мужу, она получает над ним неограниченную власть.

Эрнани назначил любовника жены регентом и пожертвовал ради её благополучия благополучием государства. Благо государства для него не пустой звук, во всяком случае, он ценит его выше короны, но не выше желания неверной жены.
Фердинанд на суде рисковал жизнью по одному слову своей неверной жены (я этого мнения не разделяю, я его тут просто излагаю).

Что это за чары такие у супружеской измены в условно феодальном обществе?

@темы: королева, ОЭ, Эрнани, король

---

Кэналлоа в России

Кто-то заметил, что если переводить "Трёх мушкетёров" не просто на русский язык, а на язык русской культуры, то д'Артаньяна должен играть кавказец - с его акцентом, удалью, авантюризмом, верностью и маршальством напоследок. Алву очевидно тоже. Полуварвары на окраине, связанные с совсем уж дикими племенами, незыблемая преданность своему вождю, экзотическая кухня, воинские таланты, склонность к сепаратизму - ещё не до конца включены в Империю... Других кандидатов на кэналлийцев у нас нет.

@темы: Дюма, ОЭ, Алва

---

Град Петров

Я часто думаю, что создавая Петербург Пётр строил столицу не только России, но и Европы. Географически город очень удачно расположен, а у человека той эпохи словосочетание "город Петра" вызывало ассоциации с Римом гораздо более властно и ярко, чем у нашего современника.

Благодаря нашему царю у нас есть свой город Петра, обновлённый и улучшенный Рим, Истинная Столица Мира, как говорили в "Тринити Блад". Европейцы тоже поняли что к чему, недаром русского царя окончательно признали императором только во второй половине 18-го века. Отсюда же их постоянный страх, что Россия всю Европу хочет завоевать, отсюда их повторяющиеся фантазии о русском вторжении. Не казаков с медведями она на самом деле боятся, а возвращения Короля. Город Петра на границе с Европой это символически совершенно ясное послание - настоящий Император вернулся, расшалившимся вассалам придётся снять чужую корону и впредь знать своё место.

Чем больше я узнаю о том времени, тем больше убеждаюсь, что Пётр это задумывал, хотя бы в потенции. Он принимал на службу немцев и голландцев как принимал на службу пермяков и малороссов. В Империи для всех найдётся дело. Это была попытка русификации Европы, и кто этого не понимает, тот совсем не понимает Петра Великого.

@темы: Россия, империя, Европа, Пётр Первый

---

Византийское

Иногда используемый образ зависти Юстинианова Константинополя к Риму хорошо помогает обрисовать настроения в некоторой европеизированной прослойке нашего общества, но совсем не обоснован исторически. Константинополь, завидующий Риму, это всё равно что Петербург, завидующий Киеву. Да, там всё начиналось, оттуда произошло название страны, это имя когда-то гремело по всей ойкумене, но считать, что и теперь только там Всё Настоящее, Как Должно Быть На Самом Деле... До такого даже Прокопий при всей своей оппозиционности не мог бы додуматься.

Отсюда и следующее замечание. Можно ли считать концом империи потерю одного-единственного города, пусть даже это бывшая столица? Пусть даже это нынешняя столица. В Отечественную войну 1812-го года мы потеряли актуальную столицу, Москву, но никому и в голову не пришло, что это конец России. Сами ромеи в 1204-м потеряли свой Константинополь, но Византия просуществовала еще более двухсот лет после этого. Откуда мысль, что потерял Рима в 476-м году означает конец Римской империи?

Ну ясно откуда, из Европы конечно же. Падение Рима довольно условно означало конец Западной Римской империи. Европейским историкам Нового времени по идейным соображениям невозможно было признать, что была ещё какая-то империя кроме этой. Единственный Рим это Рим европейский, а в Константинополе уже в те времена было всего лишь какое-то восточное недоразумение. Даже великий Шпенглер при всём своём уме и гениальности просто-напросто проглядел Византию - отнёс её к мусульманской цивилизации и подкрепил в своей манере массой фактов и остроумных замечаний, даже что-то вроде прафеномена византийско-мусульманского вывел. Как властно теория решает, что мы наблюдаем!

Но именно нам и именно сейчас какой резон поддерживать эти старые идеологемы? Мы можем уверенно сказать, что с падением Рима в пятом веке Римская империя не кончилась, как не кончилась бы Россия с потерей какого-нибудь старого города на окраине. Рим пал, а Римская империя уцелела, и расцвет её могущества был ещё впереди.

@темы: империя, Рим, Византия

---

Не ОЭ! Понятийный ликбез

К одному разговору, пригодилось второй раз подряд.

За последние сто лет слова "демократия" и "фашизм" поменяли значение на прямо противоположные. Раньше демократия понималась как власть народа, демократы боролись за власть большинства, за то, чтобы большинство решало, как ему жить и что ему делать. Сейчас это совершенно не так. Демократы борются за власть не большинства, а меньшинства: за права геев, мигрантов, безумных художников и прочих маргиналов. Современным демократам стоит напомнить, что власть меньшинства при любом строе гарантирована, вот только меньшинства эти разные: рабовладельцы, плантаторы, хунта или геи, не суть важно. Девять десятых населения не чувствуют никаких перемен к лучшему в своём положении от того, что к кормушке пробилось какое-то очередное меньшинство. Отсюда и общенародный пофигизм, возмущающий всех активных деятелей современных тусовок. Столь ругаемое за тупость и инертность большинство на самом деле сразу понимает, что тут идёт внутритусовочная борьба за гранты и доходные места в разных сферах, потому нам тут ловить нечего: действительно, со стороны нет зрелища более отвратительного и в то же время скучного.

За права большинства сейчас борются люди, которых во всех странах победившей политкорректности называют фашистами. Вот они стоят за власть народа, за то чтобы искусство было на службе у большинства, а политики действовали в его, большинства интересах. Это и есть нынче ужасный фошизм, да. Соответственно, антифашисты в современном мире это не те, кто бросается с гранатой на немецкие танки и делится пайковым хлебом с голодными немецкими детьми. Нет, современные антифашисты это те, кто борется с современными же фашистами. Самостоятельной идеологии они, насколько я понимаю, не имеют, а используют в интересах какого-нибудь меньшинства риторику и идеологические наработки предыдущих масштабных кампаний по борьбе с фашизмом, в первую очередь из советского наследия, разумеется.

В общем, новый сияющий мир. Свобода это рабство, война это мир, бедность это богатство! А мне тут ещё доказывали, что Оруэлл все силы своей души положил на описание нашей несчастной страны, а на сияющем Западе никакого двоемыслия не может быть по определению.

@темы: современность

---

Древняя ересь Гальтары

Что это такое? Это уж точно надо редактировать.

Язычество это не ересь. Ересь это отступление от догматов в христианстве. Еретиком может быть только христианин, а в Кэртиане соответственно только тот, кто поклоняется Создателю, но поклоняется ему неправильно, не так, как одобрено церковью. Гальтарцы могли бы быть еретиками, если бы изначально в Гальтаре всеобщей религией был канонический эсператизм, а потом образ Создателя исказили, приписав ему свойства, каких он не имеет, и действия, которых он не совершал. Вера не в Создателя, а в совсем других четверых богов это никакая не ересь, это обычное язычество, до ереси ему ещё расти и расти.

@темы: ОЭ, Гальтара

---

Присяга и сюзерен (по поводу Эрнани)

Вальтер Скотт, "Приключения Найджела"
lib.ru/PRIKL/SKOTT/scott13_1.txt
- Ах вот как, любезный, - сказал король, - так ты за этим пожаловал ко
мне? Ты ничуть не лучше остальных. Казалось бы, жизнь и имущество наших
подданных принадлежат нам и мы вольны ими располагать, а на поверку выходит
совсем другое: чуть нам понадобится занять у них денег, что случается чаще,
чем нам хотелось бы, черта с два от них получишь без старого обычая - услуга
за услугу, ты мне - я тебе. Ну, говори, сосед, что тебе надо. Какую-нибудь
монополию? Или даровую на церковные земли и десятины? Или, может быть,
рыцарское звание? Только будь разумен в своей просьбе, если ты не
собираешься предложить нам еще денег, в которых у нас сейчас такая нужда.
- Мой государь, - ответил Ричи Мониплайз, - владелец этих денег отдает
их в распоряжение вашего величества на любой угодный вам срок, без всяких
закладов и процентов, при условии, что ваше величество отнесется
благосклонно к благородному лорду Гленварлоху, заключенному в королевский
лондонский Тауэр.
- Что такое, что такое, любезный? - вскричал король, краснея и
заикаясь, но на сей раз обуреваемый чувствами более благородными, нежели те,
какие он частенько проявлял. - Что ты осмелился предложить нам? Чтобы мы
продали наше правосудие? Нашу милость? И это ты предлагаешь нам,
венценосному королю, который присягал открыто вершить правосудие над нашими
подданными, который держит ответ в своем правлении перед тем, кто превыше
всех царей? - Тут он благоговейно поднял глаза вверх, притронулся к своей
шапочке и продолжал суровым тоном: - Мы таким товаром не торгуем, сэр, и не
будь ты темный невежда, который еще сегодня оказал нам немаловажную услугу,
тебе прижгли бы язык каленым железом in terrorem {Для устрашения (лат.).}
других. Убери его с наших глаз, Джорди, заплати ему все до последнего медяка
из наших денег, что хранятся у тебя, и пусть пеняет на себя тот, кто
последует его примеру.

Теоретически кажется все читатели признают, что вассальная присяга обязывает и вассала, и сюзерена, но практически часто рассуждают так, как будто у господина при этом никаких обязательств нет.

@темы: ОЭ, Эрнани